Глава 7
Свет знаний

Прошло какое-то время, показавшееся маленькому страдальцу целой вечностью. Наконец он смог ходить, и с этого момента процесс выздоровления заметно ускорился, а уже через месяц Тарзан был столь же силен и подвижен, как раньше.

Выздоравливая, он часто вспоминал битву с гориллой и думал о том, что надо подобрать то удивительное оружие, которое превратило его в победителя одного из самых страшных зверей в джунглях. Кроме того, ему хотелось вернуться в хижину и продолжить изучение найденных в ней удивительных вещей.

И однажды утром он в одиночку отправился в путь. После недолгих поисков Тарзан обнаружил уже обглоданные кости своего могучего соперника, а рядом с ними, под кучей палой листвы, нашелся и нож, весь покрытый засохшей кровью гориллы и ржавчиной.

Светлая блестящая поверхность нравилась ему больше, но все-таки и в нынешнем виде это было грозное оружие, с помощью которого можно добиться первенства в любой схватке. Тарзан решил, что ему больше не придется убегать от нападений буйного Тублата.

В следующее мгновение он оказался возле хижины, немного повозился с засовом и зашел внутрь. Первым делом ему нужно было понять, как работает механизм изнутри. Внимательно изучив его при открытой двери, Тарзан догадался, что именно удерживало дверь закрытой и как она отпиралась. Теперь он мог закрыться в хижине – так он и поступил, чтобы никто не тревожил его.

Затем Тарзан начал последовательный осмотр всех вещей, однако вскоре отвлекся на книги, притягивавшие его.

В шкафу был букварь, несколько книжек для самых маленьких, множество иллюстрированных изданий, а также огромный словарь. Все это он внимательно рассмотрел. Больше всего его привлекали картинки, хотя странные жучки, покрывавшие страницы без картинок, также будили его любопытство и заставляли думать.

Обнаженный, загорелый, сидящий, поджав ноги, прямо на столе, этот маленький дикарь, Тарзан из племени обезьян, представлял собой зрелище, вызывающее грусть и в то же время надежду. Это была аллегория первобытного человека, ощупью пробирающегося сквозь тьму невежества к свету знаний.

В сильных и изящных руках Тарзана была книга, он склонился над ней так, что волна густых черных волос падала ему на лицо, он всматривался в странные головоломки и пытался разгадать их. Его лицо выражало величайшее напряжение: что же значат эти крошечные черные жучки? Еще смутная догадка вот-вот была готова осенить его столь ценным знанием.

Он открыл букварь на странице, где была нарисована маленькая обезьяна, похожая на него самого, однако покрытая повсюду, кроме рук и лица, странным цветным мехом (так он воспринимал пиджак и брюки). Под картинкой выстроились маленькие жучки: МАЛЬЧИК.

Изучая текст на странице, Тарзан понял, что в этом сочетании жучки встречаются многократно. И еще он понял, что жучков, отличающихся друг от друга, не так уж много; они повторяются, иногда стоят поодиночке, но гораздо чаще в сопровождении других. Он медленно переворачивал страницы, отыскивая картинки и тексты, в которых повторялось сочетание М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Через какое-то время ему попалась картинка, где была изображена другая маленькая обезьяна и странное четвероногое животное, чем-то похожее на шакала. Под этой картинкой виднелись жучки: МАЛЬЧИК и СОБАКА.

Ага, вот они – те жучки, которые всегда сопровождают маленькую обезьяну!

Таким образом он продвигался вперед – очень медленно, ибо поставил перед собой, сам того не зная, сложнейшую задачу, которая нам с вами показалась бы нерешаемой: научиться читать, не имея ни малейшего понятия о буквах и письме, не зная даже, что подобные вещи существуют.

Разумеется, Тарзан не решил эту задачу ни за день, ни за год. Но понял главное – те возможности, которые заключают в себе маленькие жучки. Он учился очень и очень медленно, однако к пятнадцати годам знал уже множество комбинаций букв, замещавших отдельные нарисованные фигуры в букваре и в нескольких книгах с картинками. При этом он не имел никакого представления о таких вещах, как артикли, союзы, глаголы, наречия и местоимения.

