Как нарочно, у Дарьи Михайловны разболелись зубы, и она также последние два дня не приходила на гимнастику, так что мальчику и спросить было некого, как поживает Черный Жук.

«Быть может, впрочем, Иринка теперь пораньше приходит, пока на катке никого нет?!» – подумал он и однажды нарочно забежал туда прямо из гимназии, не заходя домой.

Но каток был совершенно пуст, и нигде не белел знакомый маленький капор.

Лева пробежался раза два взад и вперед, и ему сделалось скучно.

Огромная черная ворона сидела на шесте у самого входа на каток и, точно смеясь над ним или предвещая что-то недоброе, громко каркала на своем непонятном языке.

Лева невольно вспомнил, как несколько дней тому назад они бегали тут вместе с Иринкой, и на изгороди сидела вот такая же большая черная ворона, и Иринка пресерьезно уверяла его, что у нее очень, очень дурной характер и что она завидует им.

«Должно быть, и у этой дурной характер! – подумал Лева, и ему стало еще грустнее. – Вот что! – внезапно обрадовался мальчик. – Надо зайти к ней, а кстати, я узнаю заодно, как поживает Дарья Михайловна. Удивительно, право, как это мне раньше не пришло в голову?!»

Лева закинул за спину коньки и, очень довольный своим решением, быстро направился к соседней улице, где жила Дарья Михайловна Фомина, его учительница гимнастики.

Он застал Иринку одну в гостиной за круглым столом.

Девочка что-то писала на доске, серьезно выводя большие печатные буквы.

При его появлении она вскрикнула от неожиданности и густо покраснела, однако поздоровалась с ним довольно сдержанно и не кинулась к нему на шею, как бывало прежде.

«Должно быть, все еще сердится!» – подумал мальчик.

– Ты чего это исчезла, сударыня? – начал Лева, усаживаясь рядом и заглядывая в ее доску.

Но девочка быстро отодвинула доску и ни за что не хотела показать ему свое писание.

Однако мальчик все-таки успел прочесть первое слово крупным детским почерком: «Лева». Он улыбнулся, и ему захотелось расцеловать девочку, но она держалась сегодня почему-то ужасно чинно.

– Ну, говори скорей, Черный Жук, ты чего запропала и на каток не приходишь? – снова спросил Лева.

Иринка продолжала сидеть опустив голову, но упорно молчала.

– Ты думаешь, мне очень весело кататься там одному? Я даже начал бояться, что ты нездорова, и пришел справиться, как видишь!

Иринка быстро вскинула на него большие глаза, но сейчас же опять опустила их.

– Ты это о маме пришел справляться! – заметила она тихонько.

– Ну да, и о маме, конечно, – согласился Лева. – Но и о тебе тоже! Когда же ты теперь придешь на каток?

– Я не приду больше, катайся с Милочкой. Я злая, нехорошая девочка, ты сам сказал! – При этом воспоминании у Иринки задрожал голосок, она, видимо, боялась расплакаться и повернулась спиной.

– Ах какая же ты злопамятная, – засмеялся мальчик. – Ну давай мириться, когда так, Черный Жук. Я готов самым смиренным и почтительным образом просить у вас извинения, прелестная девица, только позвольте вашу лапку и перестаньте гневаться!

Иринка повернула к нему свое улыбающееся личико и звонко рассмеялась.

– Ну, слава Богу, наконец-то! – обрадовался Лева. – А теперь, Черный Жук, так и быть, сознайся-ка мне, почему ты в тот раз толкнула Милочку?

– Тебе жаль ее?! – быстро спросила Иринка.

– Да нет, нисколько, ведь с нею ровно ничего не случилось, она только так смешно барахталась в снегу!

– Как медведь, – нахмурилась Иринка.

– Ты не любишь ее, Черный Жук! За что?

– Не-на-ви-жу! – страстно проговорила девочка и для большей убедительности даже руками взмахнула в воздухе.

Лева с удивлением смотрел на нее:

– Но почему же, почему ты так ненавидишь ее?!

– Она злая, злая, как та черная ворона на катке, – помнишь? – и тоже завидует нам, потому что мы вместе катаемся.

