Наяву

Пятница, 11 мая

Лицо у меня мокрое, во рту пересохло. Ощущаю нечто вроде вкуса крови. Хватаю телефон, смотрюсь в него, как в зеркало, обнаруживаю, что отчаянно искусала нижнюю губу. На ней даже остались отпечатки зубов, она распухла, как будто мне неудачно вкололи ботокс. В общем, я не в лучшем виде. Фредди, без сомнения, счел бы меня похожей на смешную рыбу-пузырь.

Фредди. Я закрываю глаза, ошеломленная гиперреализмом собственного сна, или что уж там это было. Я могу лишь сравнить это вот с чем: зайдя в магазин электротоваров, вы вдруг видите новейший, самый навороченный телевизор, из тех, за которые отдают целое состояние. Цвета у него ярче, изображение резче, звук чище. Это бриллиант технологии, это будто смотреть кино в супершироком формате. Нет. Это словно попасть в фильм. Все слишком реально, чтобы быть ненастоящим. Фредди был жив, и он принимал душ, и опаздывал на работу, и в очередной раз повторил шутку о Кире Найтли.

Напрягаю мозг, пытаясь выудить из памяти какое-нибудь упоминание о кофейном клиенте, вспомнить, что говорил о нем Фредди до того, как умер. Уверена, что такого не было; выглядит так, словно Фредди последние пятьдесят семь дней жил за какой-то завесой, продолжая ежедневные дела, не замечаемый остальным миром.

Меня снова одолевает желание попытаться заснуть, вернуться и найти Фредди, вернуться к той жизни, в которой его сердце продолжает биться, но в том мире он уже ускользнул на встречу, блеснув запонками и улыбкой. И как это ни странно для человека, который накануне не желал ложиться в кровать, я сейчас чувствую полное нежелание вставать. Мне требуется добрых пятнадцать минут, чтобы убедить себя в самой возможности покинуть спальню. Хотя особого выбора у меня нет. Сегодня суббота, а это значит, что скоро придет Элли.

Наяву

Суббота, 12 мая

– Мне снился Фредди. – Я сжимаю чашку с кофе обеими руками, скорее для утешения, чем для тепла.

Элли медленно кивает.

– Мне он тоже то и дело снится, – говорит она, размешивая сахар в своей чашке.

Меня передергивает от разочарования. То, что произошло со мной, слишком интимно для подобного разговора.

– Я скорее удивилась бы, если бы он тебе не снился.

– Вот как? – Я пристально смотрю на нее, желая, чтобы сестра подняла голову и сосредоточилась, потому что это очень важно. – Но со мной это в первый раз случилось.

Элли смотрит на кухонные часы:

– Ты готова?

Мы собираемся на завтрак к маме. Делаем это почти каждое субботнее утро, перед тем как я отправляюсь на могилу Фредди.

Думаю, это мамин способ добавить смысла в мой уик-энд.

Элли делает вид, что не замечает моих непричесанных волос и вчерашней футболки. Это одна из футболок Фредди. И волосы распущены тоже для него; ему нравилось, что они длинные, потому я уже несколько лет их не подстригала. Они, конечно, не доросли до ягодиц, но постепенно стали одной из моих особенных черт. Лидия, подруга Фредди, блондинка с длинными волосами…

Будь это вчера, я, наверное, накинула бы джинсовую куртку и стянула бы волосы резинкой, прямо так, как они есть, спутанные, и сочла бы, что готова к выходу. Но сейчас было не вчера. И если прошлая ночь меня чему-то научила, так это тому, что я жива, а живые люди должны быть, по крайней мере, чистыми. Даже Фредди, который в строгом смысле слова не был живым, принимал душ.

– Дашь мне десять минут? – Я изображаю нечто вроде улыбки. – Думаю, пора мне слегка воспользоваться косметикой. Не дотрагивалась до косметички со дня похорон.

Элли смотрит на меня несколько растерянно. Похоже, я удивила ее.

– Ну, мне не хотелось этого говорить, но ты в последнее время выглядела немножко дерьмово, – сообщает она нарочито беспечным тоном.

От ее шутки у меня внутри что-то дергается, поскольку мы всегда были близки, как… ну, не знаю, как две горошины в стручке? Едва ли это подходит, ведь внешне мы не особо похожи. «Близки, как сестры» тоже не вполне подходит – уж слишком много негативных примеров. Вот у моей коллеги Джулии есть старшая сестра Сьюзан. Так вот, эта самая Джулия вообще отказывается признавать генетическое родство с ней, потому что Сьюзан – настоящая корова.

Или вот другой пример – Алиса и Элен, однояйцевые близнецы. Мы вместе учились в школе. Девочки носили одинаковую одежду и заканчивали друг за друга предложения, но готовы были толкнуть друг друга под автобус, чтобы заполучить место капитана команды баскетбола для девочек.