Однажды – когда ему уже было около двенадцати лет – Тарзан нашел в ящике под столом несколько карандашей. Он принялся скрести карандашом по поверхности стола, и ему очень понравилась черная линия, оставленная этим орудием.

С этой новой игрушкой он возился без конца, так что стол вскоре весь покрылся каракулями – петлями и кривыми линиями, а кончик карандаша совсем затупился. Тогда Тарзан взял другой карандаш – однако уже с определенной целью. Он решил воспроизвести несколько жучков.

Это было непросто: Тарзан держал карандаш, как ручку ножа, и это не прибавляло ни легкости процессу письма, ни ясности написанному. Однако мальчик продолжал упорно трудиться всякий раз, когда удавалось добраться до хижины. Экспериментируя, однажды он взял карандаш так, как это делают люди, и дело пошло гораздо лучше: Тарзан наконец смог воспроизвести начертание одного из жучков. Так он начал писать.

Копирование жучков научило его еще одной вещи – счету. Конечно, он не мог считать в том смысле, какой мы придаем этому слову, но тем не менее у него было представление о количестве, и основой для вычислений служило число пальцев на руке.

Листая различные книги, Тарзан убедился, что открыл уже все виды жучков, которые наиболее часто повторялись в комбинациях друг с другом. Тогда он расположил их в определенном порядке – что было совсем легко, поскольку он постоянно обращался к замечательной книге, где картинки выстраивались в алфавитном порядке.

Обучение шло вперед. Главные находки поджидали Тарзана в неисчерпаемом источнике – огромном иллюстрированном словаре: даже овладев буквами, мальчик по-прежнему учился больше посредством картинок, чем текста. Открыв для себя расположение слов в алфавитном порядке, Тарзан стал забавляться поиском комбинаций, с которыми уже был знаком, потом словами, которые за ними следовали, их определениями, и это увлекало его все дальше и дальше в лабиринты знаний. К семнадцати годам он научился читать букварь и полностью усвоил истинное и удивительное назначение маленьких жучков.

Он уже не стыдился своего лишенного растительности тела и человеческих черт лица, поскольку теперь знал, что принадлежит к иной породе, чем его дикие волосатые соплеменники. Он был ч-е-л-о-в-е-к, они о-б-е-з-ь-я-н-ы, а маленькие обезьянки, скачущие по вершинам деревьев, – м-а-р-т-ы-ш-к-и. Он знал теперь также, что старая Сабор называлась л-ь-в-и-ц-а, Хиста – з-м-е-я, а Тантор – с-л-о-н. Так Тарзан научился читать.

С этого времени прогресс в его обучении сделался стремительным. С помощью большого словаря и здорового, активно работающего мозга, который унаследовал способности, превышающие средние человеческие, он строил остроумные догадки там, где не мог что-то понять, и, как правило, эти догадки оказывались близки к истине.

Ему много раз приходилось прерывать обучение, следуя за своим племенем, но даже в отрыве от книг его неутомимый ум продолжал по памяти исследовать тайны, связанные с любимым занятием. Куски древесной коры, плоские листья и утоптанные площадки земли служили ему тетрадями, где можно было острием охотничьего ножа выцарапывать то, чему он научился.

При этом, решая загадки библиотеки, Тарзан не пренебрегал другими обязанностями. Он все более ловко обращался с веревкой и острым ножом, который научился точить о плоские камни.

Племя обезьян намного увеличилось по сравнению с тем временем, когда в нем появился Тарзан. Под руководством Керчака они сумели внушить страх другим племенам, кочевавшим в этой части джунглей, и теперь имели в изобилии еду и почти совсем не страдали от грабительских набегов своих соседей. Теперь молодые самцы в период взросления выбирали жен из собственного племени, а если захватывали в плен самку из другого племени, то приводили ее к Керчаку, предпочитая жить с ним в мире, а не заводить гаремы и сражаться с грозным вожаком за первенство. Время от времени кто-нибудь из молодых, более свирепый, чем его ровесники, бросал вызов вожаку, но никому еще не удавалось победить этого жестокого зверя.

