Огонь в очаге едва теплился, и время успело перевалить за полночь, когда он решил, что выждал вполне достаточный срок, положил руку ей на талию и склонился, прижавшись губами к шее. Джоанна вздрогнула и проснулась, оцепенела на минуту-другую, а потом положила ладонь поверх его руки, покоившейся чуть ниже груди, и попыталась убрать, но он не позволил. Она еще не вполне проснулась, и влажные поцелуи, которыми он осыпал ее шею, заставляли ее дрожать, но уже не от холода, а от жара. Это было слишком приятно, чтобы тревожиться, но она все же переплела его пальцы своими и удержала руку.

Габриель понял, каков ее план, но это его не остановило. Он ласкал губами и языком мочки и извилины ее ушей, мягко высвобождая тем временем свою руку из ее ладони и медленно подбираясь пальцами снизу к ее полной упругой груди.

Странно, но его прикосновения были ей приятны. Она хотела отодвинуться от него, но вместо этого еще теснее прижалась, а когда почувствовала жесткое прикосновение мужской плоти, ее охватила паническая дрожь. Джоанна повернулась к нему, намереваясь потребовать, чтобы сдержал свое слово. Ведь он обещал, что не тронет ее нынешней ночью! Наверное, просто забыл…

– Вы же обещали, что не тронете меня сегодня.

Он поцеловал ее в лоб:

– Я помню.

– Тогда…

Он поцеловал ее в переносицу, и Джоанна почувствовала, что она вся совершенно окутана исходящим от него жаром. Он приковал ее к ложу своим телом, покрывал практически всю с головы до ног. Его тяжелые бедра покоились на ее бедрах, а мужская плоть прижалась к мягким завиткам, защищавшим сердцевину ее женственности. Ощущая его тяжесть на себе, она чувствовала страх, но и… удовольствие.

– Габриель…

Он погрузил пальцы ей в волосы и обхватил ладонями щеки, нагнулся так, что лицо оказалось совсем рядом, и, неотрывно глядя на губы, прошептал:

– Уже наступил новый день, так что я сдержал свое слово.

Он не дал ей времени для протеста или паники, зажав рот поцелуем. Его губы, жесткие и горячие, оказались невероятно нежными, и, словно для того, чтобы не дать ей привести ни одного из аргументов, язык проскользнул внутрь.

Габриелю хотелось заставить ее забыть все страхи. Не важно, что он так пылко желает ее: он знал, что никогда не станет ни к чему ее принуждать. Если Джоанна не сможет избавиться от своих опасений этой ночью, он попытается еще раз завтра… и послезавтра… и послепослезавтра. Будет ждать сколько потребуется. Придет время, и она научится доверять ему, а затем благополучно избавится от своей зажатости и стыдливости.

Его поцелуй уже не был нежным, она не сопротивлялась ему и отвечала с почти такой же страстностью. Низкий стон наслаждения вырвался из его груди, когда ее язык робко прикоснулся к его языку.

Это страстное одобрение сделало ее чуть смелее. Она была настолько поглощена собственной реакцией на эту возбуждающую любовную игру, что едва ли могла о чем-то думать. Она беспрестанно терлась о него бедрами, порой забывая, что нужно дышать.

Она быстро вошла во вкус, да так хорошо, как он только мог пожелать. Его губы прижимались к ней снова и снова, он проводил языком по ее губам, медленно проникая, а затем отступая, заставляя ее отзываться на его поддразнивание. Он хотел совершенно поглотить ее, и у него это получилось: по телу ее пробегала дрожь от желания, а когда его руки скользили по груди и большие пальцы касались чувствительных сосков, она стонала от наслаждения. Она не могла удержаться и извивалась в его руках, инстинктивно требуя продлить эту сладостную пытку.

Но он хотел, чтобы она захотела воспользоваться наконец руками, которые сейчас лежали вдоль тела, сжатые в кулаки. Он оторвался от ее губ и попросил обнять его, но она не послушалась. Он поднял голову, взглянул на нее и улыбнулся с чисто мужским удовлетворением. Джоанна выглядела совершенно ошеломленной происходящим с ней, в глазах ее пылала страсть. Он опять наклонился и завладел ее губами, раздвигая их и касаясь языком ее языка, чтобы дать понять, насколько доволен ею, а затем сам взял ее руки и положил на свой затылок, приказав хриплым шепотом:

– Держитесь за меня. Прижмитесь ко мне теснее.

