13

Я нарушила правило: в тени моста воспользовалась одним из одноразовых мобильников, чтобы найти в «Гугле» ближайшего ветеринара. Вот тебе и клятва не оставлять электронных следов… Так мы с Карлом очутились в полутора милях от моста, в здании захудалой ветеринарной клиники. Стены обшиты вагонкой, желтую краску давно пора обновить.

Признаться, я едва не развернула машину, когда увидела вывеску: «Бюджетная нетрадиционная ветеринария: лечим экзотических животных и экстренных больных». Но Карл потребовал остановиться, мол, несчастный пес умрет с минуты на минуту. Допускаю, что серийные убийцы (лучшие из них – те, что остались на свободе) чувствуют приближение смерти издалека. Я решила поверить ему на слово.

Еще мне пришлось поверить, что могучая девица, осмотревшая нашего больного, – лицензированный ветеринар. Ее приветствие только подлило масла в огонь (Я доктор Киви, пишется как фрукт). Когда в людной приемной она нагнулась и подхватила с дивана собаку, я заметила над поясом ее «ливайсов» татуировку: «Перевод с собачьего – для слабаков». Мой тренер тоже не фанател по Цезарю Милну, знаменитому кинологу. Доминирование нельзя путать с дрессировкой, говорил он.

Раненый пес лежит на боку и почти не шевелится: только поскуливает и часто дышит, высунув язык. Словом, изо всех сил строит из себя хорошего пациента. Доктор Киви бережно его поглаживает, оценивая серьезность травм.

Я разглядываю обои с изображением кошек в позах для йоги (или тантрического секса? обои давно выцвели, и рисунок просматривается с трудом), а сама пытаюсь подсчитать, как этот неожиданный визит к ветеринару ударит по моему кошельку. Карл сидит на единственном стуле, поджав губы и скрестив руки на груди.

Я верчу головой во все стороны, только бы не глядеть на пса – на кишащий паразитами глаз, на дыру в животе. Его скулеж, точно провод под напряжением, свивается внутри меня в пружину. Пусть лучше будет больно мне, а не ему! Это неправильное желание, и я пытаюсь с ним бороться.

Моя чрезмерная эмпатия распространяется на все и вся, даже на существ, обделенных голосом – сучащую ножками, полураздавленную муху на подоконнике, истекающую кровью рыбину с крюком во рту. Когда мне было три года, я кусала персик и гадала, не кричит ли он беззвучно от боли. Тренер ничего не смог поделать с этим моим недостатком. Хотя он и недостатком-то это не считал.

Надо сосредоточиться на чем-то другом. Представляю себе приемную, битком набитую людьми и животными, которых свела судьба: они сидят на разодранных в клочья стульях и продавленных диванах с цветочной обивкой. Есть в этой сцене что-то библейское. Как будто мы не в ветеринарной клинике, а в церкви, и ждем крещения. Все местные прихожане как один предложили нам пройти без очереди.

По моим прикидкам, операция будет стоить не меньше 400–500 долларов. Доктор Киви пока только сказала, что даст нам сорокапроцентную скидку – «за героизм», но сумму не назвала. Я все еще называю пса «собакой», хотя Карл успел дать ему нелепую кличку, а ветеринар зовет его «лапочкой». Скулеж упал на несколько октав и превратился в стон. Он напоминает жуткие загробные звуки, которые издавала моя сестра по ночам, чтобы меня напугать. Да, я всегда была трусишкой.

Доктор Киви, должно быть, гадает, почему у меня такой безучастный вид и какой великий смысл я надеюсь разглядеть в рисунке на ее кошачьих обоях. Карл совершенно спокойно смотрит на пса, даже бровью не ведет.

– Я точно знаю, что все собачьи приюты в радиусе пятидесяти миль сейчас забиты, – говорит доктор Киви, готовя капельницу. – Мои вольеры тоже. А в остальных приютах… скажем так, если этот бедолага выкарабкается, то станет первым в списке на убой.

Она уже пытается пристроить нам пса, давая понять, что идти ему больше некуда.

Доктор Киви переводит вопросительный взгляд с меня на Карла. Его лицо все изрезано шипами кустарника, в котором запутался раненый пес. Щеки и подбородок выглядят так, словно ребенок размалевал их красной ручкой. Невинно.

Мое лицо ветеринар изучает чуть дольше, чем хотелось бы. Лишь через пару секунд я с облегчением вспоминаю, что она видит маску, а не настоящую меня. Отрастить волосы до середины спины было непросто, а выкрасить их в нужный оттенок рыжего удалось только с третьей попытки.

Три месяца я питалась картошкой фри, феттучини «Альфредо» и чизкейками, чтобы прикрыть худобу четырьмя килограммами жира. Три часа искала на «Амазоне» удобные туфли на каблуках, которые в одну секунду сделали бы меня выше на несколько дюймов – впрочем, даже в них я не дотягиваю до метра семидесяти.

– Где, говорите, вы его нашли? – спрашивает доктор Киви. Я вдруг замечаю, что собака притихла. Это настораживает.