Тарзан занимал в племени особое место. Его считали своим, но в то же время видели, насколько он отличается от других. Старые самцы либо игнорировали его, либо мстительно ненавидели, завидуя подвижности и скорости, а также той опеке, которую оказывала ему могучая Кала.

Тублат оставался самым упорным его врагом. Но однажды, когда Тарзану было около тринадцати лет, между ним и Тублатом случилось нечто, благодаря чему никто в племени больше никогда не трогал приемыша. Исключение составляли лишь случаи, когда самцы впадали в бешенство: это те дикие припадки беспричинного гнева, во время которых они кидаются на всех, включая представителей более сильных видов. В такие минуты никому не бывает пощады.

Тарзан научил уважать себя в тот день, когда все племя собралось в ущелье между двух невысоких холмов. Это место представляло собой естественный амфитеатр, свободный от лиан и ползучих растений. Открытое пространство имело почти круглую форму. По сторонам от него росли могучие деревья первобытного леса, а подлесок так густо окружал гигантские стволы, что пробраться на поляну можно было только по верхним ветвям деревьев.

Здесь, где никто не мог на них напасть, обезьяны собирались часто. В центре амфитеатра располагался земляной барабан – из тех, которые человекообразные сооружают для выполнения своих непонятных обрядов. Звуки, сопровождающие эти обряды, иногда доносятся до людей сквозь заросли джунглей, но никому не доводилось наблюдать происходящее. Многие путешественники видели эти барабаны, созданные человекообразными обезьянами, а некоторые слышали их стук и дикие крики, издаваемые во время празднеств этими властителями джунглей. Но Тарзан, лорд Грейсток, был, несомненно, первым человеком, принявшим участие в диком обряде Дум-Дум.

Из подобного примитивного действа выросли впоследствии все обряды и церемониалы современной церкви и государства. За многие столетия до того, как блеснули первые лучи рассвета, предвещающего развитие человеческой цивилизации, наши волосатые предки плясали во время обряда Дум-Дум при звуках земляных барабанов под ярким светом тропической луны в дебрях непроходимых джунглей. И этот обряд остался неизменным с той давно забытой ночи в череде таких же давно прошедших ночей, когда наш косматый предок спустился с дерева по качающимся ветвям и легко спрыгнул на мягкую траву на первом месте сборищ.

В тот день, когда Тарзан избавился от преследований, которым подвергался на протяжении двенадцати из тринадцати лет своей жизни, обезьянье племя, состоявшее уже из целой сотни особей, в молчании пробралось по нижним террасам деревьев к амфитеатру и бесшумно спустилось на землю. Обрядом Дум-Дум обезьяны отмечали важные для племени события: победу над врагом, взятие пленного, убийство кого-нибудь из самых больших и свирепых хищников, смерть вожака или прославление нового – все это сопровождалось специальной церемонией.

Поводом к сегодняшнему собранию послужило убийство огромной обезьяны, принадлежавшей к другому виду. Когда племя Керчака добралось до поляны, два сильных самца внесли туда и тело поверженного врага. Они положили свою ношу возле земляного барабана и остались охранять ее, присев на корточки. Другие обезьяны улеглись в заросших травой уголках поляны, чтобы поспать, пока свет поднимающейся луны не подаст сигнал к началу дикой оргии.

В течение нескольких часов царила тишина, нарушаемая только резкими выкриками пестрых попугаев, щебетом и писком птиц, без устали порхавших среди ярких орхидей и роскошных цветов, гирляндами свисавших с покрытых мхом могучих тропических деревьев.

Сгустились сумерки, и обезьяны зашевелились. Они образовали широкий круг, центром которого был земляной барабан. Самки и детеныши сидели на корточках с внешней стороны круга, а впереди расположились взрослые самцы. За барабаном стояли три старые самки, и каждая держала толстую сучковатую дубину пятнадцати-восемнадцати дюймов длиной.

