VII. Свет во тьме

Апостол Павел вскоре должен был предстать перед кесарем по поводу поданной им апелляции.

При императоре Нероне судопроизводство было не особенно многосложно. Апостолу нетрудно было снять с себя обвинение, которое возводили на него его единоплеменники и которое не вполне понятно было и для самого Нерона.

Для чего было Нерону заниматься распрей между умиравшим иудейством и зарождавшимся христианством? В глазах Нерона это был не более как частный случай, которым не стоило труда особенно интересоваться. И если тем не менее кесарю угодно было обратить внимание на дело апостола Павла, то это он сделал из-за любопытства. Апостол Павел считался человеком необыкновенным; о его чудесах и о чудесах апостола Петра много говорили.

Действительно, оба апостола в подтверждение истинности своей проповеди об Иисусе Христе творили многочисленные чудеса. Они исцеляли больных, заставляли ходить хромых, возвращали слух глухим, зрение – слепым, воскрешали умерших.

Для развлечения народа Нерон устраивал большие игры в амфитеатре. На этот раз игры обещали быть особенно блестящими. Один человек готовился подняться на крыльях до облаков. Этот человек был знаменитый волхв Симон, который всеми силами старался соперничать с апостолами в творении чудес. О нем говорили, что он способен оживлять статуи, превращать камни в хлеб, летать по воздуху, вызывать тени умерших и прочее. Духовные писатели первых веков действительно признают, что Симон, вероятно по попущению Божьему и при помощи дьявола, творил некоторые чудеса.

Какое будет торжество для Нерона, какой блеск для его игр, если эти три человека: апостолы Петр и Павел, а также волхв Симон, выступят там на сцене, состязаясь в своем сверхъестественном могуществе!

Дело казалось очень просто: и апостолы Петр и Павел, и Симон – все были евреи. Симон хвалился, что он владеет высшей силой, так разве не интересно было в присутствии императора разрешить вопрос, на чьей стороне преимущество?

Но чудеса не творятся для удовлетворения пустого любопытства. Сам Господь Иисус Христос отказался сотворить чудо по желанию неверов. Поэтому на предложение Нерона сотворить чудо апостол Павел ответил отказом, причем заявил, что и Симон не одержит победы.

На другой день, когда начались народные игры, Симон вошел в амфитеатр, окруженный свитой, подобавшей его славе. Его сопровождала Селена, куртизанка из Тира, известная своей красотой и названная им Еленой. Он утверждал, что это воскрешенная им жена Менелая.

Симон пользовался в Риме удивительным влиянием. Сенат унизился до того, что разрешил воздвигнуть на одном островке Тибра статую со следующей надписью: «Симону, святому богу».^[7] Шумные рукоплескания раздались по всему амфитеатру, когда на сцене появился человек, который должен был подняться до облаков.

Присутствующие здесь апостолы Петр и Павел молили Бога, чтобы Он не допустил восторжествовать духу лжи над духом истины и чтобы этот осквернитель святыни, враг Бога живого, не предстал перед народом с силой и могуществом, равными силе посланников Божьих.

По данному императором сигналу Симон поднялся на воздух.

Утверждают, что он несколько времени продержался на воздухе, летая над амфитеатром.

Но вдруг он стремглав полетел на землю, пораженный десницей Божьей. Когда его подняли, он не владел ногами и был вес в крови. Народ, за одну минуту перед тем приветствовавший его аплодисментами, теперь свистел…

Симон, подавленный стыдом и отчаянием, не пожелал пережить свой позор. Из ложи, куда его перенесли, он бросился вниз и здесь нашел себе смерть, разбившись от падения.

Нерон, казалось, был не особенно доволен такой печальной развязкой.

Симон быль принят им ко двору и пользовался его благосклонностью. Весьма возможно, что благодаря этому обстоятельству он затаил в себе чувство мести к обоим апостолам. Тем не менее в данный момент он ничем не проявил своего неудовольствия.

Апостолы Петр и Павел вернулись к своим апостольским трудам. Они по-прежнему жили трудами своих рук, окруженные заботами святых женщин, дававшим удивительные примеры благотворительности, христианского нестяжания, евангельской чистоты и других добродетелей.

