Его судьба
Повсюду встречая их рядом двоих,
Друзья удивлялись, глядя на них.
И было чему подивиться:
Парень красив – молодец молодцом,
Она же ни стройностью и ни лицом —
Ничем не могла б похвалиться.
Порою пытались его «просвещать»:
– Неужто похуже не мог отыскать,
Ведь губишь себя понапрасну!
Сплошная убогость, уж ты извини,
Оставь ты ее, и скорей, не тяни!
Не пара вы – это же ясно.
Ты только взгляни повнимательней, друг:
Ведь сотни красивей и лучше вокруг!
Ну что ты нашел в ней такого? —
А он только пустит колечком дым,
А он усмехнется задумчиво им,
Уйдет и не скажет ни слова.
И вот он шагает вдоль пестрых огней,
Знакомым путем все быстрей и быстрей,
Идет, будто спорщиков рубит.
Идет, и его не вернуть никому,
И бросьте вопросы: зачем? почему?
Да просто – он ее любит!
1964
Дикие гуси
(Лирическая быль)
С утра покинув приозерный луг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.
Все позади: простуженный ночлег,
И ржавый лист, и первый мокрый снег…
А там, на юге, пальмы и ракушки
И в теплом Ниле теплые лягушки.
Вперед! Вперед! Дорога далека,
Все крепче холод, гуще облака,
Меняется погода, ветер злей,
И что ни взмах, то крылья тяжелей.
Смеркается… Все резче ветер в грудь,
Слабеют силы, нет, не дотянуть!
И тут протяжно крикнул головной:
– Под нами море! Следуйте за мной!
Скорее вниз! Скорей, внизу вода!
А это значит – отдых и еда! —
Но следом вдруг пошли перепела.
– А вы куда? Вода для вас – беда!
Да, видно, на миру и смерть красна.
Жить можно разно. Смерть – всегда одна!..
Нет больше сил… И шли перепела
Туда, где волны, где покой и мгла.
К рассвету все замолкло… тишина…
Медлительная, важная луна,
Опутав звезды сетью золотой,
Загадочно повисла над водой.
А в это время из далеких вод
Домой, к Одессе, к гавани своей,
Бесшумно шел красавец турбоход,
Блестя глазами бортовых огней.
Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым,
Взглянул за борт и замер недвижим.
Потом присвистнул: – Шут меня дери!
Вот чудеса! Ты только посмотри!
В лучах зари, забыв привычный страх,
Качались гуси молча на волнах.
У каждого в усталой тишине
По спящей перепелке на спине…
Сводило горло… Так хотелось есть!..
А рыб вокруг – вовек не перечесть!
Но ни один за рыбой не нырнул
И друга в глубину не окунул.
Вставал над морем искрометный круг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.
Летели гуси в огненный рассвет,
А с корабля смотрели им вослед, —
Как на смотру – ладонь у козырька, —
Два вахтенных – бывалых моряка.
1964
Пеликан
Смешная птица пеликан!
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв, как ятаган,
И зоб – тугой, как барабан,
Набитый впрок на ужин…
Гнездо в кустах на островке,
В гнезде птенцы галдят,
Ныряет мама в озерке,
А он стоит невдалеке,
Как сторож и солдат.
Потом он, голову пригнув,
Распахивает клюв.
И, сунув шейки, как в трубу,
Птенцы в его зобу
Хватают жадно, кто быстрей,
Хрустящих окуней.
А степь с утра и до утра
Все суше и мрачнее.
Стоит безбожная жара,
И даже кончики пера
Черны от суховея.
Трещат сухие камыши…
Жара – хоть не дыши!
Как хищный беркут над землей,
Парит тяжелый зной.
И вот на месте озерка —
Один засохший ил.
Воды ни капли, ни глотка.
Ну хоть бы лужица пока!
Ну хоть бы дождь полил!
Птенцы затихли. Не кричат.
Они как будто тают…
Чуть только лапами дрожат
Да клювы раскрывают.
Сказали ветры: – Ливню быть,
Но позже, не сейчас. —
Птенцы ж глазами просят: – Пить! —
Им не дождаться, не дожить!
Ведь дорог каждый час!