Как только первые лучи восходящей луны осветили серебром верхушки окружавших поляну деревьев, эти самки начали медленно и негромко стучать по барабану. По мере того как луна заливала светом амфитеатр, стук становился громче и чаще, пока не превратился в бешеный, но ритмичный грохот, слышный всем в джунглях за много миль от поляны. Огромные дикие звери прерывали охоту, настороженно поднимали головы и прислушивались к однообразным ударам, обозначавшим, что обезьяны празднуют свой Дум-Дум. Временами кто-нибудь из обитателей джунглей тонким визгом или мощным рычанием отвечал на вызов человекообразных, но никто не решался подойти ближе или тем более напасть: крупные обезьяны, собравшиеся в таком количестве, вызывали у соседей по джунглям страх и уважение.

Когда грохот барабана достиг оглушительной силы, старый Керчак выпрыгнул в пустое пространство между занимавшими первый ряд самцами и барабанившими самками. Встав на задние лапы, он высоко поднял голову и взглянул прямо в лицо восходящей луне. Потом ударил себя в грудь огромными волосатыми кулаками и издал ужасающий вопль-рычание. Снова и снова повторялся этот жуткий вопль, разносясь над притихшим, словно умершим миром. Затем Керчак пригнулся и крадучись, бесшумно пошел по кругу, держась на расстоянии от мертвого тела, лежащего перед алтарем-барабаном, но при этом не сводя с трупа своих свирепых красных глазок.

Потом в центр выпрыгнул другой самец и, повторяя жуткие крики вожака, двинулся следом за ним. Далее самцы один за другим последовали их примеру, и джунгли огласились почти беспрерывными кровожадными воплями: они как будто вызывали врага.

Когда все взрослые самцы присоединились к процессии и образовали хоровод, начался следующий этап – нападение на врага. Керчак схватил здоровенную дубину из кучи заранее приготовленных палок, яростно кинулся на мертвую обезьяну и нанес ей удар, огласив поляну боевым криком и рычанием. Грохот и частота ударов в барабан усилились, и воины стали один за другим приближаться к жертве охоты и наносить удары палками – все это составляло безумный водоворот Танца Смерти.

Тарзан участвовал в обряде наряду с другими членами дикой бешеной орды. Его загорелое, покрытое потом мускулистое тело посверкивало при лунном свете, выделяясь своей гибкостью и грацией среди превышавших его ростом неуклюжих волосатых зверей. Никто из танцующих не изображал лучше Тарзана крадущуюся походку охотника, никто не нападал с такой яростью, как он, никто не совершал таких высоких прыжков в Танце Смерти.

Грохот барабанных ударов совсем опьянил участников обряда: полностью отдавшись дикому ритму и крикам, они потеряли всякий контроль над собой. Высоко подпрыгивая, они скалили клыки, с их губ клочьями слетала пена.

Жуткий танец продолжался не менее получаса. Наконец по знаку Керчака грохот барабана внезапно стих, и колотившие в него самки поспешили пройти через шеренгу танцоров во внешний круг, где сидели на корточках зрители. Затем все самцы как один кинулись на тело, которое их удары уже успели превратить в сплошное месиво.

Обезьянам нечасто удается заполучить в достаточном количестве мясную пищу, и потому в завершение дикого празднества они должны были отведать вкус свежего мяса. Они приступили к последней стадии обряда – поеданию врага. Огромные клыки вонзались в труп, отгрызая толстые куски. Самые сильные из обезьян получали все лучшее, а слабакам оставалось только вертеться позади дерущегося и рычащего стада, дожидаясь возможности пролезть вперед и урвать кусочек или стащить кость.

Тарзану мясо было нужнее, чем обезьянам. Он принадлежал к виду, который питается мясом, однако ни разу в жизни не смог как следует насытиться животной пищей. И теперь его проворное тельце кружилось в куче сражающихся и рвущих труп на части обезьян, пытаясь ловкостью заполучить долю, которую он не мог завоевать силой.

На боку у Тарзана висел охотничий нож, – мальчик спрятал его в самодельные ножны, скопированные с картинки из книжки. Наконец ему удалось протолкнуться поближе. Тарзан вынул нож и отхватил себе изрядную порцию – гораздо больше, чем рассчитывал. Ему досталось целое предплечье, которое он вытащил прямо из-под ног могучего Керчака. Вожак был так занят своей царственной трапезой, что не обратил внимания на этот оскорбительный поступок.