Габриель медленно целовал ее, спускаясь все ниже и ниже, обхватил руками ее груди, затем наклонился и взял в рот сосок. Ее ногти тут же впились ему в плечи, и он заворчал от животного наслаждения.

Габриель ни на минуту не терял контроля за их любовной игрой, но когда его рука скользнула вниз по ее ровному, гладкому и шелковистому животу, а затем спустилась еще ниже, чтобы коснуться самого сокровенного, когда начал ласкать самый источник ее жара, потерял самообладание. Лоно, скрытое под мягкими завитками, было влажным и невероятно горячим. Большим пальцем он тер чувствительный бугорок, тогда как другие медленно один за другим проникали внутрь.

Сила неведомого наслаждения, к которому он принудил ее, была слишком пугающей, чтобы можно было понять или проконтролировать себя, она закричала, попыталась оттолкнуть его руку, в то время как ее тело само нетерпеливо придвигалось к нему.

Господи, она не могла себя понять.

– Габриель, что со мной происходит?

Ее ногти вонзались ему в плечо и голова металась по подушке, она стонала и кричала от все более откровенных ласок. Тогда он изменил положение и, успокоив ее новым поцелуем, прошептал он прерывающимся голосом:

– Все хорошо. Вам нравится это, не так ли?

Времени для ответа он ей не дал. Его губы опять завладели ее ртом, а язык проник внутрь как раз в тот момент, когда пальцы глубоко погрузились в тесно сжатое лоно.

Это погубило Джоанну. Страсть, какой она никогда прежде не знала, загорелась где-то в глубине ее живота и, словно огонь, растеклась оттуда по всему телу. Она уцепилась за мужа, своими медленными движениями побуждая его довершить это всепоглощающее блаженство, но Габриель еще сдерживался: боролся с бешеным желанием и продолжал ласкать ее губами и пальцами. Когда она внезапно прижалась к нему, дыхание ее со свистом вырвалось из груди, он понял, что она близка к тому, чтобы полностью освободиться от всего, что ее сковывало. Он тут же снова переменил положение так, что его напряженная плоть оказалась прижатой к ее раскрывшемуся лону. Он приподнялся на локтях, взял ее за подбородок и потребовал посмотреть ему в глаза.

– Назовите меня по имени, Джоанна.

Его голос прозвучал резко и хрипло.

– Габриель…

– Нет, я же просил не называть меня так!

Он поцеловал ее быстро и отрывисто, а оторвавшись от губ, заглянул сверху вниз в ее глаза и потребовал:

– Ныне и навсегда! Повторите эти слова, жена.

Каждый нерв ее тела жаждал освобождения, а он сжимал ее плечи, ожидая ее признания.

– Ныне и навсегда… Габриель.

Его голова упала ей на плечо. Спорить не было времени, и одним мощным движением он полностью вошел в нее, признавая поражение. Великий боже, какая она тугая и чертовски горячая!

Габриель… да бог с ним, пусть будет Габриель! Он надолго замер, давая возможность приспособиться к его вторжению, потом начал медленно двигаться. Он то почти выходил из нее, то опять заполнял до краев. Непроизвольно она подняла колени, чтобы он смог войти еще глубже. Она окружала его, вбирая в себя, и он застонал от чисто животного наслаждения. Это была утонченная агония. В его руках она стала неистовой: цеплялась за плечи, двигала бедрами навстречу, выгибалась под ним. Ее бедра тесно прижались к его бедрам, а стоны, тихие и невероятно сладострастные, делали неистовым и его. Никогда раньше он не испытывал такой страсти. Она совершенно не сдерживалась. Ее полная капитуляция ускорила и его собственную. Он не хотел, чтобы это кончилось так быстро, поэтому замедлил движения, то отрываясь от нее, то погружаясь снова.

Теперь Габриель не думал ни о чем другом, кроме того, как наполнить ее собой и дать ей обрести себя. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, и, когда по содроганию тела он понял, что она дошла до высшей точки наслаждения, и услышал, как она выкрикнула его имя, страшась и удивляясь одновременно, не смог сдерживаться долее. С громким сладострастным стоном сделал мощный толчок и излился в нее горячей струей.

Джоанне казалось, что тело ее раскололось на мелкие частички, чудилось, что она умирает. Никогда даже в самых буйных фантазиях она не могла вообразить, что возможно нечто подобное. Это было самым разрушительным и чудесным испытанием.

