Наступление реакции

Всю осень 1905 года в России клокотала шумная, драматичная, а нередко и кровопролитная «смута». Во вспыхнувшей в октябре всероссийской стачке приняло участие около двух миллионов человек.

Когда волнения докатились до Санкт-Петербурга, генерал-губернатор столицы Дмитрий Фёдорович Трепов (с одобрения председателя правительства Сергея Юльевича Витте) приказал расклеить на улицах города свой приказ войскам. В нём были слова, которые впоследствии цитировались невероятно часто:

«… холостых залпов не давать и патронов не жалеть».

Эту хлёсткую фразу обычно приводили как свидетельство невероятной жестокости царского ставленника. Журналист и поэт Николай Георгиевич Шебуев, готовивший к выпуску первый номер сатирического журнала «Пулемёт», даже стишок сложил о нём:

«Я – Трепов. В свите

я – генерал.

Мы в паре с Витте

шли на скандал.

Мой герб: нагайка, штык и плеть.

Девиз: "Патронов не жалеть!"».

Но этим своим приказом Трепов добился желаемого: народ испугался и на демонстрации не пошёл. Солдатам стрелять тоже не пришлось. В Санкт-Петербурге не пролилось ни капли крови! Случаев кровопролития за время генерал-губернаторства Трепова в северной столице вообще не было.

А императорские указы продолжали тем временем выходить один за другим.

18 февраля царь издал Манифест с призывом к повсеместному искоренению крамолы.

6 августа Высочайшим Манифестом учреждалась Государственная дума.

17 октября был обнародован Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», предоставлявший россиянам гражданские права: свободу совести, свободу слова, свободу собраний, свободу создания объединений (союзов). По сути дела это была первая российская конституция, завершавшаяся словами:

«Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на русской земле».

Николай Шебуев тут же опубликовал стихотворение под названием «Журналисту»:

«Даровал свободу

слова манифест —

на год, на два года

садят под арест.

Требуют залога

гласности кроты.

Подожди немного,

посидишь и ты».

17 октября в Петербурге вышел первый номер газеты «Известия Совета народных депутатов», в статьях которой почти в открытую проводилась мысль о том, что «сила творит право».

В тот же день (ещё ничего не зная о царском Манифесте) на рабочем митинге в Тифлисе эсдек Коба Джугашвили произнёс:

«Что нужно нам, чтоб действительно победить? Для этого нужны три вещи: первое – вооружение, второе – вооружение, третье – ещё и ещё раз вооружение».

А Владимир Джунковский «творил право», будучи безоружным. Годы спустя (в книге «На лезвии с террористами») тогдашний начальник Петербургского охранного отделения Александр Васильевич Герасимов напишет о нём:

«Тот самый, о котором мне в своё время сообщали, что в октябрьские дни 1905 года он, будучи московским вице-губернатором, вместе с революционерами-демонстрантами под красным флагом ходил от тюрьмы к тюрьме, чтобы освобождать политических заключённых».

Одним из тех, кого освободили тогда в Москве, был видный социал-демократ Николай Эрнестович Бауман.

18 октября во время манифестации, организованной МК РСДРП, Бауман был убит. В знак солидарности с погибшим во многих городах страны состоялись демонстрации. Кутаисцы тоже вышли на улицы. С ними шагал и гимназист Маяковский. В «Я сам» (в главке «РЕАКЦИЯ») об этом сказано:

«По-моему, началось со следующего: при панике (может, разгоне) в демонстрацию памяти Баумана мне (упавшему) попало большущим барабанищем по голове. Я испугался, думал – сам треснул».

И всё же антиправительственные выступления очень скоро пошли на убыль. А 25 октября – через восемь дней после опубликования царского Манифеста – всероссийская стачка прекратилась.