Некоторые из этих святых жен никогда не покидали Матерь Божью. Вместе со святым апостолом Иоанном они сопровождали Ее в Эфес, где и оставались с Ней до блаженного Ее успения. После этого события они тотчас же отправились в Рим, чтобы соединиться с апостолами и помочь им в деле распространения евангельского учения.

Апостольская проповедь не оставалась без успеха. Число верующих ежедневно увеличивалось присоединением новых последователей самого разнообразного общественного положения, возрастов и полов. Такое успешное распространение нового учения начинало уже сильно беспокоить приверженцев древних суеверий.

Впрочем, многие совершенно справедливо предугадывали, что новое учение повлечет за собой полное обновление Древнего мира и совершенное разрушение его прежних устоев.

И вот этим новым и всеми презираемым сектантам – последователям Христа, пришедшим нарушить многовековое спокойствие, в котором почивал Рим, – владыкой и повелителем вселенной была объявлена жестокая война. Ее начали писатели и ученые, которые осуждали христиан за их предполагаемые преступления.

Глава и законоположник христианской церкви Иисус Христос в царствование Тиберия был подвергнут по повелению Пилата позорной смертной казни.

Не станем касаться тех наветов, которые распространялись относительно христиан. Тем не менее именно эти клеветнические обвинения дали Нерону возможность отклонить от себя обвинения в поджогах Рима.

Всем известно, что не кто другой, а он сам был виновником того ужасного пожара, который в продолжение шести дней свирепствовал в Риме с такой ужасающей силой, что из четырнадцати кварталов, составлявших этот громадный город, остались целыми и невредимыми не более четырех.

И вот Нерон, театрально воспевавший при свете пламени, в одежде комедианта падение Трои, не постеснялся впоследствии свалить всю тяжесть обвинения в поджогах на ни в чем не повинных и беззащитных христиан.

Такова была действительная единственная причина первого гонения на христиан.

По словам Тацита, для христиан, уже давно считавшихся ненавистными за их предполагаемые преступления, изобретались самые ужасные мучения. Пытки и истязания были столь нестерпимы, что даже в палачах пробуждалось чувство сострадания к своим жертвам. Этих несчастных распинали на крестах; одевали в шкуры диких животных и отдавали на растерзание псам, сжигали на кострах. По вечерам они горели в садах Нерона, облитые смолой, служа факелами для освещения гулявшей публике.

Во время этого ужасного гонения пострадали святые апостолы Петр и Павел. Апостол Павел был усечен мечом по праву римского гражданина. Апостол Петр умер на кресте, на котором был распят вниз головой. Он просил повесить себя так, потому что не считал себя достойным быть распятым таким же образом, как и его Божественный Учитель.

Оба апостола были замучены в один и тот же день (29 июня 66 года после Р. Х.). Апостол Павел был погребен на пути в Остию. В последующие века на месте его погребения была воздвигнута великолепная базилика его имени, просуществовавшая до 1823 года, когда она была уничтожена пожаром. В настоящее время она вновь восстановлена.

Несмотря на жестокое гонение, направленное против христиан, и на смерть двух выдающихся представителей церкви Христовой – апостолов Петра и Павла, число последователей новой веры возрастало с поразительной быстротой.

Преемником апостола Петра был епископ Лин, который управлял римской церковью в продолжение двенадцати лет. Его заменил Клет, или Анаклет, уроженец Афин, ученик Петра, обращенный им в христианство и занимавший с 78 по 94 год римскую кафедру. Четвертым епископом был святой Климент Римский.

Сам Климент свидетельствовал о себе, что он по происхождению еврей, хотя это справедливо лишь относительно его матери, а отец его, Фаустин, как известно, был по рождению римлянин.

Есть предположение, что он происходил из рода Флавиев, столь многочисленного в Риме в описываемую эпоху, из которого происходил и кесарь Веспасиан.

По этому предположению, более чем вероятному, Климент был одним из родственников императора Домициана, который сам был верховным жрецом, сосредоточившим в своем лице всю мощь язычества.