Но стой, беда! Спасенье есть,
Как радость, настоящее.
Оно в груди отца, вот здесь!
Живое и горящее.
Он их спасет любой ценой,
Великою любовью.
Не чудом, не водой живой,
А выше, чем живой водой, —
Своей живою кровью.
Привстал на лапах пеликан,
Глазами мир обвел
И клювом грудь себе вспорол,
А клюв – как ятаган!
Сложились крылья-паруса,
Доплыв до высшей цели.
Светлели детские глаза,
Отцовские – тускнели…
Смешная птица пеликан:
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв, как ятаган,
И зоб – тугой, как барабан,
Набитый впрок на ужин…
Пусть так. Но я скажу иным
Гогочущим болванам:
– Снимите шапки перед ним,
Перед зобастым и смешным,
Нескладным пеликаном!
1964
Стихи о маленькой зеленщице
С утра, в рассветном пожаре,
В грохоте шумной столицы,
Стоит на Тверском бульваре
Маленькая зеленщица.
Еще полудетское личико,
Халат, паучок-булавка.
Стоит она на кирпичиках,
Чтоб доставать до прилавка.
Слева – лимоны, финики,
Бананы горою круто.
Справа – учебник физики
За первый курс института.
Сияют фрукты восточные
Своей пестротою сочной.
Фрукты – покуда – очные,
А институт – заочный.
В пальцах мелькает сдача,
В мозгу же закон Ньютона,
А в сердце – солнечный зайчик
Прыгает окрыленно.
Кружит слова и лица
Шумный водоворот,
А солнце в груди стучится:
«Придет он! Придет, придет!»
Летним зноем поджарен,
С ямками на щеках,
Смешной угловатый парень
В больших роговых очках.
Щурясь, нагнется низко,
Щелкнет пальцем арбуз:
– Давайте менять редиску
На мой многодумный картуз?
Смеется, словно мальчишка,
Как лупы, очки блестят,
И вечно горой из-под мышки
Толстенные книги торчат.
И вряд ли когда-нибудь знал он,
Что, сердцем летя ему вслед,
Она бы весь мир променяла
На взгляд его и привет.
Почти что с ним незнакома,
Она, мечтая о нем,
Звала его Астрономом,
Но лишь про себя, тайком.
И снились ей звезды ночные
Близко, хоть тронь рукой,
И все они, как живые,
Шептали: «Он твой, он твой…»
Все расцветало утром,
И все улыбалось днем
До той, до горькой минуты,
Ударившей, точно гром!
Однажды, когда, темнея,
Город зажег огни,
Явился он, а точнее —
Уже не «он», а «они»…
Он – будто сейчас готовый
Разом обнять весь свет,
Какой-то весь яркий, новый
От шляпы и до штиблет.
А с ним окрыленно-смелая,
Глаза – огоньки углей,
Девушка загорелая
С крылатым взлетом бровей.
От горя столбы качались,
Проваливались во тьму.
А эти двое смеялись,
Смеялись… невесть чему.
Друг друга, шутя, дразнили
И, очень довольны собой,
Дать ананас попросили,
И самый притом большой.
Великий закон Ньютона!
Где же он был сейчас?
Наверно, не меньше тонны
Весил тот ананас!
Навстречу целому миру
Открыты сейчас их лица.
Им нынче приснится квартира,
И парк за окном приснится.
Приснятся им океаны,
Перроны и поезда,
Приснятся дальние страны
И пестрые города.
Калькутта, Багдад, Тулуза…
И только одно не приснится —
Как плачет, припав к арбузу,
Маленькая зеленщица.
1965
Новогодняя шутка
Звездной ночью новогодней
Дед Мороз меня спросил:
– Отвечай мне, что сегодня
У меня б ты попросил?
– Добрый старче, я желаю
Счастья каждому листу,
Человеку, попугаю,
Обезьяне и киту.
Пусть лисица бродит в роще,
Лев живет, змея и рысь,
Сделай только так, чтоб тещи
На земле перевелись!
P. S. Только плохие тещи.
1965
Яблоко раздора
Взяв бутерброд с повидлом про запас,
Размахивая сумкой спозаранку,
Я торопился в школу, в первый класс,
Гоня ногой грохочущую банку.
