Также он пресекал разговоры о власть имущих, зная, что ругать власти в нашем народе считается правилом хорошего тона, а потому от злословия и осуждения его прихожане вряд ли смогут удержаться. Здесь священник придерживался того же принципа, что и в отношении кинозвезд, – мы ведь и этих людей не знаем, разве не так? Поэтому не будем пересказывать сплетни и слухи о них! При этом важно понимать, что управлять государством очень сложно, и если бы мы были на месте этих людей, то еще неизвестно, не стали бы правителями хуже раз этак в десять! А потому придержим свой язык, братья и сестры, нам же это полезнее! К тому же в Священном Писании есть и такая заповедь: Начальствующего в народе твоем не злословь. Кстати, апостол Павел считал необходимым ее соблюдать!¹⁹ А потому и нам недурно было бы поучиться у великого апостола – разве нет? Прихожане с этим аргументом пусть неохотно, но соглашались, и потому «агапы» в больничном храме преподобного Агапита Печерского никогда не превращались в политические митинги.

Заботился отец Алексий и еще об одном – не хотел, чтобы беседа касалась только «земных» тем. А то ведь как получается – молились-молились, а как служба закончилась, так о Боге и забыли? Это не годится! Поэтому иной раз священик несколькими правильно подобранными словами ловко направлял ход беседы от земного к небесному. Впрочем, нужда в этом возникала нечасто – все-таки народ за столом был верующим, а значит, разговор и без отца Алексия нередко поворачивался то на обсуждение какого-то сложного места из Священного Писания: то на случаи из жизни святых, то еще на что-то душеполезное.

Сейчас люди пока что обсуждали сущую мелочь, и отец Алексий уже начал задумываться о том, как бы переключить разговор на что-то более возвышенное. Взгляд его задумчиво блуждал по лицам прихожан, а мозг искал тему, которая одновременно окажется и интересной, и полезной. Иногда его взгляд останавливался на детях, и тогда священник тихо улыбался в пышные усы.

Вот сейчас они такие маленькие, такие шумные, такие непоседливые, иногда даже вредные и шкодливые. А между тем именно они будущее Церкви. Каждый ребенок в храме – драгоценность, и нужно сделать все, чтобы Церковь эту драгоценность не потеряла.

У отца Алексия была мечта: организовать православную школу. Не воскресную, а самую настоящую, с преподаванием математики, географии, физики, биологии и всего того, что есть в обычных школах.

Дело в том, что у обычной школы имеется огромный недостаток – все предметы в ней преподаются так, будто Бога нет. Стоит ли удивляться тому, что человек, приходящий в Церковь взрослым, должен преодолевать многие атеистические стереотипы, навязанные ему с раннего детства! А между тем и математику, и физику, и биологию, и вообще любой предмет можно преподать так, что он будет прославлять Творца Вселенной! Не зря ведь апостол Павел писал, что если рассматривать все сотворенное Господом, то можно увидеть Его мудрость и творческую силу²⁰. Если бы школьные предметы преподавались правильно, то атеизму не было бы места в мире – таково было твердое убеждение отца Алексия.

А какую духовную пользу могли бы принести детям уроки труда в православной школе! Ведь Сам Господь и Бог Иисус Христос в молодости, живя в семье Иосифа Обручника, помогал тому плотничать. А раз Господь трудился Своими руками, значит, и нам это незазорно!²¹ Отец Алексий был уверен, что если ребенка с детства настраивают на «великое будущее» и приучают презирать ручной труд, это может привести позже к огромным духовным проблемам. А в православной школе все аргументы таких неразумных родителей разбивались бы о простой факт – Господь трудился руками и, значит, благословил такой труд Своим собственным примером.