А мы с Элли… мы – Моника и Рэйчел из сериала «Друзья». Кэрри и Миранда из «Секса в большом городе». Мы всегда громче всех болели друг за друга на соревнованиях и подставляли плечо, чтобы поплакать, но только теперь я заметила, насколько отдалилась от нее. Знаю, что она не обиделась на меня и не будет винить, но, должно быть, ей приходится трудно. Можно сказать, Элли почти потеряла меня точно так же, как я потеряла Фредди. Я мысленно сделала для себя заметку: однажды, когда мне станет лучше, обязательно расскажу ей, как в самые темные дни она оставалась для меня единственным светом.

– Дай мне минутку! – Я отталкиваю стул, и тот скрипит ножками по деревянному полу.

– А я пока еще чашечку себе налью.

Я оставляю Элли в кухне, успокоенная звуком льющейся из крана воды и звяканьем посуды в буфете. Сестра всегда была здесь частым и желанным гостем. Но имейте в виду – не таким частым, как Джона Джонс, уж он-то почти все свое время проводил в нашем доме с Фредди. Даже засыпал на нашем диване, убаюканный каким-нибудь позабытым всеми фильмом. А то и вовсе за поеданием пиццы прямо из коробки: они с Фредди талантами Джейми Оливера^[1] не отличались. Я никогда не говорила об этом Фредди, но иной раз чувствовала, что Джона будто негодует из-за того, что ему приходится делить со мной своего лучшего друга. Впрочем, я всегда считала тройку странным числом.

– Дэвида сегодня нет?

Мама смотрит мимо нас, открыв парадную дверь. Иногда я думаю, что мужа Элли Дэвида она любит даже больше, чем сестру или меня. Но она так же относилась и к Фредди. Возможно, она наслаждается, по-матерински хлопоча вокруг мужчин.

– Нет, извини, сегодня только мы, – отвечает Элли без малейшего сожаления.

Мама театрально вздыхает:

– Я собиралась попросить его сменить термопредохранитель в моем фене, он опять сгорел. Теперь придется тебе самой это сделать.

Элли ловит мой взгляд за маминой спиной, и я точно знаю, что она думает. Дэвид был совершенно беспомощен, когда дело касалось ремонта или починки. И если у них собиралась рухнуть какая-нибудь полка, или нужно было сделать ремонт в одной из комнат, или хотя бы сменить где-то предохранитель, этим занималась только Элли. Но наша мать упорно цеплялась за патриархальное убеждение, что Дэвид, как единственный мужчина в семье, сумеет сделать любую мужскую работу. Кстати, мама могла и сама прекрасно сменить предохранитель: она вырастила нас одна, и ничего, мы живы. Похоже, мама просто думает, что, если будет обращаться к Дэвиду за помощью, это повысит его самооценку. Несчастный Дэвид в свою очередь смотрел на нас с Элли полными ужаса глазами, беззвучно моля о помощи. Он даже на стремянку не мог подняться, не покрывшись по́том с головы до ног. Несколько недель назад мне пришлось отвлекать маму, удерживая ее в кухне, пока Дэвид держал у наружной стены лестницу для Элли, которая чистила водосточные желоба. Это была наша общая игра: настоящим семейным мастером на все руки считался Фредди, а в его отсутствие Дэвида против его воли повысили до должности домашнего спасителя.

– Я готовлю омлет с сыром и луком, – сообщила мама, когда мы направились следом за ней по коридору. – Хочу испытать новое приобретение. – Она машет в нашу сторону ярко-розовой сковородкой. – Я и тете Джун такую купила, она сама никогда не доставляет себе такого удовольствия.

– Опять телемагазин? – уточняет Элли, бросая свою сумку на кухонный стол.

Мама пожимает плечами:

– Ну, случайно включила. Ты ведь знаешь, обычно я не покупаю по телевизору, но ведущая Кэтрин Магьяр оказалась весьма убедительна, к тому же у моей старой сковороды как раз отвалилась ручка, так что это, похоже, была судьба.

Я прикусила распухшую губу, а Элли отвела взгляд. Мы обе знали, что мамин кухонный шкаф битком набит совершенно ненужными вещами из тех, что рекламировала супергламурная Кэтрин Магьяр, внушая, что они произведут настоящую революцию в вашей жизни.

– Хочешь, я нарежу лук? – предлагаю я.

Мама качает головой:

– Я уже все сделала. Он в мини-чоппере.

Я киваю, замечая измельчитель на кухонной стойке. Даже не спрашиваю, заказала ли она его в телемагазине, – разумеется, так и есть. Скорее всего, он куплен заодно с механической теркой для сыра, которую мама использовала для чеддера.

Вместо того я варю кофе, к счастью, без помощи излишне сложных приспособлений.

– Ты попробовала те пилюли? – спрашивает мама, разбивая в миску яйца.