У самой школы в сквере, где качели,
Под липой на скамеечке, рядком,
Три взрослых старшеклассницы сидели,
Толстенный перелистывая том.
Увидели меня. Переглянулись.
Поспорили чуть-чуть. И, наконец,
Вдруг как-то оживленно встрепенулись
И крикнули: – Поди сюда, малец!
Одна, в кудряшках, поправляя ленту,
Сказала, начиная разговор:
– Читал ли ты старинную легенду
Про трех богинь и про великий спор?
Но я в ответ растерянно молчал,
Задумчиво поскребывая ухо.
Я про богинь ни слова не читал,
Я больше знал про Муху-цокотуху.
– Ну, ничего! Ты слушай, пистолет:
Богиням как-то яблоко досталось.
Оно судьбою той предназначалось,
Кого прекрасней и на свете нет.
Кто краше всех? Заспорили богини.
Все жарче спор, и долго ль до греха?!
Но тут, по счастью, встретили в лощине
Париса – молодого пастуха.
Богини тотчас прекратили спор,
Пушистые ресницы опустили,
Затем Парису яблоко вручили
И вынести велели приговор.
Ты, мальчуган, конечно, извини,
Пускай смешно, но мы хотим узнать,
Задать вопрос вот так же, как они,
Ты маленький, и ты не сможешь лгать.
Портфель открыла на больших замках.
– Подумай, друг, а мы сейчас придем! —
И вот стою я с яблоком в руках,
А три подруги скрылись за углом.
В кружок веселой стайкой собрались.
– А здорово придумано! Ура!
Пускай же скажет маленький «Парис»,
Кто всех красивей. Двинулись. Пора!
Но тут столбняк их к месту приковал:
Не вынося «богиням» приговора,
«Парис» сопел и с хрустом доедал,
Давясь от счастья, «яблоко раздора».
1965
«Мы решили с тобой дружить…»
Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя…
Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи, скамья в аллее?
Эти глупые «ах» да «ох»!..
Мы – серьезнее и умнее.
Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем —
Можешь с ним хоть на век остаться.
Что за дело мне? Я же друг.
Ну а если с другой девчонкой
Я кружил на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
– Молодец! Нашел кенгуру!
Всех людей насмешил вокруг. —
И, шепнув, добавляла хмуро:
– Заявляю тебе, как друг:
Не танцуй больше с этой дурой!
Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон…
Да для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон.
Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты, прильнув ко мне, вдруг сказала:
– Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними… как брат…
И, обняв, я сказал, ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
– Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя… как друг…
Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала
И, целуя, все повторяла:
– Это я тебя, как сестра…
Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?
Кто и в чем помешает нам?
Ведь нигде же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?
И отныне я так считаю:
Все влюбленности – ерунда.
Вот серьезная дружба – да!
Я по опыту это знаю.
1965
Два маршрута
Он ей предлагал для прогулок
Дорогу – простого проще;
Налево сквозь переулок
В загородную рощу.
Там – тихое птичье пенье,
Ни транспорта, ни зевак,
Травы, уединенье
И ласковый полумрак…
А вот ее почему-то
Тянуло туда, где свет,
Совсем по иному маршруту:
Направо и на проспект.
Туда, где новейшие зданья,
Реклама, стекло, металл.
И где, между прочим, стоял
Дворец бракосочетанья…
Вот так, то с шуткой, то с гневом,
Кипела у них война.
Он звал ее все налево,
Направо звала она.
Бежали часы с минутами,
Ни он, ни она не сдавались.
Так наконец и расстались.
Видать, не сошлись маршрутами.
1967
Ее любовь
Артистке цыганского театра «Ромэн» Ольге Кононовой
Ах, как бурен цыганский танец!
Бес девчонка: напор, гроза!
Зубы – солнце, огонь – румянец
И хохочущие глаза!
Сыплют туфельки дробь картечи.
Серьги, юбки – пожар, каскад!
Вдруг застыла… И только плечи
В такт мелодии чуть дрожат.
Снова вспышка! Улыбки, ленты.
О проекте
О подписке