А сколько полезного дети могли бы почерпнуть при правильном преподавании основ безопасной жизнедеятельности! В обычных школах этот урок «плетется в хвосте», по значимости уступая всяким языкам да математикам, но если разобраться, то именно этот урок должен стать одним из важнейших. Отец Алексий хотел бы, чтобы все выпускники этой школы из его мечты не хуже, чем «Отче наш», знали, как помочь пострадавшему при пожаре, как наложить шину на сломанную руку, как согреть замерзающего, как правильно делать искусственное дыхание, как остановить артериальное кровотечение, как спасти подавившегося куском хлеба, ну, и тому подобное. Лучше, чтобы они вообще при выпуске из школы получали профессию медсестры или медбрата. Ведь всякие косинусы-тангенсы-котангенсы многим в жизни совсем не пригодятся, ровно как и химические валентности вкупе с «правилом буравчика»! Сил на изучение всего этого в школьные годы тратится очень много, но пользы чаще всего полный ноль. А вот умение помочь пострадавшему может однажды спасти чью-то жизнь! Разве этого мало?

В общем, Православной Церкви очень нужны свои школы. А что, у католиков такие школы есть, у иудеев тоже есть, значит, и у православных христиан могут быть, должны быть! Да они ведь и появляются – то тут, то там, но в Большеграде пока что нет ни одной. И неудивительно – трудное это дело.

Судите сами: это для храма больница выделила несколько комнат, но вряд ли она сделает то же самое для школы, верно? А значит, нужно либо строить, либо арендовать здание. Содержать его, кстати, тоже надо – не может ведь быть школы без отопления или электричества, правильно? Идем дальше. Верующие учителя в православных храмах не редкость, однако подобрать полный комплект, чтобы верующими были и преподаватель литературы, и учитель химии, да и все остальные, довольно трудно. К тому же всем этим учителям нужно нормально платить, чтобы они на уроках в голодные обмороки не падали и чтобы думали чаще о своей работе, а не о том, что пора собственным детям зимние ботинки покупать, а в кошельке пусто. В общем, на школу нужны деньги, и немалые.

В других городах этот вопрос решался просто – православные школы были платные, причем оплата эта совсем не копеечная. Что и неудивительно – в обычных школах необходимые траты берет на себя государство, школы православные же оно поддерживать не обязано – по закону Церковь от государства отделена.

Отец Алексий отделение Церкви от государства приветствовал. Пусть власть будет сама по себе, а Церковь сама по себе. Если Церковь отделена от государства, значит, верующие не обязаны краснеть за поступки власть имущих, а это огромный плюс.

В прошлые времена ведь иначе бывало. Скажем, в Российской империи со времен Николая Первого была легализирована проституция. «Желтые билеты», о которых писали и Толстой, и Достоевский, – помните?²² Что тут сказать, легальный блуд – это позорище, да и только! И ведь это сделали и поддерживали вполне православные цари в православной империи, у которой с христианской Церковью была вроде бы «симфония»!²³ Нельзя, нельзя было этого делать! Даже если проституцию и невозможно полностью победить – это не повод для легализации! Вот как с глистами: полностью победить их, скорее всего, тоже нельзя, но это ведь не повод с ними не бороться. Зло, с которым идет борьба, никогда не расцветает так, как зло легализованное, узаконенное! Эх, позор, да и только! И часть этого позора ложится и на церковных иерархов той поры, которые не смогли удержать властителей империи (казалось бы, своих союзников по «симфонии») от этого ужасного, полностью противоречащего Священному Писанию шага.

После революции 1917 года Церковь была отделена от государства, «симфония» разрушена, и потому бесчинства советской власти – скажем, легализация абортов – христиан уже не позорила, если только христиане сами не спешили в открытые абортарии. В общем, хорошо Церкви быть отделенной от государства! Чище совесть верующих. Так думал отец Алексий.

Но свобода – штука дорогая, и в вопросах православных школ это было очевидно. Школа с высокой платой за обучение отца Алексия не устраивала категорически просто потому, что многие семьи, быть может, и хотели бы отдавать своих детей в такие школы, да средств не хватит. Вот у него в приходе несколько семей, у которых от четырех до семи детей. Серьезные верующие люди, но как раз они-то своих детей отдать в дорогую школу и не смогут – а ну, заплати за обучение пятерых детей сразу; это какая же зарплата у отца семейства должна быть?! Вывод напрашивался один – нужна школа бесплатная либо очень дешевая, а значит, нужен спонсор. Но искать спонсоров отец Алексий не умел, пытался, да не получалось у него почему-то. Оставалась надежда, что община сможет вырастить спонсора в своем собственном приходе.

