Цитаты из книги «Это я – Эдичка»

Это мне знакомо. В СССР тоже все пиздели о тунеядцах, о том, что нужно приносить пользу обществу. В России пиздели те, кто меньше всех работал.

Так я живу. Дни катятся за днями

Раз ты любишь ее — это длинное худое существо в застиранных джинсиках, которое роется сейчас в духах и с важным видом нюхает их, отвинчивая пробки, раз ты любишь ее — любовь выше личной обиды. Она неразумная, и злая, и несчастная. Но ты же считаешь, что ты разумный и добрый — люби ее, не презирай. Смотри за ее жизнью, она не хочет — не лезь в ее жизнь, но когда можно и нужно — помогай. Помогай и не жди ничего взамен — не требуй ее возврата к тебе, за то, что ты сможешь сделать. Любовь не требует благодарности и удовлетворения. Любовь сама — удовлетворение».

Те, у кого что-то есть, ведут себя очень осторожно в этом мире, ибо боятся, как бы у них не оттяпали часть того, что они имеют.

Этот вариант человека из народа мне хорошо знаком, желание не быть русским, презрение к России, ее людям и языку тоже знакомы.

Феномен! Русские не могут быть полноценными вне родины. Другие нации могут, а эти нет. Может, и я нет… Какой я, впрочем, русский…

Для вас — провинциальных журналистов, недоучившихся студентов, выскочивших благодаря революции в главари огромного государства, — революция действительно произошла, а что ж для рабочих? Для рабочих ее не было. При всяком режиме рабочий вынужден работать. Вы ничего не могли им предложить другого. Класс, который сделал революцию, сделал ее не для себя, а для вас. И до сих пор никто не предложил ничего иного, никто не знает, как отменить само понятие “работа”, покуситься на основу, вот тогда будет настоящая революция, когда понятие “работа” — имеется в виду работа для денег, чтобы жить, — исчезнет».

Отношения с людьми снились мне в моих снах, я тосковал без людей, к русским же не шел, потому что они ничего не могли мне дать. Я рвался в этот мир, русские же мне были известны до тонкости, и неполноценность их здесь отталкивала меня. Я был бессильно-сильный, я не хотел покориться несправедливым порядкам этого мира, как не покорялся несправедливым порядкам мира советского. Русские же почти все покорились, они приняли это мироустройство.

«Зачем все это, — думал я, — разве нельзя было прожить всю жизнь в любви и счастье, жизнь такая короткая, такая маленькая, чего она, Елена, ищет, какая сила гонит ее вперед или назад, почему я должен переживать такие вот и куда более страшные минуты. Можно было пройти вместе всю жизнь — авантюристами, блядями, проститутками, но вместе». Последняя фраза моя любимая, секс сексом — ебись с кем хочешь, но душу-то мою зачем предавать?

Я к ней не навязывался. Но если она имела хорошее вино и мы были любовниками, то почему она не дает мне его — этого я не мог никак уразуметь. Я-то ведь ничего не жалел. Я ведь в России такие пиры закатывал своим гостям, будучи бедным человеком, господа! Празднуя день рождения, к примеру, я шел с приятелями на базар и покупал полмешка мяса, господа, и звал сорок человек, и покупал алкоголь, чтоб на каждого человека приходилось по русскому расчету: на мальчика — бутылка водки, на девочку — бутылка вина. Я тратил все деньги, все до копейки, еще и занимал порой, и никаких счетов в банке у меня не было, меня мало интересовало, что будет завтра. «Бог даст день, Бог даст пищу», — как говорила моя бабушка Вера.