Иринка с возмущением поведала Леве, как противная Милочка больно ущипнула ее за ухо и сделала вид, что это случайно.

– Но это неправда! Я знаю! – горячилась девочка. – Совсем не случайно, у меня потом долго болело даже!..

Лева рассердился:

– Отчего же ты мне тогда не сказала этого?!

– Я думала, ты не поверишь, ты так жалел ее!

– Глупая девчонка! – не то шутя, не то серьезно воскликнул Субботин и слегка притянул ее к себе. – Ну, покажи, которое ухо?!

– Вот это!

– Бедное, бедное ухо!

Он не мог представить, как можно было нарочно причинять боль такому крошечному ушку, и в эту минуту он и сам готов был искренно ненавидеть Милочку.

Мир был окончательно заключен между детьми, и они условились на другой же день снова встретиться на катке; Лева даже обещал приходить теперь пораньше, прямо из гимназии, чтобы им никто не мешал.

– А ворона пусть сидит и завидует! – лукаво заключила Иринка и многозначительно посмотрела на мальчика.

«Ну разумеется, пусть себе завидует!» – думал и Лева, возвращаясь домой, и на этот раз в наилучшем настроении.

Для учеников частной гимназии, где занимался Субботин, наступило трудное время: приходилось сдавать за вторую четверть перед Рождественскими каникулами, и Лева учился с утра до вечера.

Он считался одним из лучших учеников и хотел получить хорошие отметки. Теперь ему некогда было ходить на каток; прямо из гимназии мальчик спешил домой, чтобы поскорей опять усесться за книги.

– Противные, гадкие книги! – сердилась Иринка. Без Левы она тоже не ходила на каток – и очень скучала.

– Мама, много еще осталось Леве книг выучить? – спрашивала она то и дело у матери.

– Много, девочка!

– А он закончит когда-нибудь?

– Ну разумеется, закончит – наступит елка, и Лева будет свободен!

– И я увижу его?

– Увидишь, увидишь, – утешала мать, и Иринка понуря голову снова принималась за свои рисунки для Левы и ежедневно заполняла ими все карманы Дарьи Михайловны.

Однажды, впрочем, она не ограничилась только рисунками, но прибавила к ним еще и маленькое письмо.

Иринка выпросила у матери несколько копеек, купила красивую почтовую бумагу и большими печатными буквами написала:

«МИЛЫЙ ЛЕВА, И Я ОЧЕНЬ ДАЖЕ СКУЧАЮ И ОЧЕНЬ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ.

ЧЕРНЫЙ ЖУК».

Лева был тронут. Он положил письмо себе на стол и велел передать Иринке, что искренно благодарит ее и сохранит письмо на память.

Однажды Дарье Михайловне нужно было зачем-то послать к Субботиным. Она отправила к ним кухарку и предложила Иринке идти вместе с нею.

– Пройдись немного, Жучок, погода хорошая, а кстати, может быть, и Леву застанешь!

Иринка ничего не ответила, только вся вспыхнула от удовольствия и, видимо волнуясь, принялась сейчас же натягивать свои гамаши.

– От кого? – спросил Лева, выходя в полутемную переднюю, когда ему подали записку его учительницы.

– Лева! – прозвучал около него тоненький знакомый голосок.

Лева быстро нагнулся:

– Как, неужто это ты, Черный Жук? Дайте лампу скорее, почему тут темно? Иди-ка, иди на свет, малыш, я сто лет не видал тебя!

Иринка еще ни разу не была у Субботиных.

Мальчик ужасно обрадовался. Он потащил ее к себе в комнату, и на столе у Левы на самом видном месте она заметила свое письмо.

– Видишь, как я берегу его! – улыбнулся Лева. – Ну, а теперь раздевайся, ты должна немного посидеть у меня, мы давно не видались, поди скажи своей прислуге, что я вечером сам отведу тебя домой. Ладно?

Иринка с восторгом побежала раздеваться в переднюю и там очень гордо заявила кухарке, что она остается по просьбе молодого барина, который обещал вечером сам проводить ее домой, – пусть мама не беспокоится.

