Глава вторая. Послушарики

Когда нас послали в деревню учиться послушанию, нам показалось, что мы еще легко отделались. Мы понимали, что нас отсылают только для того, чтобы мы некоторое время не путались под ногами. И мы не считали эту поездку наказанием, хотя миссис Блейк и говорила, что она еще какое наказание, ведь нам по-страшному влетело за то, что мы вытащили из дома чучела и устроили на лужайке джунгли с участием их и садового шланга. А дважды за одно и то же преступление не наказывают, таков английский закон. По крайней мере, я так думаю. Уж трижды-то точно не наказывают, а нас уже отхлестали индийской тростью и отправили под замок. Дядя любезно объяснил, что все обиды забыты, заглажены тремя днями на хлебе и воде. А поскольку мы уже посидели на хлебе и воде в заточении, где не смогли приручить ни единой мыши, мы достаточно настрадались и могли начать жизнь с чистого листа.

Обычно описания в книгах кажутся мне скучными, но иногда я думаю – это потому, что авторы не рассказывают о том, что вам больше всего хочется узнать. В общем, скучное или нет, сейчас пойдет описание, ведь если я не расскажу, в какое место мы приехали, дальше вы ничего не поймете.

Дом у Рва – вот где мы остановились. Дом у Рва – так называется поместье, а в поместье всегда есть дом, и тамошний дом построили еще во времена саксов. Один или два раза в стародавние времена (не помню, когда именно), он горел, но на его месте всегда ставили новый. Солдаты Кромвеля разрушили его, но потом его отстроили заново.

Сам дом очень странный: парадная дверь открывается прямо в столовую, на окнах висят красные занавески, в комнатах похожие на шахматную доску черно-белые мраморные полы, а еще там есть шаткая потайная лестница (хотя теперь уже не потайная). Здание не очень большое, но его окружает ров с водой, и мост, перекинутый через ров, ведет прямо к входной двери. По другую сторону рва есть ферма с амбарами, овчарнями, конюшнями и всякими другими постройками. С дальней стороны дома садовая лужайка тянется до самого кладбища, которое отделено от сада только небольшой насыпью, поросшей травой. Перед домом есть еще другой сад, а на задах – большая фруктовая роща.

Хозяин поместья любит новшества, поэтому он построил себе другое, с оранжереями и конюшней, над которой поставил башенку с часами, а Дом у Рва сдал в аренду, и дядя Альберта его снял. Наш отец должен был жить тут наездами, с субботы до понедельника, а дядя Альберта – все время. Он пишет книгу, и мы не должны его беспокоить, но он будет за нами присматривать. Надеюсь, я понятно объяснил. Я постарался описать всё как можно короче.

Мы приехали довольно поздно, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть большой колокол на крыше дома. Веревка от него спускалась прямо в дом, в нашу спальню, а потом шла в столовую. Эйч-Оу, умываясь перед ужином, увидел веревку, потянул за нее (мы с Диком ему позволили), и колокол торжественно зазвонил. Отец крикнул, чтобы Эйч-Оу прекратил звонить, и мы пошли ужинать.

Но вскоре послышался топот ног на гравийных дорожках, и отец вышел посмотреть, в чем дело. Вернувшись, он сказал:

– Вся деревня или, по крайней мере, ее половина явилась посмотреть, почему звонил колокол. В него звонят только если начался пожар или напали грабители. Почему вам, детям, обязательно надо все трогать?

– Укладывание в постель следует за ужином так же неизменно, как плод следует за цветением, – заметил дядя Альберта. – Сегодня они больше ничего не натворят, сэр. А завтра я перечислю им несколько вещей, которых следует избегать в этом буколическом уединении.

Итак, сразу после ужина мы легли спать и поэтому в ту ночь почти ничего не видели.

Но назавтра мы встали рано и, казалось, проснулись в новом мире, богатом сюрпризами, о которых мы раньше и мечтать не могли.

