Глава 4. Фиона

Когда Мария вернулась в гостиную, я стояла, рассматривая черно-белые фотографии в рамках, выставленные на столе позади одного из диванов. Я была почти уверена, что узнала в детях на одной из них своих единокровных брата и сестру, Слоан и Коннора. Они стояли на фоне виноградных рядов, озаренные солнцем, улыбающиеся. Я подумала, не Антон ли сделал это фото. На всех остальных фотографиях были люди, которых я не знала и даже не пыталась угадывать. Много фотографий казались сделанными в 70-х годах.

– Фиона, вы можете пройти со мной? – Мария махнула мне рукой из дверей.

Снова занервничав, я пошла за ней сквозь другие двери, которые привели нас в небольшой открытый внутренний дворик. Мы прошли через него и снова зашли в дом, в большую гостиную, которая выходила в сад с восточной стороны виллы. В дальнем конце комнаты вокруг овального обеденного стола сидели люди. Все молчали.

Когда все глаза уставились на меня, я замерла на месте.

Не моргнув глазом Мария подошла к столу и выдвинула последний свободный стул.

– Господа, это Фиона Белл. Фиона, садитесь сюда, рядом со мной.

Я постояла еще несколько секунд, пока Мария начала представлять мне остальных.

– Это Коннор, сын Антона.

Мой единокровный брат.

Он сидел, низко откинувшись на стуле, и, закинув голову, смотрел в потолок. Казалось, ему было скучно. При звуке своего имени он поднял голову и кивнул мне через стол, после чего снова уставился в потолок.

Мария продолжила, указав на красивую темноволосую женщину, сидевшую возле него.

– Это Слоан, дочь Антона.

– Доброе утро, – поздоровалась Слоан, слегка приподнимая подбородок и оглядывая меня с ног до головы с орлиной зоркостью.

– Миссис Уилсон вы уже видели, – сказала Мария. – А это сестра Антона, Мейбл, которая приехала из Лондона. – Мейбл была пожилой женщиной в инвалидной коляске. – Рядом с ней Рут, ее дочь.

– Рада познакомиться, Фиона, – тепло сказала Рут.

– Мне тоже очень приятно, – ответила я.

Рут наклонилась к матери и крикнула ей на ухо:

– Мам, как же она на него похожа!

– Незачем так кричать! – нахмурилась в ответ Мейбл.

– А это юристы, – продолжала Мария. – Джон Уэйнрайт и Карен Миллер.

– Здравствуйте, Фиона, – поздоровался мистер Уэйнрайт. – Пожалуйста, садитесь, и мы начнем.

– Спасибо. – И я села за стол рядом с Марией.

Адвокаты разложили перед собой стопки бумаг и выключили звук у своих телефонов. Ощущая на себе взгляды, полные злобы, я попыталась унять сильно бьющееся сердце.

– Итак, начинаем? – сказал мистер Уэйнрайт. – Прежде всего примите наши искренние соболезнования. Антон был замечательным человеком, и всем, кто его знал, будет его очень не хватать.

– Какое изящное соболезнование, – сказал Коннор. – Благодарю вас. Мы все глубоко тронуты.

Слоан хлопнула его по плечу, и я почувствовала, что всем остальным за столом было неловко. Казалось, что даже адвокатов удалось выбить из колеи этим замечанием.

Мистер Уэйнрайт откашлялся и продолжил.

– Завещание мистера Кларка датировано седьмым декабря 2015 года, оно было составлено мной, в присутствии мистера Кларка в нашем офисе на Фенчерч- стрит, в Лондоне. – Он перевернул страницу. – Так что начнем с лондонской собственности. Дом в Челси оставлен вам, Мейбл, так же, как и три миллиона фунтов наличными.

Рут сжала руку матери.

– Вот, мама. Все будет в порядке.

– Дом на Итон-Сквер в Белгрейвии переходит к Коннору и Слоан, в равных долях.

– О, слава богу, – произнесла Слоан, и ее голова упала на стол с вполне ощутимым стуком.

– Видишь? – сказал Коннор. – Он знал, как ты любишь этот дом.