– Мы не говорили. – Я пытаюсь придумать очередную ложь и одновременно кошусь на собаку. Вроде дышит.

– Да под мостом, черт побери!.. – бормочет Карл.

Доктор Киви поворачивается к нему.

– Под мостом на 17-й улице? Туда часто привозят надоевших животных. Кошек, собак. Морских свинок. Кроликов, которых дарили детям на Пасху. И этим сволочам все сходит с рук – до сих пор никого не поймали!..

Она ничего не говорит про стальной крест и пропавшую без вести Николь Лакински, про ее депрессию, многочисленных любовников и ошибку, которую адвокат Фельдмана так смаковал в суде. «Может, она попросту сбежала, бросила ребенка? А потом, например, покончила с собой?» И хотя Карл присяжным не понравился, Николь им тоже не приглянулась.

Три недели назад сын Николь, Алекс, теперь уже тощий подросток, признался мне, что рука у него болит до сих пор.

Я сказала мальчику, что я репортер и хочу поговорить с его отцом – только перед этим дождалась, пока сам отец уйдет на вечернюю пробежку. Алекс открыл дверь почти сразу (хотя ему наверняка запрещали открывать дверь незнакомым людям). Мне было очень совестно называть ему липовое имя. Мы сели на ступеньках крыльца и немного поговорили. Алексу прямо-таки не терпелось рассказать кому-то о своей маме, однако день ее исчезновения не оставил почти никаких следов в его памяти. Он помнил лишь одно: жестокий хруст кости.

Мне хотелось обхватить его веснушчатое лицо обеими руками и сказать: никогда не забывай маму! Никогда не прекращай поисков! И вместе с тем мне хотелось, чтобы он забыл. Чтобы жил дальше. И никогда не проигрывал бой крошечному демону одержимости, поселившемуся в груди. Но вместо этого я просто надавала ему кучу обещаний. Когда он протягивал мне драгоценные семейные фотографии, я пообещала вернуться. И ничего не сказала про то, что его мама – лишь одна из красных точек на моей карте, всего несколько пикселей на огромном дисплее.

Доктор Киви выглянула в коридор и позвала кого-то по имени Дейзи. У Карла на лице застыла не то странная усмешка, не то гримаса – довольно жуткая.

Я вдруг замечаю, что стою рядом с собакой и глажу спутанный мех. Похоже, машину придется поменять раньше, чем я планировала.

Внезапно в дверях появляется бойкая девица в розовом медицинском костюме с мордашкой Хелло Китти на груди. Она тут же хватается за капельницу, чтобы вместе с ветеринаром откатить пса в операционную. Дейзи.

Что-то в ней есть…

Доктор Киви странно на меня смотрит.

– Все хорошо?

– Ты прямо позеленела вся, – замечает Карл и хватает меня за плечи. Я вырываюсь. Сердце бешено колотится в груди.

Нельзя, чтобы он ко мне прикасался.

14

На долю секунды мне показалось, что Дейзи похожа на Рейчел. Идеальное овальное личико. Лавандовые круги под глазами. Какое-то неуловимое сходство…

Я схватилась за стену с кото-йогами и сама, без чьей-либо помощи, вышла в коридор – лишь бы Карл меня не трогал.

Он сидит на полу рядом. И в какой-то момент просто меняет позу. Я тут же дергаюсь. Пора это прекращать, нельзя так реагировать на каждое его движение. Я заметила, что временами Карл бывает на удивление ловок и проворен. Час назад мы вместе загружали раненого пса в машину: он без малейших усилий работал обеими руками.

Я делаю еще один глоток «Колы» и переключаю внимание на три черных хвоста, то и дело выглядывающих из кошачьей переноски. Как бы заманить Карла обратно в машину до окончания операции?

Хозяйка кошек втиснулась на маленький диванчик рядом со мной и что-то строчит в телефоне, обручального кольца с крошечным бриллиантом почти не видно на ее пухлых пальцах. Почему-то мне вспоминается огромный бриллиант на пальце той женщины в закусочной. И еще – бабушкино кольцо с изумрудом, которое мама пообещала моей сестре и теперь хранит у себя в комоде.

Есть что-то первобытное в этих кольцах. Пещерные люди обматывали запястья, лодыжки и талии женщин травой – чтобы пометить свою территорию, собственность. Чтобы подчинить их себе.

– Собаку берем с собой, – говорит Карл. – Это новое условие.

На его морщинистом лице я вижу хулиганистую насмешку – так маленький сын испытывает терпение матери. Мне очень трудно сохранять спокойствие. Вовсе не таких отношений я хочу с Карлом. Я – не миссис Ти.

– Собака не может быть условием. И не будет, – как можно сдержаннее отвечаю я. Не позволю Карлу мной манипулировать! Не позволю считать, что я хуже, что я бы на его месте бросила несчастного пса на произвол судьбы.

– Тетя Киви велела оформить вас, пока идет операция. Как вы… получше?

К нам подходит Дейзи с планшетом в руках, деловитая и вежливая.