Утром мы побывали везде, где только можно, но до завтрака не осмотрели и половины того, что было в поместье, да что там половины – даже четверти. Завтракали мы в комнате, которая как будто явилась из сказки: черные дубовые панели, зеленые занавески, фарфор в угловых шкафах со стеклянными запертыми дверцами. На завтрак были медовые соты. После завтрака отец вернулся в город, и дядя Альберта уехал с ним, чтобы повидаться с издателями. Мы проводили их на станцию, и отец вручил нам длинный список того, что нельзя делать. Список начинался так: «Не дергайте за веревки, если не знаете точно, к чему прикреплен другой их конец», а заканчивался пунктом: «Ради бога, постарайтесь ничего не натворить до моего приезда в субботу». Между первым и последним пунктом было много разных других.

Мы пообещали, что будем вести себя по списку.

Проводив этих двоих, мы махали вслед поезду, пока он не скрылся из виду, а потом отправились домой. Дейзи устала, и Освальд понес ее на спине. Когда мы добрались до дома, Дейзи сказала:

– Ты мне очень нравишься, Освальд.

Она неплохая малышка, и Освальд считал своим долгом быть с ней вежливым, она ведь гостья.

Потом мы осмотрели все поместье. Великолепное место, просто не знаешь, с чего начать!

Мы слегка устали, прежде чем добрались до сеновала, но все же собрались с силами и построили крепость из соломенных тюков – таких больших, квадратных. Мы веселились до упаду, как вдруг открылся люк и из дырки высунулась голова с соломинкой во рту. Мы тогда еще ничего не знали о деревне, и голова нас немного испугала, хотя, конечно, вскоре выяснилось, что ноги этой головы стоят на перегородке денника внизу. Голова сказала:

– Лучше бы хозяину не видеть, как вы портите сено, так-то вот.

Человек говорил невнятно из-за соломинки во рту.

Странно вспомнить, какими невеждами мы раньше были. Трудно поверить, но когда-то мы не знали, что если играть с сеном, оно портится и лошади не любят его есть. Кстати, и вы возьмите это на заметку.

Еще чуток объяснив нам, что к чему, голова исчезла, а мы стали крутить ручку машины для резки мякины. Никто не пострадал, хотя голова сказала, что мы отрежем себе пальцы, если до нее дотронемся.

Потом мы сели грязный на пол (грязь здесь была хорошая, чистая, перемешанная с нарубленным сеном), а те, кому не нашлось другого местечка, свесили ноги из двери чердака. Внизу был скотный двор – очень слякотный, но на свете мало мест интереснее его.

Вдруг Элис сказала:

– Теперь, когда мы собрались все вместе, а мальчишки так устали, что могут минутку посидеть спокойно, я хочу созвать совет.

Мы спросили:

– По какому поводу?

– Сейчас я расскажу… Эйч-Оу, не надо так ерзать! Если соломинки щекочут тебе ноги, сядь на мой подол.

Понимаете, Эйч-Оу ходит в коротких штанах и носках, поэтому ему никогда не бывает так удобно сидеть на сене, как всем остальным.

– Пообещайте, что не будете смеяться, – попросила Элис, сильно покраснела и посмотрела на Дору, которая тоже порозовела.

Мы дали слово, и Элис сказала:

– Мы тут с Дорой все обсудили, и с Дейзи тоже, и записали свои мысли, потому что прочитать по бумажке легче, чем просто сказать. Мне прочесть? Или ты прочитаешь, Дора?

Дора сказала, что это неважно, пусть читает Элис. Хотя Элис слегка запинались, ее можно было понять, и после я переписал то, что она зачитала:

– Новое Общество Послушных. Я, Дора Бэстейбл и Элис Бэстейбл, моя сестра, будучи в здравом уме и теле, когда нас заперли на хлебе и воде в день джунглей, много думали о нашем непослушании. Мы решили навсегда стать хорошими, поговорили об этом с Дейзи, и у нее появилась идея. Поэтому мы хотим создать общество для того, чтобы быть хорошими. Это идея Дейзи, но мы тоже так думаем.

– Понимаете, – перебила Дора, – когда люди хотят сделать что-то хорошее, они всегда создают общество. Есть тысячи разных обществ… Например, миссионерское.