– Да, наверное, – ответила она, снова выпрямляясь. – Не могу тебе передать, насколько легче мне стало. – И резко взглянула в мою сторону.

Мистер Уэйнрайт повернулся к Марии.

– Что же касается владений в Тоскане… Мария Гуардини, вам завещается дом, в котором вы живете в настоящее время, а также шесть гектаров земли и двести тысяч евро.

Мария уставилась на него широко распахнутыми глазами.

– О, Мио Дио!^[17]

– Серьезно? Вы шутите? – казалось, Коннор удивлен, но одновременно и обрадован. – Вот это да, Мария. Как тебе повезло. Поздравляю.

Слоан убрала за ухо прядь волос.

– Мария, это просто чудесно. Ты это заслужила.

Рут протянула Марии салфетку, которой та промокнула слезы.

– Коннор и Слоан, – продолжил мистер Уэйнрайт. – Ваш отец оставил каждому из вас по три миллиона фунтов из английского инвестиционного портфеля.

– Отлично, – сказал Коннор, выпрямляясь и опираясь локтями на стол.

– Миссис Уилсон, вам он оставил картину Караваджо, которая висит над камином в главной гостиной.

Кейт горько рассмеялась.

– Действительно. Я умоляла его отдать ее мне во время развода, но он наотрез отказался.

– Не жалуйся, мам, – сказал Коннор. – Ты же ее наконец получила.

Она откинулась назад и скрестила руки на груди.

– Ну что ж, я рада ее получить. Это именно я уговорила его купить ее.

Мистер Уэйнрайт перевернул очередную страницу.

– Что же касается предприятия Винодельни Маурицио, которое включает в себя виноградники, оборудование, здания и обстановку, девять тысяч гектаров земли в Тоскане и все финансовые вложения – все это завещается Фионе Белл.

Что такое он только что сказал?

В комнате повисла тишина. У меня пересохло во рту.

– Что-о-о! – заорал Коннор.

Словно в замедленной съемке, мистер Уэйнрайт взял очередной листок из лежащей перед ним стопки и перевернул его. Я следила за этим листком завороженным взором, словно за летящим по ветру листиком.

Коннор встал, прижимая ко лбу раскрытые ладони.

– Скажите мне, что вы не говорили этого. Думаю, что я неверно вас расслышал.

Адвокат повторил сказанное, и все продолжили пялиться на меня.

– Этого не может быть, – недоверчиво произнесла Слоан. – Почему он оставил все ей?

Я сидела неподвижно, не в силах произнести ни слова.

Коннор злобно взглянул на меня.

– Ну, какого же черта ты сделала?

– О чем вы? – спросила я, все еще не воспринимая произошедшее до конца. Наверное, это все же какая-то ошибка. Антон не мог оставить мне все.

– Да ты слышала, – ответил Коннор. – Как ты это сделала?

– Я ничего не делала, – прошептала я, защищаясь.

Он снова повернулся к адвокату.

– Этого не может быть.

– Боюсь, что это так, – ответил мистер Уэйнрайт. – Ваш отец был очень четок в выражении своей последней воли.

– Кому? – спросил Коннор. – Вам? Вы лично присутствовали, когда он принял это решение?

– Нет, но он выразил его совершенно ясно, когда пришел ко мне в офис.

Коннор недоверчиво потряс головой.

– Он был пьян?

– Нет, он был совершенно трезв и в своем здравом уме, могу вас заверить.

– Откуда вам это знать? Вы что, врач?

Но мистер Уэйнрайт был непоколебим.

– Я засвидетельствую в суде, что он был в полном здравии и ясном рассудке.

Коннор повернулся к матери, сидящей напротив него.

– Мам. Сделай что-нибудь. Это просто невозможно.

Она несколько раз моргнула.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? Я в таком же шоке, как и ты. Твой отец никогда не упоминал при мне, что хочет изменить завещание, и я уж точно ничего не знала о его незаконном ребенке. – Она обвиняюще уставилась на меня. – Сколько вам лет? В каком году вы родились?

– В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом, – ответила я.

Миссис Уилсон возмущенно воскликнула:

– Мы тогда были еще женаты. Еще даже не развелись.