Я киваю, задохнувшись при воспоминании о Фредди.

Она роется в куче кухонных штучек, пока не находит веничек.

– И?..

– Действуют. – Я пожимаю плечами. – Спала как убитая.

– В кровати?

Я вздыхаю, а Элли коротко улыбается мне:

– Именно в ней.

От облегчения морщинки на лбу мамы разглаживаются, она начинает взбивать яйца.

– Это хорошо. Значит, больше никаких ночевок на диване, да? Это тебе не на пользу.

– Нет, обещаю.

Элли накрывает на стол. Три прибора. Наша семья увеличилась было до пяти, а теперь снова сократилась до четырех, но в чистом виде она всегда состояла из троих: мамы, Элли и меня. Мы с сестрой выросли без отца: он ушел за пять дней до моего первого дня рождения и мама так его и не простила. Элли была малышкой, а я грудничком, и отец решил, что жизнь с тремя женщинами не для него. Он перебрался в Корнуолл, чтобы заниматься серфингом. Такой уж человек. Каждые несколько лет сообщал, где находится, и раз или два даже без предупреждения появлялся на пороге нашего дома, когда мы с Элли еще учились в школе. Он неплохой человек, просто слишком ветреный. Приятно было знать, что отец где-то существует, но я в своей жизни совершенно в нем не нуждалась.

– Подумываю о том, чтобы купить новый кухонный стол. – Мама ставит перед нами тарелки и садится.

Мы с Элли вытаращились на нее.

– Нет, не надо! – восклицаю я.

– Невозможно! – вторит Элли.

Мама возводит взгляд к потолку; она явно ожидала сопротивления новой идее.

– Девочки, да этот скоро развалится!

Мы всю жизнь сидели за этим потертым деревянным столом, всегда на одних и тех же местах. Он видел наши завтраки перед школой, наш любимый бекон по выходным и сэндвичи со свеклой. Мама, вообще-то говоря, человек привычки; ее дом не слишком изменился за все эти годы, и мы с Элли верили, что он и впредь останется более или менее таким же. А если подумать, мы точно так же относились и к маме: она, сколько я помнила, всегда ходила с одной и той же прической… Мы с Элли унаследовали ее лицо в форме сердечка. У нас были одинаковые ямочки на щеках, как будто кто-то нажимал пальцем на наши щеки, когда мы смеялись. Мама была нашей защитной сеткой, а этот дом – нашим убежищем.

– Мы же за этим столом готовили уроки! – Элли прижимает к столу ладонь.

– И каждое Рождество собирались за ним!

– Но он весь изрисован, – делает новую попытку мама.

– Да, – соглашается Элли. – Нашими именами, еще с тех пор, как мне было пять лет.

Она буквально вдавила в столешницу эти имена синей шариковой ручкой, сразу после того, как выучила буквы. И была жутко горда этим и просто не могла дождаться, когда же мама увидит, что она сделала. Имена до сих пор красовались на столешнице, детские буквы прикрывали столовые салфетки. Барбара. Элли. Лидия. И после каждого – кривая маленькая птичка.

– Может, хочешь забрать его себе? – Мама смотрит на Элли, у которой пугающе аккуратный дом, где все подходит друг к другу или дополняет одно другое, и в нем нет абсолютно ничего потрепанного или испорченного.

– Его место здесь, – твердо отвечает Элли.

Мама смотрит на меня:

– Лидия?

– Ты же знаешь, у меня нет места. Ну пожалуйста, оставь его! Это же часть семьи!

Мама вздыхает, сдаваясь. Я вижу, она знает: это действительно так, и сомневаюсь, что она и в самом деле хочет избавиться от стола.

– Ну, может быть…

– Какой вкусный омлет! – меняет тему Элли.

Тут меня осеняет некая мысль.

– А что, Кэтрин Магьяр рекламирует новый обеденный стол?

Мама тянется за своим кофе и поглаживает стол, как старого друга:

– Я отменю заказ.

Как бы ни была хороша Кэтрин Магьяр, у нее нет ни единого шанса против семьи Бёрд.

Я смотрю на могилу Фредди, на букет обернутых целлофаном роз у основания надгробного камня – он ослепительно-ярок рядом с увядшими маргаритками и полевыми цветами, которые я сама положила на прошлой неделе. Кто-то другой побывал здесь. Коллега или, возможно, Мэгги, мать Фредди, хотя она и не приходит так часто – для нее это слишком тяжело. Он был ее единственным обожаемым ребенком, настолько любимым, что ей стоило немалых трудов включить и меня в свой круг любви. Она не ревновала, здесь крылось нечто большее, чем желание единолично обладать Фредди. Мы пару раз встречались после смерти Фредди, но я не уверена, что это пошло кому-то из нас на пользу. Она по-своему переживает потерю, и я не имею к этому никакого отношения.