Столица мира, лишенная всякой живой веры, постепенно сделалась центром всевозможных философских систем и самых разнообразных и совершенно противоположных друг другу религиозных учений; Египет дал Риму свои полные тайн божества, Халдея прислала туда своих предсказателей и астрологов. Влияние авгуров и прорицателей по внутренностям жертвенных животных уже значительно ослабело.

Вместо слепой веры в народе стало зарождаться к ним презрение. Из отдаленных стран Востока Аполлоний Тианский занес философию браминов, прорицания магов, теории индусских философов, которых он посетил в Верхнем Египте и в Эфиопии. Впрочем, дыхание Востока коснулось Рима уже и раньше, так как уже давно жрецы во время торжественных жертвоприношений стали появляться во фригийской тиаре, окруженные всей жреческой пышностью Армении.

Совсем недавно Иосиф, взятый в плен Веспасианом, возбудил народное любопытство своими многочисленными сочинениями об иудейских древностях.

Галлы и Германия через своих представительниц Велледу и Ганну занесли верования своих стран.

Наконец на горизонте появилось христианство с сонмом апостолов, первых мучеников и святых жен, слово которых было назиданием, каждое действие и вся жизнь – примером.

Что же такое представляла из себя древняя религия Рима среди этого бесконечного разнообразия всевозможных культов и какой степенью уважения продолжала она еще пользоваться со стороны своих прежних последователей?

По-видимому, божества пользовались прежним почетом и призывались так же часто, как и раньше.

Храмы продолжали стоять на своих местах, и их великолепные монументальные залы по-прежнему открывались для совершения общественных и всенародных жертвоприношений. Разряды богов оставались те же. Следующие боги Рима считались основателями и хранителями государства: Юпитер, Юнона, Минерва, Веста, Церера, Нептун, Венера, Вулкан, Меркурий, Аполлон и Диана. Другие боги, как, например, Сатурн, Pea, Плутон, Вакх и прочие, считались низшими божествами.

В каждом доме имелись пенаты, каждый домашний очаг имел своих ларов-хранителей.

Верховные и простые жрецы исполняли свои обязанности и побуждали народ придерживаться религии предков. Весталки бодрствовали, они непрерывно поддерживали священный огонь, зажженный некогда Енеем и возобновлявшийся ежегодно в мартовские календы при посредстве солнечных лучей. Агоналии (январские праздники, сопровождавшиеся играми), фауналии (празднества в честь Фауны), луперкалии (празднества в честь бога Луперка) и другие большие и малые праздники и мистерии, отмечавшиеся в календарях, совершались своевременно с подобающей торжественностью и обрядами.

А между тем в сердцах не было никакой веры, и только привычку, издавна укоренившуюся, трудно было изменить и тем более уничтожить. Рим до такой степени был переполнен статуями всех почитаемых богов, что Петроний был прав, говоря, «что в этом городе с тремя миллионами жителей легче встретить бога, чем человека»; но граждане совершенно равнодушно проходили среди этой бездушной толпы, не останавливая на них взгляда.

Уже приближался век, когда Цицерон в сочинении «О природе богов» осмеивал все проявления грубой, языческой религии, утверждая, что нет ни одной беззубой старухи, которая опасалась бы еще гнева Олимпа и не смеялась бы над ничтожными громами его вымышленных богов.

Философы и математики продолжали дело разрушения религии.

Было очевидно, что всеми забытая древняя религия нуждалась в обновлении. Возникал лишь вопрос, какая же именно из существующих религий способна оживить это умирающее общество и привлечь к себе сердца народа.

Подобно тому как иногда среди ночной тьмы заблудившийся путник поднимает глаза к небу, чтобы найти там звезду, которая могла бы направить его на истинный путь, так точно и взволнованный Рим искал для себя путеводную звезду, искал свет, который бы открыл ему новые горизонты. И вот этот свет, так горячо всеми ожидаемый, засиял среди окружающей тьмы и хаоса.

И странное дело, несмотря на преследования и насмешки, которые возбудила против себя новая религия, именно она послужила тем светочем, к которому обратились сердца и помыслы всего народа.

