Цитаты из книги «Предчувствие конца»

Поступки человека зачастую выдают его душевное состояние». Это касается истории – Генриха Восьмого и ему подобных. А в повседневной жизни, на мой взгляд, справедливо как раз обратное: нынешнее душевное состояние позволяет судить о прошлых поступках.

Или другими словами. Кто-то сказал, что в истории ему наиболее интересны те эпохи, когда рушится мир, потому что это означает рождение чего-то нового. Приложимо ли это к истории отдельного человека? Умереть, когда рождается нечто новое, даже если это новое – наша глубинная сущность? Все политические и исторические перемены рано или поздно вызывают разочарование; точно так же и зрелые годы. Точно так же – и сама жизнь. Подчас мне кажется, что цель жизни состоит в том, чтобы подготовить нас к неизбежному расставанию с ней, подточить наши силы, доказать, пусть не вдруг, что жизнь не так уж хороша, как о ней думают.

Мой друг-философ, который, посмотрев на жизнь в упор, пришел к выводу, что любой разумный, отвечающий за свои действия индивидуум должен иметь право отказаться от непрошеного подарка, и совершил благородный жест, который с каждым уходящим десятилетием все более отчетливо высвечивал компромиссы и малости, из которых складывается жизнь большинства. «Жизнь большинства»: моя жизнь.

Тогда – и еще долго – поделиться мне было не с кем. Не зря же Маргарет говорила: «Решай сам, Тони». И правда, мне предстояло заново оценить целую полосу своей жизни, а собеседницей моей была только совесть.

Я твердо знаю одно: есть время объективное, а есть субъективное, которое ты носишь на внутренней стороне запястья – там, где пульс.

Естественно, я не верю… не верил в проклятия. То есть в слова, вызывающие к жизни события. Но сам факт упоминания событий, которые потом стали реальностью, сам факт пожелания зла, которое не преминуло свершиться, по сей день вызывает у меня нечеловеческий ужас.

Затем мысли снова обратились к Адриану. С самого начала он видел вещи более отчетливо, чем любой из нас. Пока мы упивались подростковым скепсисом, полагая, что вечное неудовольствие – это весьма оригинальная реакция на условия человеческого существования, Адриан уже видел дальше и шире. Он и жизнь чувствовал острее, хотя – а может, поскольку – решил, что игра не стоит свеч.

И наконец, я вспомнил открытку, которую отправил Адриану в качестве предварительного ответа на его письмо. Написанную в делано-равнодушном тоне: мол, возражений нет, дружище. На открытке был изображен Клифтонский подвесной мост. С которого каждый год люди бросаются вниз, навстречу смерти.

Сначала я думал в основном о себе и о том, кем – или каким – был в молодости: ревнивым и злобным хамом. О том, как пытался расстроить их отношения. Хорошо еще, что из этого ничего не вышло: ведь мать Вероники заверила меня, что в последние месяцы жизни Адриан был счастлив.

Больше знаний – меньше страха.