– Да, – сказала Элис, – а еще общества по предотвращению того или другого, и Общество взаимного улучшения молодых людей, и О.Р.Е.^[5]

– Что такое О.Р.Е.? – спросил Освальд.

– Общество распространения езуитов, конечно, – сказал Ноэль, который не всегда правильно выговаривает слова.

– Нет, это другое общество… Но лучше я почитаю дальше.

И Элис продолжала:

– Мы предлагаем создать общество с председателем, казначеем и секретарем и вести дневник, в котором будем записывать, что совершили. Если мы все-таки не станем хорошими, я не виновата. Итак! Цель общества – благородство и великодушие, великие и бескорыстные дела. Мы хотим не мешать взрослым людям и совершать чудеса истинной доброты. Мы хотим расправить крылья…

Дальше Элис начала тараторить. После она сказала мне, что эту часть помогла ей написать Дейзи, и, дочитав до «крыльев», Элис почувствовала себя очень глупо.

– …Расправить крылья и стать выше тех интересных дел, которые лучше не делать, зато мы будем добрыми ко всем, каким бы низкими и подлыми они ни были.

Денни, который внимательно слушал, несколько раз кивнул и сказал:

 
– Если слово доброты
Подкрепить делами,
Станет этот мир орлом,
Как вон тот, над нами.
 

Стишок был каким-то странным, но мы не стали придираться, потому что у орла есть крылья, значит, он и вправду может быть над нами, к тому же нам хотелось услышать, что еще сочинили девочки. Но «еще» не было.

– Я уже все прочитала, – сказала Элис.

– Хорошо придумано, правда? – спросила Дейзи.

– Зависит от того, кто будет председателем общества, – заявил Освальд. – И от того, что вы подразумеваете под словом «хороший».

Освальда не очень увлекла эта затея. Он считал, что не стоит говорить вслух о том, чтобы стать хорошими, особенно при посторонних. Но девочкам и Денни, похоже, понравилась задумка, поэтому Освальд не стал ее ругать, тем более что идею подала Дейзи. Вот что значит настоящая вежливость.

– А что, неплохо будет превратить это в игру, – предложил Ноэль. – Давайте поиграем в «Путешествие пилигрима»^[6].

Мы обсудили его идею, но так ни к чему и не пришли, потому что все хотели быть мистером Великодушным, кроме Эйч-Оу – он хотел изображать льва, а львы не могут состоять в добродетельном обществе.

Дикки сказал, что не вступит в общество, если придется читать книги об умирающих детях. Позже он сказал мне, что его одолевали те же сомнения, что и Освальда. Но девочки выглядели, как на занятии в воскресной школе, и нам не хотелось их обижать.

Наконец Освальд сказал:

– Что ж, давайте составим правила общества, выберем председателя и определимся с названием.

Дора сказала, что председателем должен стать Освальд, и он скромно согласился. Сама Дора стала секретарем, а Денни – казначеем. Казначей пригодится, если у нас появятся деньги.

На составление правил ушел весь день. Вот какие правила мы придумали:

1. Каждый член общества должен вести себя как можно лучше.

2. Не надо болтать больше необходимого о том, чтобы быть хорошим. (Это правило ввели Освальд и Дикки).

3. Не должно пройти ни дня без того, чтобы мы не сделали доброго дела страждущему ближнему.

4. Общество устраивает встречи каждый день или по желанию.

5. Мы должны как можно чаще делать добро людям, которые нам не нравятся.

6. Никто не должен выходить из Общества без согласия всех остальных.

7. Общество должно храниться втайне от всего мира, кроме нас.

8. Общество будет называться…

Когда дело дошли до названия, все заговорили разом. Дора хотела назвать это Обществом Совершенствования Человека, Денни – Обществом Для Исправления Пропащих Детей, но Дикки возразил:

– Ну, не такие уж мы пропащие.

– Общество Тех, Кто Хорошо Себя Ведет? – предложила Дейзи.

– Или Общество Хороших? – сказал Ноэль.

