Исследователями справедливо отмечалось, что при разработке концепции реформы уголовного законодательства прежде всего требуется «исходить из криминологических данных о динамике преступности и конкретных преступлений, о тенденциях и структурных изменениях преступности, о соотносительной эффективности различных подсистем профилактики преступлений, в первую очередь – правовых. Уголовно-правовой прогноз должен… базироваться на криминологическом».[171] Иными словами, изменения в уголовном законодательстве необходимо криминологически обосновать.
В то же время высказаны сомнения относительно правомерности самой постановки проблемы учета тенденций преступности при подготовке уголовного законодательства. Отдельные специалисты полагают, что борьба с преступностью методами уголовной ответственности вообще невозможна, а цель системы уголовной юстиции сводится лишь к защите общества от конкретных криминальных посягательств. Преступность же как сложное социальное явление, детерминированное противоречиями общественного развития, находится, по их мнению, вне сферы воздействия системы уголовной юстиции.[172] Эта позиция основана на правильной посылке: преступность, конечно, не статистическая совокупность противоправных деяний, совершаемых в условиях конкретного места и времени, а сложное социальное явление, связанное практически со всеми сторонами жизни общества, его порождающего. При такой трактовке преступности «лучшей уголовной политикой была и остается политика социальная».[173] Главным средством в борьбе с преступностью, бесспорно, остается общесоциальная профилактика.
Однако, с нашей точки зрения, и при рассмотрении преступности в качестве одного из параметров, отражающих состояние социального организма, при понимании ее причин как социальных дисфункций возможно и необходимо целенаправленное антикриминогенное воздействие на некоторые детерминанты преступности уголовно-правовыми средствами. Имеется в виду воздействие последних на сферу общественного сознания.
Реализация уголовной ответственности есть особая форма воздействия на криминогенные факторы, прежде всего личностного характера, т. е. на дефекты нравственного и правового сознания определенных индивидуумов (лиц, совершивших преступления, иных субъектов с антисоциальной направленностью поведения). Через сознание конкретных людей, включая и законопослушных граждан, уголовно-правовые средства влияют на сознание отдельных формальных и неформальных социальных групп, а тем самым и на общественное сознание в целом. Дефекты же последнего, как известно, являются ближайшими, непосредственными причинами негативных отклонений в обществе, в том числе и криминального поведения. Более того, вполне можно констатировать «чувствительность» уровня современной преступности к интенсивности, структуре целенаправленных специальных средств борьбы с нею, включая и уголовно-правовые.[174]
Такой вывод подтверждается анализом криминологической ситуации последних лет (1985–1989 гг.). Имеется в виду, например, влияние на состояние преступности, регистрируемой по линии уголовного розыска, результатов осуществления партийной и государственной политики по преодолению пьянства и алкоголизма. За 1985 и 1986 гг. преступность на почве пьянства сократилась на 41,7 %[175]. Существенно снизился и уровень регистрации тяжких преступлений. Определенную роль здесь сыграли запретительные меры, а также достаточно широкое применение правовых средств борьбы с пьянством и алкоголизмом.
Вместе с тем проводившаяся у нас в стране антиалкогольная политика потерпела фиаско. Попытки решить возникающие в этой сфере проблемы только административными методами привели к некоторым позитивным результатам лишь на начальном этапе, главным образом в первые полтора года после известных решений партии и правительства, принятых в мае 1985 г. В настоящее время такие методы должного эффекта не обеспечивают. Острые социальные проблемы «кавалерийскими наскоками» не преодолеваются. Возможности административных мер борьбы с пьянством, видимо, уже исчерпаны. Основные усилия здесь надо переносить в экономическую и социальную плоскости.
