Глава 2

Сэксони закрыла шкафчик, натянула капюшон толстовки на свои растрепанные кудри и взяла меня под руку.

– Давно я не провожала тебя до дома, пошли. – Она посмотрела на пасмурное небо за окном. – И зачем я убрала зимние вещи? Наверно, меня сбила с толку хорошая погода, которая была на прошлой неделе.

– Ты всегда так поступаешь, – сказала я, улыбаясь. Каждый год был похож на предыдущий. – Мы живем рядом с Атлантическим океаном, разве сложно запомнить, что весной все равно будет снег и ледяной дождь?

– Слушай, не занудствуй, – сморщила нос она, доставая из кармана сложенный желтый листок бумаги. – Лучше посмотри, что мне пришло, – Сэксони помахала листком перед моим лицом.

– Повестка в суд?

– Не-е-е-ет, – она нарочито протянула свой ответ, изображая раздражение.

– Штраф за парковку?

– Да нет же, прекращай!

Я чрезмерно наигранно вздохнула.

– Неужели будешь присяжной в суде?

От удивления Сэксони широко раскрыла глаза и ахнула.

– Откуда ты знаешь?!

– Что? – я пристально посмотрела на нее, не веря своим ушам.

– Ну нет. Просто ничего не говори и послушай меня, хорошо? – ответила она, похлопав меня по плечу.

– Признание в любви? – спросила я, пытаясь в последний раз самостоятельно угадать содержимое бумажки.

– Да! – подпрыгивая ответила она. – Из агентства по хозяйству в Торонто. У них есть для меня место в Венеции. А теперь угадай, кто проводит лето в прекрасной Италии.

– Не может быть! – я придержала для подруги входную дверь школы, и мы оказались на улице, окутанной туманом.

– Может! Побыстрее бы оказаться там, – сказала Сэксони, поднимая воротник джинсовой курточки и затягивая потуже капюшон в надежде согреться. – Боже, никто не должен здесь жить. Ты же приедешь ко мне в гости? – спросила она, дрожа от холода.

– Э-э… мой дедушка… – сама идея навестить Сэксони в Италии, да еще и летом, была такой заманчивой.

– Знаю, знаю, – перебила она. – Он никогда не отпустит тебя в Европу. Я была крайне удивлена, когда он разрешил тебе в прошлом году переночевать у Джорджи на ее день рождения. Кажется, на моей памяти, это единственная хорошая вещь, которую он сделал для тебя за все это время. Я когда-нибудь говорила тебе, что не очень-то люблю твоего дедушку?

– Разве что пару раз. Хотя ты его даже никогда не видела, – ответила я, придерживая Сэксони за руку, пока мы спускались по бетонным ступенькам на тротуар.

– И, – продолжила она, подняв длинный палец, – по чьей это вине? – Она подняла второй палец. – А во-вторых, он мне в принципе не нравится. Он постоянно запрещает тебе веселиться, и вообще, такое впечатление, что ты у него на коротком поводке.

Это сравнение вызвало у меня улыбку. Я жила в такой строгости, что ее с трудом можно было назвать «коротким поводком». Меня разбирал неподдельный интерес, какой была бы реакция Сэксони, расскажи я ей, что старик мне вовсе не дедушка и что он буквально украл мою душу. Я прокашлялась, прекрасно зная, что мне нельзя говорить ничего подобного. Вместо этого я ответила следующее:

– Ты удивишься, но он отправляет меня в Японию.

– Он даже ни разу не разрешил тебе пригласить меня, твою лучшую подругу, в гости!.. – Сэксони продолжала возмущаться, но, осознав мною сказанное, резко остановилась. – Подожди, что?

Она побледнела куда сильнее, чем обычно, а это, надо сказать, настоящее достижение для рыжеволосой девушки, цветом лица не сильно отличающейся от фарфоровой куклы.

– Не навсегда, – быстро добавила я. – Это только на это лето.

– Серьезно? И зачем?

Я изложила Сэксони все в точности так, как мне велел Даичи.

– На самом деле он хочет, чтобы я провела лето с японской частью моей семьи, ведь я с ними до сих пор не знакома. Они живут в маленькой деревушке в горах на востоке. Там, наверно, очень красиво.

Сэксони прищурилась и стала внимательно вглядываться мне в лицо.

– Что ты так на меня смотришь? – я легонько толкнула ее руку своим локтем, намекая подруге, что нужно идти.

– Я всего лишь пытаюсь понять, рада ли ты поездке, – она наконец сдвинулась с места, но шла, держа меня за руку и не сводя глаз с моего лица.

Мое сердце начало биться быстрее. Такое часто случалось, когда я находилась под пристальным вниманием, даже со стороны тех, кому могла доверять. Несмотря на жизнь в потоках вранья, чувствовать себя комфортно, когда кто-то пытается узнать побольше, у меня не получалось. Ирония заключалась в том, что я сгорала от желания рассказать свою историю подругам. Каким облегчением было бы поведать им обо всех пережитых страданиях и потерях, ведь из-за одиночества мне некому было излить душу.

– И? – спросила я, искоса глядя на Сэксони.

Она продолжала пристально смотреть на меня.

– Все хорошо? – поинтересовалась я. – Ты не моргаешь.

Она вздохнула.

– Я оставила попытки понять тебя где-то через неделю после нашего знакомства, – она перестала сильно сжимать мою руку. – Так ты рада? Ты вообще хочешь ехать?

