Цитаты из книги «Мои живописцы»

Зато я при каждом посещении неизменно шёл в угол зала, где почивала в своих бурых марлях сигарного цвета мумия. Вот она вызывала во мне священный трепет. Само Время лежало передо мной, ссохшееся, в стеклянном ящике. Я с изумлением рассматривал волосы мумии и эти её зубы. А за окнами мела пурга и было непонятно, почему мы, русские, живём тут в ссылке, на совсем неподходящей для жизни земле.

Живя впоследствии в Москве, я туда довольно часто наведывался. Вероятнее всего, я ходил туда, как верующие ходят в церковь, я веровал в искусство, и мне было хорошо быть среди предметов искусства, среди запахов моего культа: старой краски, старых холстов, камня, гипса и дерева.

Учителями считал Микеланджело, Рембрандта, Тициана и Энгра. Смотрел и пересматривал «Метрополис» Ланга, «Броненосец “Потёмкин”» Эйзенштейна и книгу о болезнях полости рта.

Знаменитую картину «Крик» Мунк написал пятьдесят раз. Вот как он объяснял эту свою картину, одну из знаковых картин человечества: «Я прогуливался с двумя друзьями – солнце склонилось к закату – вдруг небо стало кроваво-красным – я остановился, чувствуя себя измученным, и прислонился к ограде – кровь и языки пламени взметнулись над чёрно-синими фьордом и городом – друзья продолжали свой путь, а я застыл на месте, дрожа от страха, – и ощутил бесконечный крик, исходящий от Природы».

Визуальные образы Врубеля тогда украдкой загипнотизировали меня и через сетчатку глаз забрались в меня и стали там тихо паразитировать. Изменяя мои представления незаметным для меня образом. Живопись ведь – напускание гипнотического состояния на человека путём визуальных образов. Долгие годы Врубель разъедал меня.

Прошлой весной я был на могиле собаки. Ирландский сеттер моего друга Николая Николаевича Филипповского похоронен в Тверской области под валуном. Там шумят деревья, летают птицы, бегают ежи. И мы с Николаем Николаевичем отметили, что хорошо бы так лежать, как лежит ирландский сеттер О’Нил, по-домашнему Нолик. В современных кладбищах удручает их многолюдность.

«Я знаю, болезнь моя неизлечима, но я уверен, что можно принять меры к тому, чтобы ход её был менее скор. Не считайте меня глупым, что я так торгуюсь из-за нескольких месяцев, но Вы поймёте, что они могут быть для меня ценны по многим причинам. Я с наслаждением начинаю думать о том, что выпущу две или три иллюстрированные вещицы…»

Средневековая женщина стала у прерафаэлитов протестным символом – антимадонна без младенцев.

Как понять их пресмыкательство, ну хотя бы Бодлера перед Жанной Дюваль, Россетти перед Фанни Корнфорт? Сквозь красоту женщины более всего просвечивает мир нематериальный. Секс, в котором Создателем предусмотрено доминирование мужчины, это насилие над красотой, растоптание красоты. Профанация, следовательно, нематериального мира. Потому гении пятились от женщин, признавая их превосходство.

Прерафаэлиты под руководством итальянца проповедовали возврат к традициям итальянского искусства, каким оно было до Рафаэля. К традициям Джованни Беллини, Перуджино, Фра Анжелико. К солнечным бликам на мраморе, к оттенкам зелени лавра, к блистательным могилам Италии, к её кипарисам и языческой мифологии.