Указанная проблема затронута нами лишь для того, чтобы показать несомненную «чувствительность» уровня преступности к целенаправленному массированному применению специальных средств. Однако сама преступность достаточно инерционна. Уже в 1987 г. на почве пьянства в стране она возросла на 1,7 %.[176] «Спаивание населения, – справедливо отметил Н. Шмелев, – продолжалось шестьдесят лет, и реально ли надеяться, что сложившуюся психологию и образ жизни целого народа можно поломать за год-два?»[177] В происшедшем в 1985–1987 гг. снижении тяжких преступлений против личности, бесспорно, позитивную роль сыграло усиление борьбы с хулиганством и другими криминальными деяниями, создающими почву для опасных посягательств на личность. В 1981–1984 гг. отмечался рост судимости за такие преступления, как угроза убийством, нанесение легких и менее тяжких телесных повреждений, истязание, незаконное владение оружием.[178] Многие лица, привлеченные к уголовной ответственности и осужденные за указанные деяния, были лишены возможности совершить более тяжкие преступления против личности. И наоборот, снижение активности правоохранительных органов в уголовно-правовой борьбе с названными «младшими братьями» тяжких насильственных преступлений, несомненно, способствовало (наряду, естественно, с другими факторами) росту последних в 1988–1989 гг.
Следовательно, при подготовке нового уголовного законодательства и в правоприменительной практике необходимо обратить серьезное внимание на повышение профилактического потенциала содержащихся в Особенной части Уголовного кодекса норм с так называемой двойной превенцией.[179] Это нормы об уголовной ответственности за деяния, осуществление которых создает условия и непосредственную обстановку для совершения других, более тяжких преступлений. Речь идет именно о двойном профилактическом действии таких норм – против деяний, для борьбы с которыми они непосредственно предназначены, и против тяжких преступлений, для которых создается благоприятная почва, если указанные деяния останутся без реагирования. Недооценка обеспечения неотвратимости ответственности за данные деяния весьма пагубна.
Правоприменительная практика не должна отступать перед эскалацией насилия. Между тем примеров такого отступления, к сожалению, более чем достаточно. Особенно это заметно в сфере межнациональных отношений. Так, фактически не используется уголовный закон, предусматривающий строгую ответственность за нарушение национального и расового равноправия (ст. 74 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). В 1988 г. по этой статье был осужден всего лишь один человек. Реально она не применяется даже в новой редакции (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1989 г.). Необходимость же соответствующих санкций в отношении подстрекателей, идейных вдохновителей национальной вражды очевидна.
Бездействие закона способствует разжиганию межнациональных конфликтов, событиям типа происшедших в Ферганской долине, в ходе которых 105 человек погибли, 1011 – получили телесные повреждения различной степени тяжести. Как отмечает министр внутренних дел СССР В. В. Бакатин, правоохранительные органы и прокуроры союзных республик старательно обходят эти нормы, предпочитая квалифицировать действия, явно происшедшие на почве национальной розни, только по таким последствиям преступных акций, как убийство, тяжкие телесные повреждения, хулиганство. Видимо, опять имеет место противопоставление законности и мнимой целесообразности. Опасные государственные преступления (злостные проявления национализма и шовинизма) низводятся, таким образом, до обычных насильственных посягательств. Тем самым снижается политическая острота их правовой квалификации. Создается впечатление о реальной незащищенности конституционного принципа национального равноправия.[180]
Разумеется, было бы наивно преувеличивать «чувствительность» преступности к воздействию на нее правовых средств и лишь на этом строить политику борьбы с нею. Здесь требуется комплексный подход, т. е. должны быть задействованы общесоциальная, специально-криминологическая, уголовно-правовая профилактика, необходимы и разноуровневые целевые программы борьбы с преступностью, основанные на последовательном использовании возможностей программно-целевого управления.
Как отмечалось, с помощью уголовно-правовых средств возможно в определенных (пусть ограниченных) рамках оказывать позитивное воздействие на уровень преступности. Следовательно, при проведении реформы уголовного законодательства нужен тщательный учет выявленных и прогнозируемых тенденций преступности. Парадоксальность сложившейся ситуации состоит в том, что криминологическая обстановка в стране и уголовно-правовые нормы сосуществуют как бы параллельно, сами по себе.
Подлинно научная концепция реформы уголовного законодательства должна основываться на взвешенном и ясном понимании того, каких изменений в состоянии, структуре и динамике преступности можно будет добиться, совершенствуя правовые институты и нормы. Иначе нельзя достичь цели, поставленной партией перед разработчиками нового уголовного законодательства, – исключить возможность принятия решений, которые могли бы осложнить обстановку в стране, вызвать рост рецидивной преступности и отрицательно повлиять на состояние общественного порядка. Вопросы обновления и модернизации правовых норм, криминализации и декриминализации, пенализации и депенализации, гуманизации уголовного наказания, обеспечения его справедливости, усиления профилактической функции уголовного закона не должны решаться в отрыве от их непосредственного воздействия на криминологическую обстановку Без этого предложение о включении в концепцию реформы задачи повышения эффективности уголовно-правовой профилактики остается лишь простой декларацией.