Когда Иринка минуту спустя вернулась обратно в комнату Левы, она застала его уже за письменным столом с какой-то книгой.

Мальчик опустил голову на руки и что-то серьезно, вполголоса твердил про себя. Иринка тихо уселась на ближайший стул, сложила руки и молча, не спуская глаз, следила за Левой. Некоторое время он продолжал читать, даже не замечая ее присутствия.

– Однако где же это Черный Жук? – спохватился наконец Лева, вспомнив про свою маленькую гостью.

Мальчик оглянулся.

– А, ты тут, а я и не слыхал, как ты вошла, что ты там делаешь в темноте? Иди же сюда, поближе к лампе!

– Я боялась мешать тебе! – робко проговорила Иринка, подходя к столу.

Ты мне не будешь мешать, садись вот тут, а я тебе дам картинки разглядывать.

– Нет, дай мне лучше бумагу и карандаш, я рисовать буду! А ты учись, учись, Лева, не теряй время, пожалуйста! – очень серьезно прибавила девочка, степенно усаживаясь за стол рядом с ним.

Мальчик положил перед нею несколько листов белой бумаги и сам очинил карандаш.

Иринка была чрезвычайно довольна, и когда часом позднее их пришли звать пить чай, то оба приятеля никак не ожидали, что уже так поздно; они и не заметили, как пролетело время, и Лева даже находил, что ему было гораздо веселее и приятнее учить уроки в присутствии Иринки.

– Вот как, и ты, Чернушка, явилась? – ласково улыбнулась ребенку Прасковья Андреевна, бабушка Левы, разливавшая чай у самовара. – Ну, садись, садись, гостьей будешь! Старушка очень любила девочку, которую знала еще грудным ребенком и не раз видела, навещая свою приятельницу Дарью Михайловну.

Но мать Левы, Надежда Григорьевна, слегка поморщилась и казалась недовольной:

– Не понимаю я, право, к чему это Дарья Михайловна посылает ребенка именно теперь, когда Лева так занят, ведь понятно, я думаю, что присутствие девочки может только мешать ему!

Она говорила по-французски, но чуткая Иринка сразу поняла, что речь идет о ней, и большими беспокойными глазами следила за говорившей.

– Разумеется, мешать! – подтвердила Лиза, сестра Левы, на год старше его, которой почему-то всегда доставляло удовольствие дразнить младшего брата.

– Пожалуйста, замолчи! – вспылил мальчик. – Нисколько, нисколько не мешает даже, Иринка будто муха, ее и не слыхать вовсе, а вот ты действительно мешаешь, когда то и дело врываешься ко мне по пустякам: то за книгой, то за чернилами – или начинаешь рядом в комнате петь свои цыганские романсы, да еще все время детонируешь и врешь!

Мальчик ушел к себе сильно раздосадованный; он даже второго стакана не допил.

В качестве младшего сына и любимца бабушки Лева считался баловнем в семье, и ему дозволялось очень многое, чего не разрешалось другим.

– Ну почему вы придираетесь к Левочке? – тотчас же недовольным тоном заметила Прасковья Андреевна. – Разве недостаточно, что ребенок весь исхудал и побледнел и целыми днями сидит за книгами? Что же тут такого, в самом деле, если ему доставляет удовольствие присутствие этой милой крошки? Не понимаю, право! – И старушка ласково наклонилась к девочке: – Иринушка, еще сухарик вот этот возьми, сладенький, да давай чашку, я тебе еще налью!

Но девочка молча поцеловала бабушку и, также оставив недопитую чашку, быстро побежала вслед за Левой в его комнату; она боялась, что ее задержат за чаем, а потом, может быть, и вовсе больше не пустят к нему; за столом же у Субботиных Иринке было как-то не по себе: тут сидело столько чужих, посторонних людей – и все они, за исключением только бабушки, как ей казалось, холодно и недружелюбно смотрели на нее.

В седьмом часу Лева, как обещал, отправился провожать Иринку домой.

Вечер был морозный, но тихий.

