То, что представляется нам тяжкими испытаниями, иногда на самом деле – скрытое благо.
Оскар Уайльд
– Энто что за яблоко было? – шепчет в ужасе Федот, глядя как у осла уши куда-то пропали, и шерсть на лице исчезает.
– А какая разница? – отвечает Иван, – главное, батюшка снова человеком сделался, а каким ему быть – человек сам решает!
Федот уставился укоризненно на брата, а пока он смотрел, Царь Пантелеймон снова обличие человеческое принял.
Кто сие колдовское чародейство видел – в себя долго прийти никак не могли, только Порфирий сохранял спокойствие, будто он каждый день такое наблюдал.
Царь под страхом наказания велел всей челяди хранить молчание, даже тем, кто немым сделался, и выгнал всех.
Потом долго в себя приходил, в зеркала смотрелся, да какие-то волоски из бороды выдёргивал – боялся видно снова животиною неразумной стать.
– Оставь нас, Порфирий, – наконец сказал Царь.
Федот с Иваном сразу поняли, что будет разговор серьёзный и важный, государственного масштаба.
– Вот что, сыновья мои дорогие, слушайте новую просьбу мою! И не перечьте мне, коли покажется оно дерзким! Не отступлюсь я от своей мечты, от любви большой к принцессе Агнессе! Это последняя радость моя в жизни! Федотушка, богатырь мой славный, коли ты такой отважный и находчивый, как сказываешь, поручаю тебе ответственное дело – найти и доставить во дворец яблоко молодильное! Что хочешь делай, но чтобы энтот плод заветный был у меня в палатах!
– Добьюся я цели сей, батюшка родимый! – торжественно клянётся Федот, – умру за тебя!
– Умирать-то не обязательно, сын мой дорогой, тебе ещё трон наследовать! – улыбается Царь и к Ивану поворачивается.
– А ты, Ивашка, попроще задание получишь, поскольку умом тебя Господь обидел: поедешь к Царю Банифацию, да устроишься к нему на службу. Будешь за принцессой приглядывать, чтоб никакие прынцы заморские ей голову не морочили. Отшивай всех подряд! Как хошь, но отшивай!
– Хорошо, батюшка, выполню я просьбу твою, – говорит Иван, – завтра же и отправлюсь.
– Вот и в добрый путь!
И пустились рано утром сыновья Царя Пантелеймона в путь-дорогу.
Федот – по проторенной дорожке в царство Султанши заморской, а Иван – в царство Царя Банифация.
Федот настороже был, он втайне от батюшки трёх слуг с собой взял: один кормить его должен был, второй – развлекать, а третий – от врагов ненавистных защищать. Мало ли какие трудности впереди. А что трудности будут – Федот уверен был. Он завсегда к ним готов, поскольку силой богатырской да умом Бог не обидел!
Больше всего Федот переживал – как он через море-окиян переберётся?! А потом решил: «корабль найму какой-нибудь али шар воздушный! Я ж упорный, я буду бороться до последнего!»
А Иван набрал в дорогу лепёшек ржаных и пошёл. Идет, песни поёт, с птицами и деревьями разговаривает. Коня решил не брать, чтобы Царь Банифаций не разоблачил его.
Шёл-шёл, да видно с пути сбился: дорога пропала куда-то, какие-то непролазные заросли появились, и солнце как назло за тучи спряталось.
– Эх, вот же никак без приключений не обойтись! – смеётся Иван, – не хватало ещё какого-нибудь чудища для полного счастья!
А оно тут как тут – чудище-то! Как будто только и ждало, что позовут его. С мыслями-то, оказывается, тоже поосмотрительнее надо быть!
Хотя чудищем его и с большой натяжкой назвать трудно. Обычное существо, только возраста непонятного, в человечьи одежды приодетое, да с обликом женским. Но по глазам видно – не человек это!
– Ты кто, красавица?! – осторожно спрашивает Иван.
– Ох, и умеешь ты к дамам подход найти, какая я ж тебе красавица?! Вот принцеска Агнесска – точно красавица! И статная, и умная, и лицом мила! Эх, жалко, если достанется какому-нибудь богатому старику!
– А звать-то тебя как? Что-то мне кажется – не человеческое имя у тебя!
– Правда твоя, Ванечка, я сущность рода человеческого, спутница любого из вас, а зовут меня Зависть!
– Вона чё! Согласен, есть ты в каждом из нас, так уж человек устроен. И во мне тоже есть, признаю это, не лукавя, поскольку живой человек я и обычный.
– Ой, а я думала, что ты отрицать будешь да упираться станешь! Ты ж царских кровей, как-никак!
– А что, цари – жители небесные что ли?! – улыбается Иван, – ничто человеческое нам не чуждо.
– А то! Вот батюшка твой, к примеру: богатства у него хватает, чего бы ему завистником быть? Здоровья у него предостаточно – молодые позавидуют! Живи и радуйся! Так нет же – всё равно зависть его гложет! То там, то сям! Сейчас он молодым принцам завидует, что на руку принцессы Агнессы претендуют, что не может быть на их месте! О-о-ой, не могу!!! – захихикала вдруг Зависть, – яблочка он молодильного захотел!.. О-о-ой, держите меня!
– Всё-то ты знаешь, Зависть, – хмыкает Иван, – зачем тебе это?
– Работа такая, Ванечка! Про Федота рассказать?
– А мне неинтересно!
– Ой, ли?! Ну, тогда про тебя расскажу!