Я пожала плечами, стараясь сохранять спокойствие. Мне мастерски удавалось скрывать эмоции и от подруг, и от своего похитителя. Одна из причин, по которой мне нравилось проводить время с Сэксони, заключалась в том, что она мало расспрашивала и много говорила сама. Она была экстравертом, за спиной которого я могла чувствовать себя в безопасности. Однако чем старше становилась Сэксони, тем лучше она задавала вопросы.

– Будь что будет, – ответила я.

Сэксони тяжело вздохнула.

– Как же я ненавижу, когда ты так говоришь! Ладно, пусть будет по-твоему, – она обошла скользкий участок дороги и снова попыталась упрятать щеки и нос в воротник. – Я уже говорила тебе, что Джек прошлой ночью обернул унитаз полиэтиленовой пленкой? Интересно, были ли у меня такие же проблемы с головой в пятнадцать лет?

Когда Сэксони рассказывала о своих, я будто погружалась в ее мир. У нее была нормальная, любящая семья. За ее жизнью я наблюдала с завистью. Джорджейна страдала от нехватки материнского внимания. Тарга, напротив, сама чувствовала ответственность за свою мать и присматривала за ней. В отличие от нас троих, у Сэксони все было хорошо. Меня занимал вопрос: не благополучие ли в семье является источником ее непоколебимой уверенности в себе? Бывали случаи, когда Сэксони оказывалась на вечеринке, где не знала абсолютно никого, а по прошествии часа становилась душой всей компании. Она моментально успевала подружиться с кем-то из девчонок, а большинство парней, как щенята, бегали за ней по пятам. В школе она многих бесила тем, что трещала без умолку и смеялась, привлекая к себе внимание. Мне ее популярность всегда играла на руку. Сэксони, Джорджи и Тарга были моими первыми близкими друзьями-людьми. Они стали единственной хорошей частью моего «плена». Я снова вспомнила слова Даичи.

Принеси мне этот вакидзаси, а взамен я дам тебе свободу.

Свобода.

Я выполняла прихоти старого японца, которому полагалось умереть лет сто назад и который никогда не открывал своих истинных мотивов, принимая то или иное решение. Он никогда не говорил, зачем привез меня сюда и чего от меня хочет. Я не имела ни малейшего представления, смогу ли однажды начать жизнь с чистого листа.

До того самого дня, когда он увидел на «Ютьюбе» свой меч.

Даичи никаким образом не мог быть доволен нашей нынешней жизнью. И, по правде говоря, я не помню, чтобы он радовался хоть чему-нибудь. Почему кто-то столь несчастный, как Даичи, вообще хотел быть бессмертным? Это было выше моего понимания. Пустая трата времени вызывала у меня отвращение. От мыслей о старике у меня скрутило живот, и появилось желание закричать.

Каждую ночь на протяжении десятилетий Даичи заставлял меня превращаться в птицу и запирал в клетке. Все, чего я хотела в то время, – выглядеть обычной девушкой, видеть человеческие сны и спать на мягкой теплой постели. Но и потом, когда он наконец позволил мне остаться человеком и в моей комнате появилась кровать, мое желание обрести комфорт не осуществилось – меня стали мучить ночные кошмары. Старик никогда об этом не говорил и никак не реагировал на мои жалобы. И больше не требовал, чтобы я спала в клетке. Я вернулась в нее сама – ночные часы легче переносились, когда я была птицей. Мне ничего не снилось, и чувствовала я себя неплохо. Со временем я адаптировалась и теперь могла, в зависимости от настроения и состояния, ночевать либо в кровати, либо в клетке в облике птицы.

Когда старик записал меня в школу и принудил часами изучать английский и тренироваться, чтобы избавиться от японского акцента, он преследовал одну-единственную цель: я должна была стать его посредником в чужой стране, которая теперь заменяла нам родину. Однако все это так меня занимало, что я падала в постель без сил, размышляя о произношении и грамматике, а не вспоминала о том роковом дне, когда моя сестра бросила меня одну в лесу.

Я закончила среднюю школу в южной части Солтфорда, и тогда старик отправил меня в школу на севере – и все началось заново. В нынешней Солтфордской средней школе я отучилась еще три с лишним года, и на этот раз было невозможно не стать круглой отличницей! У меня не осталось и следа японского акцента, а североамериканский образ жизни стал естественным и привычным. Не представляю, что бы я делала, если бы Даичи вернул мне мою прежнюю жизнь. Порой я задавалась вопросом, испытывает ли он хоть малейшее чувство вины за то, что держит такое невероятное существо, как я, за решеткой для своих собственных эгоистичных целей. Внутри меня все сжалось, когда я подумала о том, как мало, казалось, осталось между мной и моей свободой.

– Когда? – Сэксони сжала мою руку.

– Прости, что? – я моргнула. Пока я витала в своих мыслях, мы уже оказались перед моим домом.

– Я спросила, когда ты уезжаешь.

– Дедушка еще не купил мне билет, но я улетаю почти сразу после окончания учебного года.

Сэксони кивнула.

– В то же время, что и я. Думаю, нам стоит собраться вчетвером, прежде чем мы с тобой уедем.

– Конечно, было бы здорово.

Мы попрощались, и я поднялась по ступенькам к парадной двери нашего маленького дома. По телу прошла дрожь, когда я подумала о предстоящем мне полете. Не было необходимости покупать билет на самолет, ведь я полечу на собственных крыльях. На крыльях одной из немногих птиц, которые способны достичь эфира. На высоте тридцати тысяч футов, где-то в непосредственной близости от озонового слоя Земли, находится обитель всей духовной энергии и силы, благодаря которой моя сестра и я такие, какие мы есть.