Маленькие фонарики тускло горели на улицах, но сверху на них смотрело звездное небо, и луна ярко освещала снежную дорогу, по которой теперь весело и бодро шли за руку дети, как два товарища, отдыхавшие после дневной серьезной работы.

– Я не совсем еще окончила мою картину! – серьезно заявила Иринка. – Ты спрячь ее, пожалуйста, я как-нибудь опять приду и тогда дорисую ее!

– Да, непременно приходи! – так же серьезно соглашался мальчик. – Мне с тобою как-то веселее, да и полезно потом немножко пройтись, я тебя буду сам домой отводить, хорошо?

Иринка в знак согласия только тихонько пожала его руку, и дети условились встречаться теперь каждый день в определенный час.

Иринка будет приходить к Леве.

Однако на другой день мальчик напрасно прождал ее. Он уже с утра освободил для девочки целый угол письменного стола, придвинул к нему большое удобное кресло с высокой подушкой для сиденья, разложил ее неоконченную картину и снова отточил карандаш.

Но, увы, Иринка – не пришла!

В четвертом часу Леву позвали в столовую, мальчик вышел в комнату сильно не в духе и казался пасмурным и недовольным.

Как назло, за чаем у Субботиных сидели гости и, между прочим, Милочка с матерью, по-видимому уже давно ожидавшая случая поболтать с Левой.

Но Лева был положительно нелюбезен сегодня. Он уселся у самовара, поближе к бабушке, уткнулся в свой стакан и еле-еле отвечал на вопросы и шутки Милочки.

Надежда Григорьевна несколько раз строго взглянула на сына, но мальчик делал вид, что не замечает красноречивых взглядов матери, и продолжал по-прежнему упорно отворачиваться от гостьи.

Ему все время вспоминалось бедное пострадавшее ушко Чернушки, и румяная, хорошенькая Милочка была в эту минуту неимоверно противна Леве.

– Отчего это наш Левочка такой хмурый сидит? – кокетливо допытывалась Милочка.

– Его пассия изменила ему на сегодня! – громко расхохоталась Лиза, и они принялись смеяться и дразнить мальчика.

Лева сердито отодвинул стул и направился к себе.

– Куда ты? – закричала ему вслед бабушка.

– Голова болит! – коротко ответил мальчик. – Пойду пройдусь!

– Знаем мы, знаем, отчего у него вдруг так голова разболелась и куда он идет теперь! – смеялась Лиза, и Лева еще долго слышал за собою резкий голос сестры и насмешливое хихиканье Милочки, но мальчику было все равно; у него действительно немного болела голова, и он с удовольствием вышел на улицу.

«Пойду навещу Иринку, – сейчас же надумал Лева. – Здоров ли мой Черный Жук?»

И он быстро повернул на знакомую улицу, где жила Дарья Михайловна Фомина.

Лева застал свою учительницу за какой-то работой у большого круглого стола в гостиной.

Как тихо и уютно показалось мальчику в этой мирной комнатке с белыми занавесками, старинным широким диваном, маленьким пианино в углу и большим круглым столом, у которого работала теперь Дарья Михайловна. Низенькая лампа под розовым абажуром мягко освещала всю комнату, в печке весело трещал огонь, а на ковре, У ног матери, играла Иринка, расставляя какие-то кубики и, конечно, воображая при этом, что у нее выходит роскошный замок.

Лева сейчас же присел рядом с нею на ковер и начал показывать девочке, как нужно строить необычайно высокую и красивую башню.

Иринка никак не ожидала его прихода, зная, насколько он занят, а потому появление мальчика было для нее настоящим сюрпризом.

Оказалось, что Дарья Михайловна не хотела пускать ее к Субботиным, боясь, что присутствие Иринки будет мешать занятиям Левы.

– Уверяю вас, что нисколько не будет мешать, Дарья Михайловна, нисколько! – горячо убеждал ее мальчик. – Но если вы мне не верите, то я попрошу бабушку написать вам, и вот увидите, что она подтвердит мои слова.

Прасковья Андреевна, впрочем, всегда подтверждала все, о чем только ни просил ее Лева, а потому неудивительно, что на другой день она уже с утра писала Дарье Михайловне: