Мэйсон
Амфитеатр настолько переполнен, кажется, последующие входящие попусту сядут на шею друг друга. Но не я. Моё местечко свободно. Собственно, на него и приземляется моя светлость и величество. Женские руки тут же скользят по плечам, и я подмигиваю Треку, который занимает соседнее.
Он одобрительно улыбается и стукает мой кулак в знак приветствия.
– Какие планы на вечер?
– Грандиозные, – провозглашаю я.
В синих глазах отражается веселье, и я заранее знаю, что он что-то задумал.
– Поточнее, Картер.
– Занимаюсь с отцом.
– Составить компанию?
– Собрался гонять мячик по полю в одиночестве?
– Могу перестроиться и принять боксёрскую веру.
– Дерьмовая идея.
– Да ладно, твой отец способен перешить меня.
Не прошла минута, как от общения со мной хотят вынести выгоду. Вот, каких людей никогда не смогу перевести в ранг «друг».
– Вряд ли, – отрезаю я.
Трек молчаливо соглашается и расслабляется в кресле.
Единственный человек, который не напрашивался на тренировку или знакомство с моим отцом – Ди. Это вторая причина, по которой держу каждого на расстоянии вытянутой руки. Практически каждый решил, что может воспользоваться и войти в круг моей семьи. Каждый думает, что мы – друзья. Могу подыграть до поры, до времени. Что касается Ди: мы знакомы с юношеских лет, пересекались лишь на соревнованиях. Но по счастливой случайности, его занесло в Нью-Йорк, где встретились. Последующее время он всегда был рядом и не торопился нарушать личные границы, ко всему прочему, не набивался в приятели. Ди – мой разум. Я – его эмоции.
Достаю наушники из кармана и заглушаю нудную лекцию профессора группой I Prevail и песней Stuck In Your Head.
Я закрываю глаза. Плевать на вселенную до тех пор, пока музыка наполняет внутренний мир. Когда заключительные мягкие аккорды раздаются в ушах, приоткрываю веки и встречаюсь с золотисто карими на другой стороне амфитеатра. Подмигиваю своей вчерашней стриптизерше, она, в свою очередь, отворачивается к профессору.
Проклятие, девчонка крепкий орешек.
Даже отсюда замечаю прозрачный блеск на пухлых губах. Небрежно раскиданные локоны по плечам, струятся по белой футболке, поверх которой накинута джинсовка военной расцветки. С удовольствием мог пройтись взглядом по идеальным ножкам, но они прячутся под столом. К счастью, рыться по воспоминаниям не приходится, я отчетливо помню каждый изгиб её тела. Зрительная память удостаивается отдельной чести.
Вытаскиваю наушники и пихаю Трека локтем.
– Ты нигде не видел ту девчонку с третьего ряда напротив? Блондинка, белая футболка и джинсовка.
– Какая из них?
– Джинсовка военной расцветки.
Трек находит цель.
– Вроде нет, – мне не нравится, что его похотливый взгляд продолжает изучать её. – Она ничего. Сколько?
– Неделя.
– Ты не разведёшь её за неделю, – я хочу врезать ему из-за громкого тона, но подавляю желание.
– Ты её не знаешь.
И он протягивает ладонь под столом.
– Пари?
– Иди на хрен, мне есть, чем заняться.
– Как хочешь.
Я продолжаю следить за девушкой, которая больше не поворачивается в мою сторону, а если и делает это, то взгляд встречается с моим и выражает полное безразличие. Но в одном точно уверен: в заинтересованности. Черт возьми, другого не дано. Ко мне подкатываю даже те, у кого имеются парни. Мои знакомые парни. Каждая из них априори опустилась ниже плинтуса, если мы станем теми, кто должен возродить человечество – я буду тем, кто погубит окончательно. У меня принципы, и первое: не трахаться с чужой девушкой. Именно я знаю, насколько это дерьмово. Именно я стал тем, кто по незнанию делил одну девушку с другим почти год. Клятвы, пустые слова о любви и прочая хрень от неё – гребаное разбитое сердце и душа от меня.
Эмили. Та, кто кардинально поменяла и помогла дойти чёртовой точки невозврата. Того Мэйсона, который доверял и впускал в жизнь любого больше не существует. И никогда не будет. Любовь – ложь.
Из неприметной девушки она превратилась во всадника Апокалипсиса. Та сука, которая разгуливала по коридорам школы со своей свитой, больше не была моей тихой спокойной Эмили. Я создал Дьявола. Дьявола, который кувыркался с моим лучшим другом и который на тот момент был в отношениях с моей сестрой. Чертова Санта Барбара под названием жизнь.
Новый прилив ярости настигает внезапно, из-за чего приходится уносить ноги.
Десятки взглядов прожигают спину. Нет необходимости подносить спичку, чтобы бомба с моим именем рванула и уничтожила всё в радиусе мили.
Из аудитории вылетаю, как из горящего здания, а в следующее мгновение от костяшек на пальцах до плеча ползёт агония. Физическая боль – ничто, когда орудует душевная. Словно в органы впиваются когтями, раздирая их долго и извращённо. Оппонент не даст ответ, потому что представляет собой стену, но боковым зрением замечаю движение.
Рон смотрит на меня с ядовитой усмешкой и тем же ядовитым блеском в зелёных глазах. Именно ему, мать вашу, в эту секунду приспичило шагать мимо.
– Картер, у тебя окончательно фишку дунуло?
– Отсоси, – рычу в ответ.
– А это кто? Твоя новая потоскушка? – продолжает он.
Приходится оглянуться, чтобы застать ту самую блондинку, которая с мрачным выражением переглядывается между мной и Роном. Дебил, в свою очередь, не затыкается.
– Ну, и как она?
В следующую секунду кулак впечатывается в его челюсть, и за пеленой перед глазами, улавливаю железный привкус крови на языке.
Кретин успел зарядить мне.
Но это первый и последний раз, потому что дальше всё как в тумане. Эмоции берут верх, а руки принимаются за работу. Меня как минимум исключат и лишат всех званий, но ярость сильнее. В это мгновение последнее, о чём могу думать – исключение из спортивного сообщества. Я хочу избавиться от душащей злости.
Вокруг талии обвиваются руки и пытаются оттащить. Крики смешиваются в одно неразборчивое брюзжание, но не могу остановиться. Я получаю каплю возмездия. Ублюдок давно бестолково трепал языком и сегодня поймал вспышку.
– Картер! – грубый мужской бас вырывает из состояния аффекта и тело каменеет. – Я жду ваших родителей! Сегодня!
Глаза ректора метают искры чистейшего безумия, а это говорит о том, что моя студенческая жизнь могла завершиться прямо сейчас.
Я отшатываюсь от Рона, который в луже крови, и не могу проглотить страх, поселившийся в груди.
Я только что мог убить человека. Живого человека, чёрт возьми, человека за то, что он попал под горячую руку и трепанул лишнего о той, кого не знаю. Я не знаю даже её имени!
Проклятие!
Сбрасываю руки с талии, но эта же рука огибает запястье и тащит за собой.
Толпа провожает нас с диким ужасом, застывшим в глазах и на лицах, и расступается в стороны, как только делаю шаг. Среди них Трек, который не торопится идти следом. Вот ещё одна причина, по которой у меня нет друзей. Весь этот жалкий сброд не способен на дружбу. Они никогда не кинутся ни в огонь, ни в воду. Они всегда будут искать выгоду. Они – чёртова грязь под ногтями, не стоящая внимания.
Валюсь на кресло и утыкаюсь лицом в окровавленные ладони, расставив локти по коленям.
Все внешние звуки померкли, осталась пронизывающая тишина. Она может свести с ума.
Руки в крови, тупая боль в костяшках и ноющая в грудной клетке. Всё напрасно. Трата времени. Трата сил. Трата себя. Внутри прежний гнев, непонимание, отрешение. Но у меня есть совесть, уйти могу самостоятельно.
Я поднимаюсь на ноги, вслед чему звучит резкий возглас:
– Сядь!
Фокусирую взгляд на знакомой незнакомке и морщусь.
– Какого черта тебе надо от меня?!
– Сядь обратно, – она без колебаний указывает на кресло и выражает абсолютное спокойствие. Обо мне такое сложно сказать.
– Ты кто такая? Отвали на хрен!
Желание вырваться из клетки настолько велико, что могу пройти сквозь стены. Я чувствую себя подобно заключённому. Это не то, чего хочу. Я не тот выдающийся студент, зубрящий днями и ночами. Мне нужна грёбаная свобода. Здание душит.
– Сядь, Картер! – снова верещит сирена, и я фыркаю, повернув лишь корпус, когда распахиваю дверь.
– Ты кто, мать твою, такая? Скорая помощь?
– Трикси, – говорит она, словно поинтересовался именем.
– Мне плевать на твоё имя, Трикси, как и на остальных в целом. На каждого из них. Ты ещё не поняла?
– Кого ты строишь, Картер? Стива Роджерса1?
Что?! Я же не ослышался?
– Отвали на хрен, Трикси. Так понятней?
– Дай мне помочь тебе! – её голос надрывается, и я почему-то не могу противостоять.
Делаю шумный вздох и возвращаюсь обратно.
Девушка делает шаг и медленно садится на колени, поставив в ногах аптечку. Лишний раз радуюсь, что её глаза не на уровне моих.
Приходится проглотить гордость и сжать челюсти. Ещё немного, и раскрошу зубы.
Смочив вату жидкостью из бутылька, она рассматривает мой подбородок и разбитую губу, после чего едва касается рассечения. Я почти не дышу, несмотря на острое жжение и горящие лёгкие. Поднимаю взгляд и сверлю стену над её макушкой.
Неспешные, мягкие касания разжигают давно забытые чувства, и я отстраняюсь в сторону, чтобы не ощущать тёплое дуновение, аромат и прикосновения. Мне не нравится уединение с ней ровно так же, как нравится. И особенно не нравится, что она стоит на коленях между моих ног.
– Оно того стоило?
– Да, – сквозь зубы, беспристрастно заявляю я.
Девушка качает головой, её глаза вновь находят мои. В них вижу собственное отражение. Это плохо. Чертовски плохо.
– Я могу сама за себя постоять.
Я поднимаюсь с кресла и направляюсь к выходу, оставляя её в том же положении.
– Просто скажи спасибо, – вкладываю в эти слова всю чёрствость и сухость.
Открываю дверь и делаю шаг за порог, избавляясь от крови с помощью футболки. Когда голос за спиной произносит ранее предложенную мною благодарность, закрываю дверь и делаю вид, что не услышал.
Первый поворот и кулак врезается в стену, вокруг костяшек тут же образуются новые кровоподтёки, а тупая боль напоминает о себе с двойной силой. Но я рад её почувствовать.
– Дерьмо! – цежу себе под нос.
Быстрые глухие шаги, эхом отзывающиеся в стенах коридора, говорят о приближающемся человеке. И это последнее, чего хочу. Никого не желаю видеть.
– Даже не думай сваливать! – орёт за спиной Ди, из-за чего автоматически торможу.
Ди буквально налетает, хватает за футболку и сжимает в кулаках. От него разит злостью и непониманием.
– Какого хрена ты творишь? Ты хоть понимаешь, что мог убить его? Ты хоть понимаешь, что нарушил правила? Очнись, черт возьми, Картер!
На последних словах он срывается на крик.
– Я ухожу, – сбрасываю его руки и разворачиваюсь, чтобы уйти.
– Твой отец сейчас приедет. Если не будешь присутствовать, тебя везде исключат!
Останавливаюсь и бросаю на него взгляд через плечо.
– Не везде.
Продолжаю путь, и когда дохожу до выхода, слушая шаги друга за спиной, не успеваю положить ладонь на дверную ручку, потому что она распахивается.
Внутри всё взрывается.
Я разочарован и зол, что может быть хуже?
Легко.
То, когда видишь это во взгляде самого близкого человека. Того, кто с детства был тем самым идолом, кумиром, идеалом мужчины, мужа, друга и отца.
Взгляд папы выражает только одно: разочарование. Несколько секунд, он смотрит на меня, после чего переводит взгляд на Ди. За гулом в ушах, я не слышу их диалог, но это наверняка вопрос о произошедшем. Когда ладонь отца ложится на плечо – вздрагиваю.
– Пошли.
Медленно киваю и сам не понимаю, как, но следую за ним. Успеваю уловить хлопок по спине от Ди, как знак поддержки. Он не был рядом в те злополучные минуты срыва, но пришёл сейчас. Более чем уверен: он сделал это, как только услышал мою фамилию или имя. Достаточно инициалов, чтобы Ди пулей прилетел в то место, где буду я.
На горизонте появляется Мэди, её голубые глаза наполняются сожалением и огорчением. Это добивает. Разочарование от отца, огорчение от сестры, негодование от друга. Осталось увидеть маму и Эйдена. Мне отлично удаётся губить всё живое вокруг.
– Ты в порядке? – запыхаясь, спрашивает она, вцепившись в мою руку.
Всё, что могу – выдавить кивок.
– Что произошло?
На этот раз отрицательно кручу головой. Никто не поверит моим словам. Я не врезался в дверной косяк и, тем самым, не разбил губу. На кулаках не краска, а кровь. Они разбиты. Футболка в кровоподтёках, а не рисунках. Картина красноречивей некуда.
– Найди Ди. Потом поговорим, – это всё, что могу сказать.
Мэди хлопает широко распахнутыми глазами, и отец кивает, соглашаясь с просьбой. Но моя сестра не такая послушная, как многие того желают. Конечно, она остаётся с нами до тех самых пор, пока не доходим до кабинета ректора.
– Мэди, уходи, – говорит отец, угрюмо смотря на неё.
– Я буду с Мэйсом!
– Оставь нас.
– Но пап…
– Мэдисон, не время спорить!
Несколько секунд она борется с упрямостью и просовывает ладонь в мою, сжав, как делала всегда.
Немой жест означает, что мы всегда были, есть и будем друг у друга в любом случае, при любом исходе и в любой ситуации. Всегда рядом. Что бы ни произошло, только вместе. Мне не приходится выдавливать улыбку, Мэди всё поймёт без слов.
Целую каштановую макушку и киваю, отпустив ладонь.
Ещё сотню раз оборачиваясь, она наконец-то скрывается за поворотом, а ладонь отца вновь ложится на моё плечо.
– Что сделал? – без осуждения, спрашивает он.
– Избил Моринсона.
– Насколько сильно?
– Я не помню.
Даже если мои слова разочаровывают ещё сильнее, он прячет всё за непроницаемой ширмой.
– Что произошло?
– Заступился за девчонку. У кретина язык слишком длинный.
– Враньё, – он сдавливает моё плечо. – Что ещё?
– Я был на взводе, он ляпнул лишнего про меня, потом про неё. За это выхватил.
– Что ещё я должен знать?
Многое, что я не говорил тебе за эти годы.
– Ничего, – как можно спокойнее отвечаю я.
– Стой тут.
С этими словами, отец заходит в приёмную, а я закидываю голову назад и выдыхаю всю тяжесть, упавшую на плечи.
Занимаю место на лавочке и не пытаюсь примкнуть ближе к кабинету, чтобы подслушать, а наоборот заглушаю посторонние звуки новой порцией музыки. В таком положении провожу пятнадцать минут. Все мимо идущие – обходят стороной, словно могу сорваться с цепи и в один счёт открутить их головы. Скажу, что они правы. Но смешнее то, что это делает мужская составляющая. Женская продолжает строить глазки и глупо улыбаться, как будто одна из них таким способом может растопить проклятую глыбу льда внутри, которую называют сердцем.
Ни одна из них.
В тут же памяти всплывает образ Трикси, который зачем-то сохранился.
Я трясу головой и отправляю его в мусорный бак. Получается неважно, потому что она снова и снова появляется, когда закрываю глаза.
Первым из кабинета выходит ректор, а за ним отец. Оба смотрят на меня, и приходится встать, убрав наушники.
– Мистер Картер, вам чудом повезло, – говорит мужик, но его серо-голубые глаза говорят об обратном. Он спит и видит, как избавится от меня. – Вторая сторона не имеет никаких претензий, но это вовсе не означает, что их не выдвинет университет. Четыре месяца остаётесь после лекций и помогаете в библиотеке.
Я фыркаю, взглянув на отца. Тень улыбки отражается на его довольном лице.
– Это шутка? Я покроюсь пылью и помру от передозировки скукой.
– Каждую неделю жду сочинение по заданной книге, которую для вас подберёт миссис Райт. Вы беспрекословно выполняете любое её поручение. В ином случае грозит отчисление. Я понятно изъясняюсь?
– Ещё бы, – сухо отзываюсь я.
Дортон жмёт ладонь отца, и они прощаются короткими кивками.
Я не жду, когда ректор скроется.
– Дерьмо. Я в дерьме. Обложился дерьмом.
– Считаешь отчисление лучшим решением? – интересуется отец, когда направляемся к выходу.
– Считаю это хренью из всей существующей хрени. Я окончательно двинусь.
– Повеселись там.
– С кем повеселюсь? С правой или левой?
Отец бросает предостерегающий взгляд.
– Ты ничего не скажешь? Не прочитаешь нотацию? Нравоучения? Не поставишь на путь истинный?
– А что я должен сказать?
– Не знаю.
Он останавливается и поворачивается ко мне лицом.
– Тебе двадцать два, а не двенадцать. Это твоя жизнь. Твои решения. Если хочешь отчисления – иди и сообщи об этом. Если хочешь уехать за решетку – иди и добей его. Если хочешь разрушить себя и своё будущее – продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается. Ни я, ни Лиз, ни Мэди, ни Эйден, никто не будет мешать. У тебя своя голова на плечах и, если не хочешь жить в дерьме, возьмись, черт возьми, за мозги. Ты не маленький мальчик, а я не твоя нянька. Ты вырос и можешь отвечать за проступки самостоятельно так же, как я отвечал за свои. Я уже говорил, что в твоём возрасте стал отцом. Я взял на себя ответственность за жизнь твоей мамы, твоей сестры и твоей. За нас всех. За наше будущее. Я не хотел плыть по течению и стремился поменяться в лучшую сторону. У тебя ещё есть время.
Эти слова способны добить какого-нибудь слюнтяя и подкосить слабака. Но не меня. Я всегда ценил честность. Лучше услышу правду, чем получу нотации о том, как правильно жить, что делать и как дышать.
Он продолжает движение, и я тороплюсь догнать.
– Подожди!
Отец смотрит на меня через плечо.
– Я не буду говорить Лизи.
– Я не об этом. Знает мама или нет – ничего не поменяется.
– Что тогда?
– Спасибо.
– За что?
– За то, что моим отцом являешься ты.
– Я старался, – усмехается он, благодаря чему теплеет на сердце.
– Я не хочу знать о том, как ты старался с мамой.
– Ты сам говорил, что это естественно.
– Да, и вообще-то, это ты говорил. Я не хочу вести речь о сексе между родителями.
– Ладно, вас принёс аист, а Эйдена нашли в капусте.
– Что за нахрен?
– Ты же не хочешь думать, что это был секс.
С неприкрытой насмешливостью смотрю на него, вышагивая нога в ногу.
– Получается, за всю жизнь ты трахался дважды. Вот же дерьмо, старик.
Получаю подзатыльник и смех отца. Мы снова на одной волне, которую я берегу, как зеницу Ока. Мой лучший друг снова мой лучший друг, это ощущение находит отклик в душе и белый платочек, которым смеясь, подтираю слезки радости.
О проекте
О подписке