Она действительно позволила себе целиком и полностью отдаться Габриелю, и вознаграждение, благодарение Господу, оказалось изумительным. Муж тесно прижал ее к себе и сохранил невредимой среди бешеного шторма. Слезы просились наружу, но Джоанна была слишком опустошена, чтобы плакать. Габриель залпом осушил всю ее силу, но тоже изнемог: она сумела забрать его мощь. Его руки не выпускали ее из объятий, и ей было так тепло от его заботы.

Запах их любовных игр наполнил все пространство, сердца отстукивали неистовые удары, дыхание было прерывистым, тела блестели от пота.

Габриель оправился первым.

– Джоанна? – Он приподнялся, глядя на нее с беспокойством. – Надеюсь я…

Ее счастливый смех позволил не продолжать, и он не смог удержаться от ответной улыбки.

Эта женщина оказалась загадкой.

– Как вы можете смеяться и плакать одновременно?

– Я не плачу.

Он провел кончиками пальцев по ее щеке, стирая влагу:

– Но это же слезы…

– Да, но слезы счастья. Я даже не предполагала, что между мужчиной и женщиной возможно такое. Это прекрасно.

Он кивнул, явно довольный.

– А вы хотели найти мне любовницу.

– Ну уж нет! После сегодняшней ночи я никому даже взглянуть на вас не позволю. Вы заставили меня…

Она не могла подобрать нужного слова для описания своих ощущений, и он был счастлив помочь ей в этом.

– Пылать?

Она кивнула.

– Я не знала, что мужчине может доставлять удовольствие целовать и ласкать женщину перед совокуплением.

Он нагнулся, поцеловал ее в губы, затем перевернулся на спину.

– Это очень приятно и позволяет подготовиться к основному действу.

– Это восхитительно, – прошептала она со вздохом.

Не к месту вспомнилось, как это было с Рольфом: он быстро сдергивал с нее одеяло, коленями раздвигал ноги и быстро совершал несколько судорожных движений. Излив в нее липкую жижу, он тут же уходил к себе в спальню.

Джоанна натянула одеяло и закрыла глаза, пытаясь прогнать непрошеные мысли. Теперь у нее другой супруг, но значит ли это, что кто-то из них должен уйти? Габриель, похоже, никуда не собирался, и она решила, что уйти придется ей. А как не хотелось. И, о боже, ей хотелось, чтобы он опять любил ее.

Мысль, что ей будет приказано уйти, уязвляла ее гордость. Лучше не оставлять ему шансов.

Габриель же был смущен другими заботами. Его хитроумный замысел овладеть юной женой, усыпив ее подозрения, обернулся против него самого. Дьявол! Ведь это она овладела им. Он никогда до такой степени не забывался ни с одной женщиной, никогда, и теперь чувствовал себя уязвленным и спрашивал, что бы она сделала, если бы узнала, какую власть приобрела над ним.

Джоанна отодвинулась на край постели, добралась до своей рубашки и, повернувшись спиной к мужу, натянула ее. Ее ботинки, как она помнила, стояли возле двери.

И все же она медлила, не в силах понять самое себя: теперь она почему-то чувствовала себя несчастной и одинокой, ей хотелось плакать. Их любовная игра была чудесной, но теперь ее охватили новые сомнения. Она знала, что не заснет сегодня, и подумала, что к тому моменту, когда засияет утренний свет, доведет себя до полного изнеможения.

Габриель, казалось, уже погрузился в сон. Она как можно осторожнее добралась до двери, но только прикоснулась к щеколде, как он остановил ее:

– Куда это вы собрались?

Она повернулась:

– В другую комнату, милорд. Ведь вы ее предназначили мне в качестве спальни?

– Вернитесь, Джоанна.

Она медленно подошла к краю постели:

– Я не хотела разбудить вас.

– Я не спал.

Он прикоснулся к подолу ее рубашки, а в голосе его звучало только легкое любопытство, когда он спросил:

– Почему вам хочется спать одной?

– Мне вовсе не хочется! – вырвалось у нее.

Он дернул рубашку за рукава, и та упала на пол. Джоанна вздрогнула от холода, и это позабавило его. Он-то думал, что в комнате чертовски жарко. Откинув одеяло, он просто ждал, когда она опять заберется в постель.