А что, деловой талант, умение зарабатывать деньги – это ведь тоже от Бога. И главное здесь то, как человек воспользуется этим талантом, на что станет свои деньги тратить. Если на кокаин и фотомоделей – значит, талант впрок не пошел. А если на школы, храмы, бедняков да больницы – значит, все хорошо и человек правильно своим талантом пользуется! И ничего не возможного в этом нет. Примерно сто лет назад жил ведь преуспевающий купец – успешный бизнесмен, как сейчас сказали бы, по имени Василий Николаевич Муравьев. Позже он станет монахом и войдет в историю Церкви как преподобный Серафим Вырицкий. Но до ухода в монастырь этот человек много полезного сделал своими деньгами, и огромное количество бедных да больных имели основания его благодарить!

Так, может, и сейчас за столом в больничном храме сидит тот, кто сможет помочь открыть православную школу, тратя на нее свои средства? А рядом с ним – те, которые потом станут православными учителями в этой школе! Как здорово было бы! Православная школа могла бы принести море добра! Впрочем, не все мечты сбываются – это отец Алексий давно знал. Если Господь благословит – значит, школа так или иначе будет открыта. Если же нет – то нет. Господи, дай организовать православную школу – пусть не мне, пусть кому-то другому! Она так нужна верующим Большеграда!

В это время хлопнула входная дверь – она почему-то всегда хлопала, никогда не закрывалась тихо – и отвлекла отца Алексия от мыслей о школе. С места, где сидел священник, дверь не была видна, хотя и так было понятно – сюда кто-то вошел. Но с другого конца стола вошедшего было видно прекрасно, и Наталья Васильевна, пожилая прихожанка, которая раньше была врачом в этой больнице, сказала:

– Добрый день! А что же вы в дверях стоите, не проходите? Идите к нам, за стол, место еще есть!

– Я… Мне вообще-то с батюшкой поговорить надо, – ответил женский голос.

– Батюшка сейчас пьет чай, – доброжелательно сообщила Наталья Васильевна. – Как и все мы. Проходите, посидите вместе с нами.

– Нет, я, пожалуй, лучше зайду после…

– Не надо никуда заходить после! После богослужения мы всегда пьем чай. На чаепитие приглашаются все желающие, абсолютно все. А после чая вы сможете с батюшкой побеседовать. Садитесь – вот ведь свободный стул!

Вошедшая сдалась – она подошла к столу, села на предложенное место, взяла в руки большую чашку, в которую уже налили чай. Отец Алексий внимательно посмотрел на нее. Высокая, стройная, очень богато одетая. Скорее всего, ей примерно лет сорок пять, как и ему самому. Косметика нанесена умело, аккуратно, без вульгарности. Лицо было бы красивым, если бы не угрюмость. Заходила ли эта женщина в храм Агапита Печерского раньше? Скорее всего, нет. Он не может вспомнить ее, да и она осторожно озирается, поддавшись естественному для человека желанию осмотреться на новом месте. С большой вероятностью эта женщина не воцерковлена – не перекрестилась перед едой, да и вообще – воцерковленные женщины косметикой не пользуются, по крайней мере если идут в храм.

Вошедшая сказала, что ей нужно побеседовать с батюшкой. Скорее всего, ее привела сюда проблема, и немаленькая. Впрочем, скоро узнаем – отец Алексий не любил загадывать заранее.

Дело в том, что после общего чаепития у него начинались «приемные часы» – то есть в своей настоятельской комнатушке он беседовал с теми, кто искал такой беседы. Это не была исповедь – исповедовал он либо в субботу вечером, либо в воскресенье, прямо перед Причастием, но ведь иногда человеку нужно не исповедаться, а именно что-то обсудить, верно?

Иногда разговор мог занимать минут пять – разобрали какой-нибудь мелкий житейский момент, да и все. В другой же раз он затягивался на час: иногда в жизни бывают такие сложные, «закрученные в узлы» ситуации, что сразу не решишь и с ходу не разберешь. Но священник никогда не жалел на эти беседы времени, ведь в чем суть его служения, если не в попытке помочь людям? Честно говоря, помочь получалось не всегда, но иногда – слава Господу! – получалось, а значит, смысл в таких беседах был.