Вблизи она совсем не похожа на Рейчел, ни капельки. И еще: от нее пахнет детской присыпкой. Она ловко убирает с экрана любовный роман и открывает регистрационную форму ветеринарной клиники.

Рейчел любила читать фантастику про пришельцев. Про дыры в другие измерения. Ужастики. А на постельном белье оставляла терпкий, экзотический, мускусный запах.

– Можете произнести кличку вашей собаки по буквам? – просит Дейзи.

– Это не наша собака.

– Б-а-р-ф-л-и, – вмешивается Карл.

Мне не нравится, как он на нее смотрит.

– Барфли? – хихикает Дейзи, набирая имя.

– Верно.

– Фамилия?

– Смит, – поспешно отвечаю я. – Наша фамилия Смит. И мы не местные, так что все остальные вопросы можете не задавать. Я заплачу наличными.

– Ли – это не второе имя, а окончание, – уточняет Карл, беспардонно разглядывая протез одноногого соседа. Военный в отставке, думаю я. Немецкая овчарка у его ног выглядит так, будто готова по первому же слову хозяина перегрызть нам глотки.

– У моего отца не было руки, тоже протез носил, – говорит Карл в пустоту. – Руку ему оттяпал сенной пресс на ферме у дедушки. Он говорил, что душа, верно, и впрямь существует, раз он до сих пор чувствует оторванными пальцами струны любимого банджо.

– Замолчи, – шиплю я, виновато косясь на инвалида.

Не помню, чтобы Карл упоминал на суде такие леденящие душу подробности. А ферма у его дедушки действительно была. Я не отметила ее на карте, но могу безошибочно ткнуть в нее пальцем даже с завязанными глазами. Она находится на западе Техаса, в сотнях миль от нас. В моих кошмарах это огромное бесконечное кладбище, на котором я копаю и копаю землю, как прилежный муравей.

В комнате воцаряется мертвая тишина.

Доктор Киви.

Я перевожу взгляд на ее бордовую хирургическую шапочку Техасского аграрно-технического университета – чтобы не смотреть на единственный сгусток крови у нее на животе (она словно только что выпотрошила оленя) и на краешек железной каталки у нее за спиной, с которого свешивается неподвижный хвост Барфли.

Я глотаю слезы – из-за чужой собаки. Моя одежда перемазана кровью. На меня пялится вся ветеринарная клиника.

Как же быстро пошли прахом мои планы.

15

Я словно бы смотрю видеозапись разговора Карла с моей милой умной сестрой. Он пытается очаровать ее. Одурачить. Как ему это удалось? Я должна знать. Должна увидеть своими глазами.

Пока доктор Киви рассказывает мне об операции, Карл в противоположном углу приемной уже вовсю флиртует с Дейзи. Та улыбается и сверкает розовыми резиночками на брекетах. Ее длинная коса шоколадного цвета, кое-как обернутая вокруг головы, падает за спину.

Убери руку с ее плеча! С этих дурацких котят «хелло китти».

Я наконец поняла, в чем заключается неуловимое сходство Дейзи с моей сестрой. В их сиянии.

До меня долетают лишь обрывки отчета доктора Киви о проведенной операции и состоянии пса. В его бедре сидела пуля двадцать второго калибра, внутренние органы не повреждены, чипа нет. Лучше оставить его на ночь под медицинским наблюдением.

– Вы вообще слушаете? – раздраженно спрашивает доктор Киви. – Дейзи согласилась одну ночь подержать вашего пса здесь, бесплатно. Она за ним присмотрит. Ей все равно нужно добирать часы для поступления в Гарвард.

Я рассеянно киваю. Надо срочно выдернуть Карла из орбиты Дейзи. Видео перед моими глазами перематывается вперед: я вижу, что он сделает с этой шоколадной косой и железными прутьями, сковавшими ее зубки. А заодно – что он делал с золотыми сердечками, блестевшими в ушах Рейчел. Помню, мне снились кошмары о ее ушах.

– Карл. – Я поворачиваюсь к нему, повышаю голос: – Карл!

Он пожимает плечами и кланяется Дейзи.

– Хозяйка зовет.

На улице, оставшись с Карлом наедине, я не испытываю облегчения. Он вновь услужливо открывает заднюю дверь. Да что ж такое с этим задним сиденьем?!

Я захлопываю дверь.

– Садись вперед. Живо.

– Дейзи говорит, она не может приютить Барфли – у ее мамы аллергия на собак. И еще мама любит пинаться.

– Мы. Не. Берем. Собаку.

Дейзи теперь в своем желтеньком домике, в полной безопасности.

Я сажусь за руль, и в нос ударяет запах его пота – или подстреленной псины, или того и другого. Все хорошо, говорю я себе. После операции у меня осталось 3473,43 доллара (это с учетом щедрых чаевых, которые направо и налево раздавал Карл). Пересчитав наличные, я убедилась, что в общей сложности он украл у меня шестьдесят баксов. Значит, сейчас у него не больше тридцати. От этого становится немного легче.