Глава 6

Район Кара-камыш (Чёрный камыш) получил свое название от некогда стоящих на месте этой окраины Ташкента болот. Теперь здесь расположены заводы, фабрики, биржи – одним словом, тянущаяся на несколько километров промзона. В основном – русскоязычное население, которое проживает в четырехэтажных домах, образующих уютные зеленые дворики, переходящие в кварталы. Каждый из этих кварталов имеет свою инфраструктуру: школу, детсад, магазин, рынок… Общие лишь милиция и поликлиника, да еще кинотеатр "Нукус".

По окраинам тянутся кишлаки, с постройками из саманной глины, где проживают игнорирующие блага цивилизации аборигены Средней Азии – узбеки. У них свои школы и своя территория, негласно разделенная от нашей "нейтральной полосой", в виде трамвайного полотна, дороги или речки, коих в городе бесчисленное множество. В Ташкенте вообще очень много воды, и хитрая система гидросооружений тянет свои рукава-арыки практически через каждый двор.

Удивительно красивый город – Ташкент. Когда я появился в родном дворе, солнце уже село за горизонтом, и огни квартир были единственным источником света. Из окон тёти Оли лилась громкая музыка, и многоголосый хор пьяных гостей пытался перекричать Магомаева: "Эта свадьба, свадьба пела, и плясала"… Потом кричали: "Горько!", – и с улицы было хорошо видно, как поднимался из-за стола двухметровый Сашка, и целовал всю в белом невесту, красавицу из соседнего двора – Светку. Сашка женится.

Сын тёти Оли Саня был символом мужества для всех пацанов нашего квартала. Год назад он вернулся из армии, где служил в ВДВ, к величайшей нашей гордости, и я хорошо помню тот день. Приехал он совершенно неожиданно, и тётя Оля начала спешно хлопотать у плиты, пока Саня с батей расположившись на балконе взялись за бутылочку водочки. И надо же было случиться именно в тот день, что одного из наших пацанов поймали узбеки на нейтральной полосе, и порядком избили. Очень быстро образовалась большая толпа с обеих сторон, и началась массовая драка.

Надо сказать, что естественные для российской молодежи драки "стенка на стенку" в Средней Азии возникали исключительно на национальной почве. Между собой же, любые конфликты было принято решать "один на один", и в этом была своя, восточная философия; никто, кроме тебя, не будет отвечать за твои поступки.

Так вот, в той большой потасовке между подростками наши пацаны явно уступали организованности и дерзости узбекской группировке, и кто-то, прибежав во двор за подкреплением, увидел на балконе Сашкину тельняшку, истошно завопил: «Саня, Саня! Там наших бьют!»

Уже хорошо поддатый к тому времени Саня, без лишних расспросов натянул на затылок голубой берет с эмблемой раскрытого парашюта, и прямо с балкона ловко выпрыгнул во двор. Пьяный батя лишь расстроено махнул ему в след рукой. И вот картина: идет полупьяный, двухметровый десантник в парадной форме, а за ним гурьбой, с арматурой, цепями и финками рвутся в бой полсотни оголтелых подростков. В общем, полкишлака разнесли к чертям собачьим.

А тётя Оля ждет его у дороги, и материт всех малолеток по-чёрному. Самому же Сашке, – полотенцем по морде! Саня как щенок побитый, берет с башки долой, и трусцой до хаты. Два года из него делали машину для разрушения, а тут случай такой подвернулся: "НАШИХ БЬЮТ!". Сам Бог велел пар выпустить. Не знаю, из-за того ли случая, но с тех пор, и по сей день, у меня сохранилось стойкое, уважительное отношение к "десантуре".

Свадьба! Сегодня Саня вступал в другую, взрослую жизнь. Постояв немного под окнами тёти Оли, я вошел в подъезд, где была наша квартира, и поднялся на второй этаж. На двери белела полоска бумаги, с гербовой печатью, где по ободу шла надпись: <РОВД. С-Рахимовский р-н., г. Ташкент. Уз. ССР. > И уже от руки, для непонятливых: «Опечатано».

Сорвав бумагу, я смял и бросил ее тут же. Дверь заперта. Замок прежний. Запах старого дерматина, такого знакомого с детства, уносил меня назад, в прошлое, и на мгновение вдруг подумалось, что стоит тихонько постучать в дверь, как из глубины квартиры послышаться мягкие шаги, и дверь отвориться. Какое-то время я стоял в этой кричащей тишине, а затем, будто спохватившись, спустился вниз и прижался к теплой батарее.

"Как же попасть внутрь?" – усиленно размышлял я. Растущая прямо под окном вишня, имела слишком тонкие и хрупкие для моего веса ветки. Да и окно наверняка плотно закрыто. В моей памяти всплыл случай, когда я учился ещё в первом классе, мама, забрав меня из школы, никак не могла найти ключ от квартиры, очевидно обронив его где-то. Мы проделали с ней весь путь до школы и обратно в его поисках, но так и не нашли. На лестничной площадке, нам встретился Шухрат, соседский парень с четвертого этажа, который был знаменит во дворе тем, что играл в свое время за юношескую сборную «Пахтакора». Мама попросила его выбить дверной замок, но вместо этого умный татарин обошел дом с торца и, приметив тонкую трубу, идущую от электрического распределителя и служащую изоляцией для проводов, ловко забрался по ней к нам на балкон.

Радостная и благодарная мама пыталась сунуть ему в карман железный рубль, но гордый Шухрат увернулся, и, сбежав по лестнице, устремился по своим делам. Много позднее, к удивлению всего двора, его посадили. В какой-то неизвестной мне до сих пор ситуации, Шухрат жестоко покалечил двоих дружинников, переломав им чуть ли не все лицевые кости. Говорили, что те двое были пьяны, и это спасло парня от большого срока. Дали ему три года.

Вспомнив об этом, я вышел из подъезда и завернул за угол дома. В Ташкенте редко кто стеклит балконы верхних этажей, начиная со второго, да и на первых обходятся в основном фигурными решетками. Вот и наш балкон зиял сейчас чёрной пустотой. Забравшись на электрический щит, я обнаружил что труба, по которой карабкался Шухрат, прилегает к стене дома довольно плотно, чтобы ее можно было обхватить пальцами. "Как же ему это удалось тогда?" Побродив возле стоящих рядом гаражей, я нашел кусок деревянного бруска, сантиметра три толщиной и, оттянув с силой злосчастную трубу на себя, втиснул его в образовавшуюся щель. На балкон я забрался быстро и легко.

Дверь и окно в единственную комнату были заперты изнутри на шпингалеты, но радовало то, что инструменты мама всегда хранила именно здесь, в шкафу. С чудовищным треском мне пришлось выламывать отверткой форточку, поскольку другого выбора у меня не было. В какой-то момент скрипнула балконная дверь у соседей сбоку, и я затаился. Впервые в жизни, я лез к себе домой, словно вор. Странные и незабываемые переживания.

Воздух в квартире был спёртым и тяжелым. Визуально все вещи были на месте, словно ничего не произошло за последние два месяца. Не было электричества, его явно отключили. Вода была, и, умывшись, я расположился на диване. Пыль чувствовалась повсюду даже в полной темноте. Лежа на спине, я смотрел в угол, где на черной тумбочке трельяжа светлым пятном выделялся овальный предмет. Я хорошо знал его. Оттуда, из темноты, обрамленная в портретную рамку, на меня глядела молодая и улыбающаяся мама. Я тоже улыбался ей, и ручейки слез обильно стекались за воротник байковой, в черно-красную клетку, рубашки…

Глава 7

Утром меня разбудил сильный стук в дверь. На лестничной площадке громко переговаривались женские голоса. Подкравшись к двери, я прислушался и довольно скоро понял, что соседки из квартир сбоку и сверху возмущаются сорванной кем-то опечаткой. И только теперь я пожалел, что сделал это. Привлёк ненужное внимание, и больше ничего. Ладно хоть только смял и бросил там же ленту, которую старательная, и во всем любящая порядок тётя Соня, сейчас приклеивала на место.

Войдя на кухню и открыв дверцу холодильника, я сразу понял источник тяжелого воздуха в квартире: все продукты давно испортились. Внизу, в овощном лотке, словно лопнувшие мячики, лежали сморщенные, и покрытые плесенью две круглые дыньки. Их содержимое вытекло и уже успело засохнуть, осталась лишь кожура. Мама купила их 31 августа, чтобы назавтра угостить меня после первого учебного дня, и накрыла газетой. Она любила делать сюрпризы, но я знал про эти дыньки, и помалкивал до «завтра». Кто бы мог подумать, что это «завтра» перевернет весь мир с ног на голову…

Из шифоньера я достал свою старенькую, болоньевую куртку, о которой не единожды вспоминал вчера на холоде и, вынув из карманов пакетики с нафталином, кои мама клала буквально во все вещи, надел её на себя. Запасной ключ от входной двери лежал на месте и, прислушавшись к тишине на лестничной площадке, я, наконец, осторожно отворил дверь. Лента с печатью, не успев высохнуть в месте склейки, отошла с одного конца и, заперев замок снаружи, я прилепил её на место.

Было раннее утро, и сильно хотелось курить. На одной с нами площадке, проживал 16-ти летний Вовка. Здоровенный балбес, он слыл известным во дворе хулиганом, в то время как родители его были людьми очень интеллигентными и серьёзными. Старшая сестра Вовки, Надежда, окончила школу с золотой медалью, и позднее вышла замуж за сотрудника КГБ. Сам же Вовка был. что называется, оторви-башка. Однажды, забивая шомполом порох в ствол поджига, непроизвольным выстрелом ему оторвало полмизинца. Мать свалилась в обморок, а ему хоть бы что. Даже не пикнул. Не в пример волевой парень. Родителей своих Вовка уважал и старался по пустякам не расстраивать, поэтому сигареты свои никогда не заносил в квартиру, а прятал в подъезде, в электрической щитовой, куда я время от времени запускал руку, получая от него хороших подзатыльников. Я открыл дверцу щитовой. Пачка «Стюардессы» и коробка спичек, не нарушая традиции, лежали там и теперь. Вынув несколько сигарет, я вернул пачку на место и вышел на улицу.

Занятия в школе ещё не начались, и я одиноко сидел на лавочке в прозрачном от поздней осени яблоневом саду, изредка затягиваясь зажатой в кулаке сигаретой, и опасливо поглядывая на двор соседнего со школой дома. Там, в обычной трехкомнатной квартире под номером один, располагалась Детская Комната Милиции. Два месяца назад меня увезли в приемник именно оттуда, и я хорошо знал всех троих сотрудников. Начальницей была русская женщина по имени Анжела, которой совершенно не шла милицейская форма. Несмотря на свои тридцать с хвостиком, она была довольно стройной бабой, но черты её лица, обильно сдобренные пудрой и ярко-красной помадой, выглядели скорее вызывающе, и даже вульгарно, чем красиво с эстетической точки зрения. От количества духов, которые она выливала на себя, щекотало в ноздрях, и провоцировало чихнуть. У нее были зелёные, редкостно наглые для женщины глаза, и зачёсанные баранкой на затылке волосы, цвета перекиси водорода. Все жёлтые предметы из легких сплавов, которые прилагаются к милицейской форме, ослепительно блестели на ней, словно гирлянды на новогодней ёлке. Иногда Анжела приходила к директору нашей школы, и тогда все старшеклассники, оборачиваясь, глазели на ее вихляющий из стороны в сторону зад и красивые, едва прикрытые форменной юбкой выше колен, ноги. Ей явно нравилось, когда на нее глазели несмышлёные подростки. В летние выходные дни ее можно было заметить в уголке одного из многочисленных местных пляжей, где она отдыхала в компании здоровых и угрюмых узбеков из оперативного состава нашего РОВД. Да и вообще, в районе о ней всегда ходили нехорошие сплетни.