Маленький Тарзан выскользнул из круга борющихся, прижимая к груди добычу.

Среди тех, кто крутился за пределами массы пирующих, был и старый Тублат. Он одним из первых добрался до мяса, утащил в сторону большой кусок, а теперь, расправившись с ним, пробивался за добавкой. Тут он и заметил Тарзана: мальчик выскочил из царапающейся и толкающейся толпы, крепко прижимая к себе кусок мяса. Тублат увидел объект своей давней ненависти, и его близко посаженные, налитые кровью глазки засверкали злобой.

Однако и Тарзан сразу увидел своего главного врага и, догадавшись о его намерениях, молнией помчался вперед, туда, где оставались самки и детеныши, надеясь скрыться среди них. Тублат преградил ему путь. Понимая, что спрятаться не удастся, Тарзан попытался спастись бегством. Он побежал к деревьям и, подпрыгнув, уцепился одной рукой за нижнюю ветку. Затем он ухватил свою добычу зубами и быстро полез наверх, преследуемый Тублатом. Он поднимался все выше и выше на качающуюся вершину могучего дерева, куда его тяжеловесный преследователь уже не осмеливался забраться. Усевшись на ветку, Тарзан принялся выкрикивать насмешки и оскорбления в адрес разъяренного, покрытого пеной зверя, который остановился на пятьдесят футов ниже.

И тогда Тублат впал в неистовство. С ужасным ревом он обрушился на землю, прямо в толпу самок и детенышей, и начал кусать их, норовя запустить свои огромные клыки в тонкие детские шеи и вырывая куски плоти из тел тех, кого ему удавалось схватить.

При ярком лунном свете Тарзан видел все, что происходило во время этого торжества бешенства. Самки и детеныши в ужасе разбегались и забирались на деревья. Затем дошла очередь и до взрослых самцов испытать на себе силу зубов взбесившегося товарища. Тогда все обезьяны поспешно бежали, слившись с тенями окружающего леса.

На поляне осталась только одна самка: она изо всех сил мчалась к дереву, на котором устроился Тарзан, а за ней несся разъяренный Тублат. Это была Кала, и как только Тарзан понял, что Тублат уже почти настиг ее, то ринулся по ветвям вниз, чтобы в случае необходимости помочь своей матери.

Кала подбежала к свешивающимся до земли ветвям дерева. Над ней, на ветвях, притаился Тарзан: он ждал, чем кончится погоня. Кала подпрыгнула и схватилась за ветвь над самой головой Тублата. Казалось, она была уже в безопасности, но тут раздался треск, ветвь обломилась – и самка рухнула прямо на Тублата, сбив его с ног.

Оба мгновенно вскочили на ноги, но еще быстрее спрыгнул на землю Тарзан, и разъяренный зверь оказался лицом к лицу с подростком, заслонившим от него Калу.

Это как нельзя лучше устраивало Тублата. С победным ревом он прыгнул на юного лорда Грейстока. Однако его клыкам было не суждено впиться в загорелое тело. Тарзан выбросил вперед мускулистую руку и вцепился в покрытую шерстью шею зверя, а другой рукой стал наносить удары охотничьим ножом в его широкую грудь. Удары сыпались один за другим и прекратились только тогда, когда Тарзан почувствовал, что огромное тело Тублата обмякло.

Тублат упал бездыханный, и тогда Тарзан из племени обезьян поставил ногу на шею своего злейшего врага и, вскинув голову к луне, огласил джунгли победным криком.

Его соплеменники один за другим спускались с деревьев и садились вокруг Тарзана и его поверженного недруга. Когда все собрались, Тарзан обратился к ним.

– Я Тарзан, – выкрикнул он. – Я великий убийца. Пусть все уважают Тарзана из племени обезьян и Калу, его мать. Нет среди вас никого сильнее Тарзана. Пусть знают об этом его враги.

Взглянув в злобные красные глаза Керчака, юный лорд Грейсток ударил себя кулаком в грудь, и над джунглями еще раз разнесся его пронзительный победный клич.