– Звучит хвастливо, – забраковал Освальд, – к тому же мы не знаем, будем ли такими уж хорошими и послушными.

– Мы просто сказали, что будем послушными, если сможем, – объяснила Элис.

– Так назовите это Обществом Послушариков, и дело с концом! – буркнул Дикки, поднявшись и отряхивая с одежды сено.

Освальд подумал, что Дикки до смерти надоели разговоры о послушании, и он решил сказать гадость. Если так и было, Освальду пришлось испытать разочарование, потому что все захлопали в ладоши и закричали:

– Как раз то, что нужно!

Потом девочки отправились записывать правила общества, захватив с собой Эйч-Оу, а Ноэль пошел сочинять стихи, чтобы занести их в поминутник. Поминутником называется тетрадь, куда секретарь общества записывает что попало. Денни ушел с Ноэлем, чтобы ему помогать. Денни знает много стихов – небось, ходил в женскую школу, где ничему не учат, кроме стишков. Он немного нас стеснялся, но прикипел к Ноэлю, понятия не имею, почему.

Гуляя по саду, Дикки и Освальд обменивались впечатлениями о новом обществе.

– По-моему, нам стоило задушить дурацкую идею в зародыше, – сказал Дикки. – Ничего путного из нее не выйдет.

– Девочкам это нравится, – сказал Освальд, потому что он добрый брат.

– Но нам не выдержать болтовни о «своевременных советах» и «любящих сестринских предостережениях»! Знаешь что, Освальд, мы должны взять дело в свои руки, иначе все закончится очень плохо.

Освальд и сам это прекрасно понимал.

– Надо что-то придумать. Хотя найти Послушарикам подходящее занятие будет непросто, – сказал Дикки. – Но ведь есть же какие-нибудь правильные и все-таки интересные дела?

– Может, и есть. Но обычно быть хорошим все равно что быть хлюпиком. Я не собираюсь поправлять подушки больным, читать пожилым беднякам или заниматься другой чушью, какой занимаются в книжке «Служение детей».

– И я не собираюсь, – сказал Дикки. Он жевал соломинку, как та голова на чердаке конюшни. – Но, наверное, надо играть честно. Давай для начала придумаем какое-нибудь полезное дело – например, что-нибудь починим или почистим вместо того, чтобы просто бахвалиться, какие мы стали хорошие.

– В книжках мальчики рубят дрова и копят пенни, чтобы купить чаю и душеспасительных брошюрок.

– Вот же маленькие твари! – воскликнул Дик. – Слушай, давай о чем-нибудь другом.

Освальд был только рад сменить тему, потому что ему стало как-то не по себе.

За чаем все молчали, потом Освальд начал играть с Дейзи в шашки, а остальные зевали. Не знаю, когда еще у нас был такой печальный вечер. И все вели себя ужасно вежливо и говорили «пожалуйста» и «спасибо» гораздо чаще, чем требовалось.

После чая домой вернулся дядя Альберта. Он был в веселом настроении и начал рассказывать нам всякие истории, но заметил, что мы какие-то скучные, и спросил, какое бедствие постигло нашу молодую жизнь. Освальд мог бы выпалить: «Общество Послушариков – вот что такое настоящее бедствие!». Конечно, он этого не сделал, и дядя Альберта больше ничего не сказал, но, когда зашел к девочкам поцеловать их на ночь, спросил, не случилось ли чего. Они дали честное слово, что ничего не случилось.

На следующее утро Освальд проснулся рано. Бодрящие лучи утреннего солнца освещали его узкую белую кровать, спящих любимых младших братьев и Денни, который накрылся подушкой и храпел, как закипающий чайник. Освальд сначала не мог вспомнить, что не так, а потом вспомнил о Послушариках – и пожалел, что проснулся. Поначалу ему казалось, что он по уши влип. Он даже не решился кинуть в Денни подушкой, но вскоре понял, что удержаться нет сил, и швырнул в Денни ботинком. Ботинок угодил Денни прямо в живот, и день начался веселее, чем ожидал Освальд.