Ознакомление с опубликованным в 1988 г. проектом Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, а также с вариантами проекта Уголовного кодекса РСФСР позволяет усомниться в глубоком и тщательном учете их разработчиками реального состояния современной преступности. В данных документах, на наш взгляд, не уделено достаточного внимания устойчивым неблагоприятным тенденциям групповой и организованной, рецидивной и профессиональной преступности в стране. Указанные проблемы практически игнорированы составителями проектов.
Сложившаяся же обстановка настоятельно требует, чтобы в Основах уголовного законодательства был решен, например, вопрос о таких понятиях и опаснейших видах криминального соучастия, как организованная преступная группа и преступное сообщество (организация). В УК союзных республик надо предусмотреть ответственность за организацию подобных группировок и активное участие в них. Ничего этого в опубликованных проектах нет. Действующее же уголовное законодательство не создает должных условий для эффективной борьбы с организованной преступностью.
В связи с ростом специального рецидива, специализацией и профессионализацией преступной деятельности целесообразно было бы в новом уголовном законодательстве рассмотреть вопрос о включении в статьи УК об ответственности за насильственные преступления такого квалифицирующего признака, как совершение ранее тождественного или однородного криминального деяния. Повторность тяжких насильственных посягательств существенно повышает степень общественной опасности содеянного. В подобных случаях ярко проявляются антиобщественная направленность личности данного индивидуума, его склонность к опасным формам насилия, к рецидиву.
С учетом этого в законе, видимо, следует предусмотреть в качестве обстоятельства, отягчающего умышленное убийство либо тяжкое телесное повреждение, совершение их лицом, ранее судимым за такое же или иное тяжкое преступление, сопряженное с насилием над личностью[181]. Тем самым специальный рецидив тяжких насильственных преступлений получил бы должную юридическую оценку В борьбе с насильственной преступностью важное значение имеет обеспечение неотвратимости ответственности за хулиганство. Неотвратимость ответственности служит существенным антикриминогенным фактором, препятствуя рецидиву хулиганства и его перерастанию в тяжкие преступления. Здесь следует выступить против предложения декриминализировать неквалифицированное хулиганство (ч. 1 ст. 206 УК РСФСР), высказываемого в связи с разработкой нового уголовного законодательства. Его реализация может привести к серьезным негативным социальным последствиям – росту тяжких насильственных и других опасных преступлений. Криминологическими исследованиями давно уже доказано, что ослабление борьбы с хулиганством (а именно к тому ведет декриминализация) неизбежно влечет «всплеск» преступности, регистрируемой по линии уголовного розыска. Обострение криминологический ситуации в 1988–1989 гг. еще раз подтверждает эту истину.
Есть мнение, что ч. 1 ст. 206 УК РСФСР редко применяется на практике. Однако в структуре уголовно наказуемого хулиганства удельный вес так называемого простого хулиганства (ч. 1 ст. 206 УК) составляет по разным регионам от 15 до 20 %. Надо также иметь в виду, что в целях создания видимости благополучия в оперативной обстановке хулиганские действия, предусмотренные ст. 206 УК, часто «переводятся» в разряд административно наказуемых деликтов. Значит, фактически его удельный вес еще выше.
Хулиганство, предусмотренное ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, представляет собой преимущественно насильственное преступление. В большинстве случаев оно сопровождается побоями либо причинением телесных повреждений, не связанных с расстройством здоровья. Если будет осуществлена предполагаемая декриминализация ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, то как же быть тогда с охраной неприкосновенности личности, гарантированной Конституцией СССР? Ведь уголовная ответственность за умышленное легкое телесное повреждение или побои сохраняется!
Следует возразить и некоторым авторам, которые предлагают вообще исключить из УК союзных республик статью о хулиганстве, предусмотрев его лишь как мотив совершения отдельных умышленных преступлений.[182] Но не за хулиганские же побуждения привлекают дебоширов к ответственности, а за конкретные буйства и бесчинства! «Ликвидация» состава хулиганства противоречит здравому смыслу.
О проекте
О подписке