Я замялась, подыскивая слова.

– Мне очень жаль. Я не знаю, что тогда происходило. Все, что мне известно – что моя мать провела здесь лето – с моим папой, ее мужем, – а я родилась в Америке, когда они вернулись домой.

– Невероятно, – фыркнула миссис Уилсон. – Хотя я не должна удивляться.

– Уж конечно не должна, – сказала Слоан. – Ты же знала, что он спал с кем попало, даже когда вы были еще женаты. Потому ты от него и ушла.

Все они снова посмотрели на меня, как будто это я была виновата в том, что их отец был таким бабником.

– Не смотрите на меня, – сказала я наконец. – Я во всем этом не виновата.

– Так ли? – сказал Коннор. – Мне как-то с трудом в это верится.

– Почему? – спросила я. – Ваши родители развелись несколько десятков лет назад, и прямо сейчас в этом доме находится женщина, которая была одной из его подружек. Единственное, что меня удивляет – так это то, что я единственный незаконный ребенок, сидящий сегодня за этим столом.

Миссис Уилсон поднялась.

– Как ты смеешь?! Он еще даже не остыл в своей могиле.

Я громко рассмеялась.

– Серьезно? Простите. Это действительно странно.

Она снова села на стул и, повернувшись, ласково заговорила с адвокатом:

– Джон. Вы, конечно же, понимаете, какая проблема у нас возникла. Если бы я знала, что все так обернется, я пригласила бы своих адвокатов.

– Это ничего бы не изменило, – невозмутимо ответил мистер Уэйнрайт. – Завещание действительно и остается в силе.

Она окинула его искоса почти кокетливым взглядом, как будто надеялась очаровать его, чтобы он изменил дело в ее пользу. Но он продолжал молчать, нисколько не колеблясь.

– А он не говорил вам, почему он так поступил? – спросила миссис Уилсон, раскрасневшись от возмущения. – Не объяснял, почему решил обездолить собственных детей ради ребенка, которого никогда даже не видел?

– Он их не обездолил, – сообщил ей Джон. – Он оставил им по три миллиона фунтов и дом в Лондоне.

Миссис Уилсон резко выдохнула и прижала руку к груди, как будто была оскорблена.

– Для него это была карманная мелочь, – сообщил Коннор всем окружающим. – Винодельня стоит в разы больше этого.

Мне было довольно интересно, насколько же именно больше она стоит, но я не посмела спросить. В настоящий момент было лучше сидеть тихо и держать рот на замке.

Коннор снова уселся за стол.

– Мы будем бороться.

– Я предполагал это, – ответил мистер Уэйнрайт.

Слоан быстро замахала руками.

– Подождите. Я уверена, все это может довольно легко разъясниться. Если я правильно понимаю, в Италии существует закон о наследовании детьми имущества отца. Мой муж проверил это, перед тем как я садилась в самолет. Он сказал, это называется обязательное наследование или что-то подобное, и что мы должны получить как минимум шестьдесят шесть процентов всей его собственности в равных долях. – Слоан указала на меня. – А она не наследница. Она незаконная.

Я начинала ненавидеть звуки этого слова.

– Это верно, – ответил мистер Уэйнрайт. – Гражданский кодекс Италии защищает ближайших родственников, но в 2015 году Европейский Союз принял закон, позволивший вашему отцу, как британскому подданному, составить завещание согласно законам его страны. А в Соединенном Королевстве Великобритании человеку предоставляется гарантированная законом свобода распоряжаться своим имуществом так, как ему будет угодно. Он мог бы при желании оставить все на благотворительность.

Коннор протянул руку в мою сторону.

– Ну, вот вам ваша благотворительность.

– Простите? – сказала я.

Мария под столом взяла мою руку и пожала ее. Я встретилась с ней взглядом, и она покачала головой.

– Чего я не могу понять, – обратился ко мне Коннор, – так это что же произошло между моим отцом и вашей матерью. Она что, шантажировала его? Или это были вы? – И впился в меня глазами.

– Да нет конечно! – ответила я. – Я вообще никогда в жизни с ним не разговаривала!