Она не стала медлить и быстренько забралась на свое место. Габриель обхватил ее руками и крепко прижал к себе, потом натянул одеяло, громко зевнул и сказал:

– Мы будем спать вместе каждую ночь. Понимаете, Джоанна?

Она кивнула, ткнувшись при этом головой в его подбородок.

– У вас так принято – чтобы мужья всегда спали вместе с женами?

Он ответил уклончиво:

– Неважно. У нас с вами будет так.

– Хорошо, милорд.

Ее согласие, произнесенное быстрым шепотом, понравилось ему. Он теснее прижал жену к себе и закрыл глаза.

– Габриель?

Он что-то промычал в ответ.

– Вы не пожалели, что женились на мне?

Ну зачем она задала этот вопрос? Теперь ему известно, насколько уязвимой она себя чувствует и в какой ужасной неопределенности пребывает.

– Нисколько. Ведь земля принадлежит мне, чему я очень рад.

Его честность граничила с жестокостью. Она подумала, что, наверное, следует этим восхищаться, но почему-то не получалось. Ей казалось, что лучше бы он солгал и сказал, как счастлив иметь ее своей женой. Господи, да что это с ней? Ей ведь не хочется жить с человеком, который будет ей нагло лгать. Нет-нет, совсем не хочется.

Скорее всего, причиной таких глупых мыслей была усталость. Почему ее заботит, нужна она ему или нет? Она обрела в точности то, что хотела обрести, выходя замуж: вырвалась из когтей короля Джона. Да, она теперь свободна… и в безопасности.

Вот и с Габриелем все обстоит точно так же: теперь эта земля принадлежит ему.

– Вы слишком мягкосердечны. Возможно, я предпочел бы женщину сильную, не столь чувствительную.

Она уже засыпала, когда он сказал это, и не нашлась что ответить.

А он, помолчав, опять заговорил:

– Вы слишком нежны для здешней жизни, и сомнительно, что сможете продержаться здесь хотя бы год.

Судя по голосу, Габриеля не слишком огорчала такая перспектива. Джоанна постаралась воздержаться от возражений. Да и что она могла сказать? Что она очень крепкая и не менее вынослива, чем любая из женщин Нагорья? Говорить это было бы бесполезно. Габриель уже сделал свои выводы, и только время способно доказать, что она вовсе не тепличный цветок: у нее есть запас жизненных сил, и она уверена, что выживет в здешних условиях.

– Вы слишком робкая, а мне бы хотелось более напористую, дерзкую.

Теперь ей потребовалось собрать всю свою волю, чтобы промолчать. Ведь она задала ему один простой вопрос, и коротенького «да» или «нет» было бы вполне достаточно. Но он, казалось, находил удовольствие в перечислении ее недостатков. В его голосе слышался смех, и, по ее мнению, это было невежливо.

– Вам в голову приходят сумасшедшие идеи, а мне предпочтительнее, чтобы жена всегда меня слушалась.

Она принялась раздраженно барабанить пальцами по его груди, и он прикрыл ее руку своей и остановил этот красноречивый жест.

Тогда Джоанна громко зевнула, демонстрируя, что хочет спать. Любой сообразительный муж тут же прекратил бы свои причитания насчет ее грехов, но Габриель, видимо, не отличался сообразительностью.

– Вас очень легко напугать. – Он вспомнил выражение ее лица, когда она впервые увидела его волкодава. – Возможно, я бы предпочел женщину, перед которой мой пес сидел бы на задних лапах.

Тепло, которое излучало его тело, убаюкивало, и захотелось теснее к нему прижаться.

– Вдобавок ко всему вы слишком хрупкая, – заявил Габриель. – Первый же порыв северного ветра сдует вас с места. Возможно, я бы предпочел женщину повыше и поплотнее.

Она уже погружалась в сон и даже не собиралась с ним спорить. Это разбирательство требовало от нее слишком большого внимания. Слушая, как супруг перечисляет ее бесчисленные изъяны, Джоанна заснула.

– А еще вы ужасно наивны, дорогая.

Габриель припомнил ее слова, что теплая погода держится здесь почти круглый год. Брат ей возмутительно солгал, а она поверила.

Он помолчал, прежде чем наконец честно ответить на ее вопрос.

– Джоанна?

Ответа не было. Тогда он нежно поцеловал ее в лоб и прошептал:

– Если без шуток, я безумно счастлив, что женился на вас.