В рабочем подчинении у этой женщины с немилицейским именем состояло двое инспекторов – Юсуп и Хайрулла. Первый был неимоверно худым и долговязым типом лет 27-ми и даже в невыносимую жару носил черный твидовый пиджак и затянутый под нестандартно большим кадыком синий галстук. Он был настолько сухим, что по его черной, как пиджак, физиономии можно было смело изучать строение костей черепа. Юсуп плохо говорил по-русски, но этот факт, видимо, не являлся препятствием для работы в милиции республики Узбекистан. Несколько флегматичный и беззлобный, два месяца назад по дороге в приёмник, он накормил меня в столовой, а на выходе купил мороженное.

Хайрулла, словно в насмешку над Юсупом, был маленького роста, и хорошо упитан. Я ни разу не слышал от него ни единого русского слова и вполне допускаю, что этот язык был ему совершенно не знаком. Этакий бабай кишлачного типа, он постоянно находился за рулем ведомственной «Нивы» и, похоже, на этом его служебные функции заканчивались, поскольку я не могу представить себе, как этот первобытный человек составляет какие-то протоколы. В общем, Анжела подобрала себе таких исполнителей, на фоне которых ее начальствующая роль выглядела несомненной.

Глава 8

Знакомая бежевая «Нива» появилась у подъезда с квартирой под номером один почти одновременно с первыми учениками, заполняющими школьный двор. Я не желал светиться перед всеми знакомыми, и искал встречи лишь с одним из них – Марсиком, поэтому быстро сменил позицию, чтобы перехватить его ещё до подхода к школе. Марсик жил через подъезд от меня и, хотя учились мы с ним в параллельных классах, во дворе всегда находились вместе с тех пор, как начали помнить себя. Купались, мастерили рогатки, гоняли мяч, курили – одним словом, вели обычный для каждого маленького человека образ жизни. Его родители были деловыми, серьезными людьми и вели замкнутую от соседских отношений жизнь. Зато у меня дома Марсик чувствовал себя своим в доску, и моя мама относилась к нему с равным, как и ко мне, вниманием.

Наш двор был поровну населён русскими и татарами, а так же имелись корейцы, башкиры, украинцы, евреи – в общем, большой, дружный интернационал. Однажды, когда мы с Марсиком были еще совсем сопливыми, моя мама, купив немного шоколадного масла, кормила нас бутербродами из этого удивительно вкусного продукта. После того случая мы каждый день бегали в магазин и подолгу смотрели сквозь витрину на огромный куб этого самого масла, тыча пальцем в стекло, и о чем-то перешёптываясь между собой, пока продавец Рустам не прогонял нас ленивым взмахом руки: «Кыш! кыш!» Шоколадное масло даже померещилось нам в толстом слое солидола, которым были смазаны петли гаража. Мы только-только начинали постигать мир, и многого ещё не знали, поэтому, когда Марсик, не удержавшись, всё же лизнул тот самый солидол, и отрицательно помотал мне башкой, я понял: ЭТО НЕ ШОКОЛАДНОЕ МАСЛО.

Как то раз мы нашли во дворе оборонённый кем-то бумажный рубль, и, недолго думая, понеслись в магазин. Протянув деньги огромному (нам всё тогда казалось огромным), Рустаму в белом колпаке на бритой голове и волосатыми до самых ногтей руками, мы, ткнув пальцем в витрину, возбужденно крикнули: «Масла!»

– На все? – спросил Рустам, и мы, словно китайские болванчики, закивали головами.