В конце октября 1905 года Ольга Маяковская отправила письмо сестре Людмиле:

«Я купила себе книги: "Положение женщины в настоящем и будущем», «Долой социал-демократов!", "Социализм в Японии", "О программе работников", "Что такое рабочий день?", "Идеи марксизма и германская рабочая партия", "Об избирательном праве", "Буржуазия, пролетариат и коммунизм", "Среди людей", "Мозг и душа". Подобных книг купил себе и Володя 10 штук…

Сегодня я всё утро… ходила по домам собирать на сходку. Я маме сказала, что я иду на сходку, и мама разрешила, это очень приятно».

1 ноября мать тоже написала письмо Людмиле. В нём были и такие строки:

«В Кутаисе на бульваре ораторы говорили речи по поводу манифеста. Оля и Володя ходили слушать, но обошлось тихо, без казаков».

То, что мать «разрешила» детям побывать на сходке, лишний раз свидетельствует о том, что к революционерам она относилась весьма сочувственно.

Вечером того же дня царь Николай записал в дневнике:

«7 ноября. Вторник. Холодный ветреный день…

Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ.»

Новым знакомцем царской семьи стал крестьянин Григорий Ефимович Распутин (Новых), родившийся в 1869 году в селе Покровском Тобольской губернии в семье ямщика Ефима Яковлевича Распутина и Анны Васильевны Паршуковой. Григорий много странствовал по России, а в начале двадцатого столетия объявился в Санкт-Петербурге, где вскоре стал известен как «старец», «юродивый», «божий человек». Тогда же, по словам его дочери Матрёны, он стал брать «первые уроки письма и чтения». Познакомившись с царской семьёй, стал помогать царевичу Алексею бороться с гемофилией, болезнью, с которой тогдашняя медицина справиться не могла. А по стране начала тихо распространяться молва о том, что на российском властном Олимпе появился первый Хам – из тех, кого предсказывал Дмитрий Мережковский.

В это время (12 ноября) из Кутаиса в Москву полетело письмо – Александра Алексеевна Маяковская писала дочери:

«Оля занимается в гимназии, а Володя только бегает на сходки. Сейчас тоже побежал в гимназию, несмотря, что уже вечер. Он присоединился к группе шестиклассников, к ним приходит студент и читает им новые книги. Володя очень этим интересуется, он у нас большак, сильно идёт вперёд, и удержать не могу».

Надо полагать, что отец гимназиста Маяковского тоже был в курсе того, что его сын «бегает на сходки» и «очень интересуется» книгами антиправительственного толка.

В ноябре 1905 года Володя Маяковский тоже отправил письмо сестре Людмиле:

«Дорогая Люда!

Пока в Кутаиси ничего страшного не было, хотя гимназия и реальное забастовали, да и было зачем бастовать: на гимназию были направлены пушки, а в реальном сделали ещё лучше. Пушки поставили во двор, сказав, что при первом возгласе камня не оставят на камне. Новая "блестящая победа" была совершена казаками в городе Тифлисе. Там шла процессия с портретом Николая и приказала гимназистам снять шапки. На несогласие гимназистов казаки ответили пулями. Два дня продолжалось это избиение. Первая победа над царскими башибузуками была одержана в Гурии, этих собак там было убито около двухсот.

Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки Марсельезы».

Песню, которую любил распевать дома Маяковский-старший, теперь пел весь город Кутаис.

Вооружённое восстание

14 ноября 1905 года начался мятеж на крейсере «Очаков» и других кораблях Черноморского флота. Во главе взбунтовавшихся моряков встал капитан второго ранга Пётр Петрович Шмидт, объявивший себя командующим флотом. Но его командование продолжалось недолго – уже на следующий день восстание было подавлено.

В Москве обстановка тоже накалилась до предела. Владимир Джунковский, ставший к тому времени московским губернатором, писал:

«7 декабря начались волнения. Советом народных депутатов была объявлена с 12 часов дня общая политическая забастовка, долженствовавшая перейти во всеобщую, так как предполагалось, что днём позже к ней должны примкнуть Петербург и затем вся Россия.

Конец ознакомительного фрагмента.