– Тогда как же мы должны все это понимать? – спросил Коннор. – Мы никогда не слышали о женщине, которую он трахнул тридцать лет назад. Как ее звали?

– Лилиан Белл, – ответил мистер Уэйнрайт.

Коннор повернулся за разъяснениями к Марии.

– Она же не присутствовала в его жизни, верно?

Мария пожала плечами.

– Я об этом ничего не знаю.

Адвокат невозмутимо произнес:

– Согласно утверждению вашего отца, существовали письма.

Коннор нахмурился.

– Письма? О чем вы говорите? Любовные письма?

– Не знаю. Он не говорил, – ответил мистер Уэйнрайт.

Коннор во внезапном приступе ярости вскочил со стула, опрокинув его, и подбежал к окну, где замер, глядя наружу. Все, кроме Слоан, молча смотрели на него.

– Он не передавал эти письма вам на хранение? – спросила она. – Как свидетельство или что-то в этом роде?

– Для написания завещания не требуется свидетельств, связанных с выражением чьей-либо последней воли, – объяснил ей мистер Уэйнрайт. Я подумала, что он изо всех сил старается не показаться снисходительным.

– Но он все хранил, – ответила Слоан. – Верно же, Мария? Я не хочу использовать слово барахольщик, но он же с трудом соглашался выбросить хоть что-то. А эти письма, что очевидно, были ему важны. Они должны где-то быть.

Коннор снова повернулся к адвокату.

– А что, если эта женщина, Лилиан Белл, шантажировала его? Тогда у нас будут основания опротестовать завещание, ведь так?

Мистер Уэйнрайт повернулся на стуле.

– Да, в этом случае так и будет. Но вам придется это доказать.

Коннор наклонился вперед.

– А если не шантаж, то какие еще есть основания, чтобы отменить завещание? Злоупотребление влиянием? Принуждение? Мошенничество?

– Да, все это может быть учтено, – ответил мистер Уэйнрайт. – Но ваш отец ни в чем не проявлял, что находится под воздействием каких-либо манипуляций.

– Может, он сам этого не понимал. Или, в случае шантажа, он хотел по какой-то причине скрыть это.

Мистер Уэйнрайт в упор посмотрел на него.

– Коннор, вы не можете опротестовывать завещание с подобными обвинениями просто потому, что считаете его несправедливым. У вас должна быть серьезная законная причина, а предполагать то, что предполагаете вы… Чтобы доказать подобное, вам нужны свидетельства. Убедительные свидетельства.

– Но вы только что сказали, что были письма, – ответил Коннор, оборачиваясь ко всем, сидевшим за столом. – И я заявляю вам всем прямо сейчас – я собираюсь задавать самые жесткие вопросы. Кто-то должен что-нибудь знать. – Он указал на меня. – Вот хотя бы она.

– Я не знаю, – ответила я.

Он горько хохотнул.

– Да даже если бы знала, ты бы нам не сказала, особенно если собираешься все это унаследовать. – Направляясь к двери, он окинул меня ненавидящим взглядом. – Я иду звонить своему адвокату.

Слоан тоже поднялась.

– Похоже, я должна сделать что-то подобное. – И она вышла из комнаты вслед за братом.

Мария выдохнула.

– Ну вот. – Она выпрямилась на стуле и повернулась к юристам. – Можно спросить, мистер Уэйнрайт, если это завещание будет признано недействительным… существует ли предыдущее завещание, которое вступит в силу вместо него?

– Да, существует, – ответил он. – Оно было написано около десяти лет назад.

– И по нему винодельню получали дети?

– Да.

– Ясно. – Она помолчала, крутя сережку. – Пожалуйста, извините. Я не знаю, как задать этот вопрос, чтобы не показаться эгоистичной, но в той, прошлой версии завещания маленькая вилла тоже отходила ко мне? И эти деньги?

Он помолчал.

– Боюсь, что нет. Это было дополнение, сделанное к настоящему завещанию.

Ее плечи слегка поникли, и в этот момент я подумала, что у меня появился союзник, потому что Мария не захочет потерять то, что ей завещал Антон. Впервые после приезда в Тоскану я почувствовала себя не совершенно одинокой.