Толпа оставляла свою отжившую религию не для того, чтобы променять ее на учение Аполлония Тианского или других проповедников, суливших своим последователям всевозможные соблазны; нет, она шла за Христом, хотя и знала, что на этом пути ее встретят всевозможные испытания и лишения.

У писателей, поэтов и историков того времени мы находим неоспоримые доказательства неотразимого тяготения римского народа к христианству.

В ряду других событий можно указать на случай с Веспасианом. Когда он не был еще императором, многие прорицатели сулили ему блестящую будущность до императорской короны включительно. Однако этим предсказаниям он придал значение лишь после того, когда получил от служителей Иеговы ответ, что, как бы ни были честолюбивы его замыслы, как бы ни были дерзновенны его желания, он увидит их осуществление.

По общему убеждению, пришедшие с Востока, то есть евреи, или, вернее, христиане, должны были со временем сделаться господами положения.

Под влиянием этих обстоятельств Домициан стал очень беспокоиться за прочность своего владычества и за будущее Рима.

Бросая испуганные взгляды вокруг себя, Домициан видел, что христианство теснит его со всех сторон. Народ в своих рядах насчитывал бесчисленное множество последователей Христа; легионы были ими наполнены; дворец императора и даже его собственное семейство не в состоянии были оградить себя от проникновения к ним этой всепокоряющей «секты».

В виду сего Домициан признал своевременным позаботиться о восстановлении древнего культа. Он учредил новые праздники и себя самого отдал под покровительство Минервы, богини оружия и мудрости. Но в то же время он дал Риму пример крайнего безумия и богохульной дерзости. Он объявил себя богом и пожелал, чтобы в храме Юпитера Капитолийского была выставлена для чествования его золотая статуя.

Народ вознегодовал, узнав, что внук простого поденщика дерзнул приравнять себя к божествам, служившим предметом старинного поклонения. После этого он еще лучше уяснил себе все величие христианства, где понятие о Боге вечном, бесконечном и едином делало невозможным такое безумное присвоение имени со стороны простого смертного.

Это беспокойство Домициана, невероятная дерзость его безумной прихоти, его попытки к восстановлению религии в свою очередь послужили основанием для развития некоторых событий.

Движимый страхом перед потомками Давида, которые должны были, как ему казалось, явиться разрушителями его империи, Домициан отправил в Иудею одного военачальника, уполномоченного разыскать и привести в Рим потомков этого ненавистного ему рода.

Затем, чтобы предложить народу грандиозное и ужасное зрелище, которое переносило бы его к самым отдаленным временам истории Рима, он задался целью уличить великую весталку в таком преступлении, которое позволяло бы приговорить ее к смертной казни со всеми ужасами обстановки приготовления к наказанию, назначаемому виновным девственницам за нарушение обета. Наконец, заподозрив в христианстве членов своей семьи, этот убийца своих двоюродных братьев желал обрушиться на них всей своей яростью, дабы предложить оскорбленным божествам кровавое искупление.

Таковы были намерения императора, когда он уезжал из Рима для окончания войны с дакийцами.

Нечего поэтому удивляться, что бесчестные доносчики прилагали все усилия, чтобы дать пищу ненасытной жестокости Домициана. Задача Марка Регула состояла в том, чтобы проследить за Флавием Климентом и его женой Флавией Домициллой, не состоят ли они в числе последователей Христа. Кроме того, он же старался найти улики против великой весталки, чтобы обвинить ее и ее сообщника Метелла Целера.

Домициан придавал тем большее значение обвинению великой весталки в бесчестии, что он раскаивался в упущении подходящих случаев, имевших место в начале его царствования и представлявших ему прекрасный повод придать суровый урок жрицам Весты за нарушение обетов девственниц.

И вот услужливый исполнитель предначертаний Домициана Марк Регул для своих гнусных целей доносчика подкупил Дориду, прислужницу божественной Аврелии, а из разговора с Палестрионом выуживал сведения об отношениях Метелла Целера и великой весталки.

Однако в тот момент, когда, по расчетам Регула, его цель была почти достигнута, в жилище божественной Аврелии появляется купленная ею на рынке рабыня, и с этого момента история принимает совсем другой оборот.