– А чего про меня? Я знаю – грешен, завидовал. В детстве братцу завидовал, что он большой и сильный; что он матушку нашу видел и помнит, а я так и не знал её. Много ещё чему завидовал. Но потом понял, что зависть – это когда себя с другими сравниваешь. А чего себя с другими-то сравнивать? Себя с самим собой надо сравнивать и становиться лучшей версией самого себя. Как осознал это, так и зависть пропала. Вот так-то.
– Ой, какой ты, Ванечка, разумный! Я аж завидую тебе!!! А ты вот, к примеру, Федоту не завидуешь, что трон-то он унаследует, а не ты?!
– Да на здоровье! Как будет – так будет, я ко всему готов!
– Вот смотрю я на тебя, Ваня, – говорит Зависть, – и думаю: а почему тебя дураком называют?!
– Да пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не сажали! – смеётся Иван.
– Ну, ладно, ступай, счастья тебе!..
– А я уже счастлив, всегда… – отвечает Иван, смотрит – а Зависти уже и след простыл. А может быть, и не было её вовсе, может, привиделось всё.
Идёт Иван Царевич дальше, заросли-то непролазные вроде и кончились, а тут новая неприятность – болото! Ох, и жуткое оно, трясинами чавкает, жабами квакает, ловушками всякими полно.
– Эка невидаль! – говорит сам себе Иван. Из лыка быстренько плоскоступы сплёл, как нянька старая учила, слегу длиннющую выломал и пошёл, не страшась, в болото.
Глядь, а на кочке сидит кто-то. Облика человечьего, да только странное какое-то оно – существо это.
– Ты кто, девица-краса?! – спрашивает Иван.
Существо обернулось, Ивана с ног до головы оглядело и отвечает:
– Кто ж ещё в такой грязи и тине слякотной водиться будет?! Порок я человеческий, Жадностью меня кличут. Уходи отсюда, это моё болото!
А Иван смеётся:
– Понятное дело, своё-то жалко отдавать! Хоть и болото, да своё родное!
– Изгаляешься?! – ворчит Жадность, – сам-то жадностью тоже наделён, а строишь из себя святошу!
– А я разве ж спорю? – весело говорит Иван, – я же человек обычный, во мне все пороки земные есть! И жадность тоже.
– И как же ты, касатик, живёшь с этим?! – ехидно спрашивает Жадность.
– Не, я не живу с этим, – отвечает Иван, – это оно со мной живёт. А я живу и не заморачиваюсь. Жадность – это ж страх? Страх! Страх быть бедным, к примеру! А по мне-то чего бояться? Я же дурак? Дурак! А дурак думками богатеет! Во как. К чему мне бедности страшиться? Хоть и Царевич я, а богатство у меня вот туточки! – и постучал по лбу себе, – что себе представлю, то и получу запросто! А сейчас спешу я, дай-ка, Жадность, мне дорогу!
– Не, не дам, жадная я!
– А вот я тебя дрыном!..
Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой.
Габриэль Гарсиа Маркес
– Бывает и так получается, что всякая нечисть встречается!.. – Поёт Иван. Он из любого события хоть песню, хоть историю весёлую придумать может.
Долго ли коротко шёл он, да тут на горе и стольный град царя Банифация показался.
Иван присел на пенёк и думку стал думать. Надо же придумать – как в услужение к местному царю устроиться. Как ни крути, обманом же дело делается, а там царёвы люди не лыком шиты. Хорошо хоть, одёжка по дороге поизносилась, да обувка прохудилась – так проще на работу устроиться. А холёного, да разодетого кто возьмёт?!
– Эх, лиха беда – начало! – говорит сам себе Иван, – главное ввязаться, а там посмотрим!..
Подошёл он к воротам дворца царского и стучится.
Вышли стражники, осмотрели его с ног до головы, да пнули взашей.
Иван носом пошмыгал, макушку почесал и снова стучится.
Вышли стражники, друг с другом переглянулись и снова пнули его взашей. Только понапористей.
Иван встал, отряхнулся и снова давай стучать в ворота.
Вышли стражники, к Ивану вплотную подошли и спрашивают:
– Тебе чего надо, оборванец?!
– Да вот, на работу хочу устроиться к царю Банифацию!
Ушли стражники, посовещались и позвали вельможу какого-то царского.
– Чего надо? – ворчит вельможа, – чего такого особенного ты умеешь делать, чтобы мы тебя на работу в царский дворец взяли?! У нас все места заняты!
– Не, не все! – отвечает Иван весело, – потому что я один на всём свете таким мастерством владею!
– Каким таким ремеслом?
– Э-э-э, это я токма царю могу сказать!
– Я – Советник Царя, мне можно говорить! – важно говорит вельможа.
– Не, я же сказал – токма Царю!
– Гоните его прочь! – приказал вельможа стражникам.
– Не утруждайтесь, братцы, я сам уйду, вам силы поберечь надо!
– Это ещё зачем? – спрашивают любопытные стражники.
– Так завтра вам Советника казнить придётся!
Вельможа услыхал, обернулся и кричит гневно:
– По какому такому случаю мои подчинённые меня казнить будут?! А?
– А по случаю того, что вы меня к царю Банифацию на работу не взяли! А я ж всё равно к нему доберусь! Я ж единственный этим мастерством владею!
Побежал Советник к царю и доложил про наглого голодранца, который каким-то мастерством владеет и во дворец на работу просится.
Интересно стало Банифацию: что это за мастерство такое, которым никто во дворце его не владеет?! Повелел привести к нему холопа этого.
О проекте
О подписке