4

– Сержант уголовного розыска Конвей, – представилась женщина, протягивая руку для рукопожатия.

Мы ждали в вестибюле, а ее коллега разговаривал с девушкой-администратором. Вел себя слишком фамильярно для сотрудника Особого отдела. Со стороны огромной вращающейся двери донесся взрыв хохота – в вестибюль вошли какие-то типы в смокингах и принялись танцевать под люстрой размером с солидный легковой автомобиль. Я мечтал, чтобы она на них свалилась.

Конвей кивнула на своего напарника:

– Чего он с тобой так?

Тот как раз отошел от стойки администратора и направился к нам. Конвей тут же напустила на себя безразличный вид.

Лифт бесконечно долго поднимался на этаж с пентхаусами – в ту часть башни, где я прежде не бывал. Напарник Конвей воспользовался магнитной картой, которая давала доступ на этот высший уровень.

Приглушенная мелодия «My Heart Will Go On»^[3] из «Титаника» постепенно смолкла, потом с новой силой взвыла с самого начала. Кабину лифта, как и все остальное в здании, украшали зеркала и до блеска отполированная сталь.

Я рассматривал свои ботинки.

Лифт остановился на сорок пятом этаже. С драматическим свистящим шорохом раздвинулись двери. Механический голос занудливой училки еще продолжал вещать, а меня уже крепко схватили за локоть.

Сержант Конвей осталась у лифта, а мы пошли по длинному коридору, оформленному с изысканным минимализмом. Миновали две квартиры – на этаже их было всего три – и приблизились к строгой черной двери. Мой сопровождающий открыл ее магнитной карточкой и провел меня в холл огромной, совершенно безликой квартиры.

В прессе много писали об этих пентхаусах. Поселиться там могли только суперсостоятельные люди. Сама квартира вряд ли стоила своих денег, но платили не за нее. А за то, чтобы жить на высоте пятьсот футов. Чтобы иметь уникальную возможность смотреть свысока на миллионы людей или, если ты достаточно важная шишка, – чтобы они взирали на тебя снизу вверх.

Сумрачный холл подсвечивали неоновые огни города. Три стены зеркального стекла предоставляли панорамный обзор.

– Садись, – сказал угольно-серый человек.

Я остался стоять.

– Ладно, сейчас он к тебе выйдет. – С этими словами он повернулся и пошел к двери. Отворил ее ровно настолько, чтобы пройти, и тихо, но тщательно закрыл за собой.

Похвальная осмотрительность.

Я сразу же подошел к двери и посмотрел в глазок. Коридор был пуст. Я даже подумал, что мой сопровождающий присел под дверью, но это было бы слишком нелепо.

– Мы одни, Уэйтс.

Я повернулся на голос. Темный силуэт говорившего выделялся на фоне подсвеченного неоновыми огнями неба.

– Фингал откуда? – спросил он с безупречным оксбриджским акцентом.

Я потрогал глаз:

– Я в нужное время попал в нужное место.

– А я уж подумал, что детектив Керник так выражает свою неприязнь.

– Похоже, он расстроился, что его опередили.

– Да, мне тоже так показалось. – Мой собеседник шагнул на свет и улыбнулся. – Позвольте представиться. Дэвид Росситер, член парламента.

Я подошел к нему. Высокий, властного вида. Лет сорока пяти. Одет в строгий классический костюм. Излучает радушие грамотного политика. Он пожал мне руку обеими руками с уверенностью человека, который зарабатывает на жизнь общением с людьми. Ладони его были теплыми, но обручальное кольцо холодило кожу.

– Садитесь, – предложил он.

Я сел, он, чуть помедлив, – тоже.

– Интересно.

– Что, мистер Росситер?

– Я предложил вам левое кресло, а вы сели в правое. Зовите меня Дэвид.

Я улыбнулся и ощутил тупую боль в глазах.

– Вы, наверное, недоумеваете, зачем я пригласил вас, Эйдан…

– Уэйтс, – поправил я. – Вряд ли для того, чтобы поболтать о жизни.

– Что ж, пусть будет Уэйтс. Вы интересуетесь политикой?

– Только из крайней необходимости.

Он снова улыбнулся. Каждый раз, улыбаясь, он смотрел прямо на меня, давая понять, что я как-то по-особенному его удивляю. На фотографиях в газетах он так же смотрел на военных преступников.

– В таком случае мое имя вам вряд ли знакомо.

– Дэвид Росситер, член парламента.

– А что вам известно о моей карьере? – поинтересовался он, напирая на последнее слово.

– Только то, что пишут в газетах.

– Вы, как никто, знаете, что не следует верить газетам. Коррумпированный детектив Эйдан Уэйтс…

Я невозмутимо продолжил:

– Ваш отец был членом парламента и неплохо на этом заработал. Вы же оказались более идеалистичны – ваш брат уже вовсю занимался большой политикой, а вы еще промышляли адвокатурой. Женились рано и удачно. Хотя, полагаю, неудачно жениться на наследнице водочной империи сложновато.

Снова улыбка.

– Вы пришли в политику в непростое время. Тори не были у власти четыре года до вашего прихода и еще четыре – после. И все же вы повысили авторитет старой гвардии. Не ходили по струнке, выступали за однополые браки, боролись за права женщин. Поддерживали иммиграцию. То есть проявляли ровно столько смелости, сколько нужно, чтобы попасть в кабинет правительства. Никто не удивился, когда вас назначили министром юстиции – вы ведь профессиональный юрист. Полагаю, не последнюю роль сыграло то, что вы хороший семьянин и отец двух очаровательных дочерей.

– Вам впору писать мою биографию… – Росситер осекся, заметив, что у меня дрожат руки, встал, подошел к бару в углу комнаты и налил два бокала коньяка.

– Спасибо, – сказал я, когда он протянул мне один.

– А у вас какие политические предпочтения? – спросил он, снова усаживаясь в кресло.

– Неопределенные.

– Колеблетесь?

– Политическая стратегия не решает тех проблем, с которыми сталкиваюсь я.

Росситер пригубил коньяк, посмаковал, проглотил.

– Вы предпочитаете спасать не весь мир, а конкретных людей?

Я кивнул:

– Типа того.

Он поерзал на месте:

– А что, если я расскажу вам об одном таком человеке? Которого очень нужно спасти?

– Есть много достойных людей, которые лучше меня справятся с этой задачей.

– Как я уже говорил, я не верю газетам.

Я отпил коньяка.

– Я бы сделал все возможное, однако с этим наверняка справится и ваш бравый малый в коридоре. Вероятно, дело не такое уж трудное.

Похоже, ему понравился мой ответ.

– Видите ли, Уэйтс, вы – единственный, кто может мне помочь. Вы знаете, кто такой Зейн Карвер?

Я не ответил.

– Сегодня утром я беседовал с вашим шефом, Паррсом, – продолжал Росситер. – Прекрасный человек.

– А почему я только сейчас об этом слышу?

– Вы неплохо маскируетесь. Детектив Керник несколько часов вас искал.

– Да-да, не привлекая излишнего внимания. В бумере.

– Извините. Сотрудники Особого отдела лучше ориентируются в благополучных кварталах.

– А я – в неблагополучных.

– Поэтому вы и здесь…

– Я не вправе обсуждать Карвера, пока не поговорю с суперинтендантом Паррсом.

Росситер пристально посмотрел на меня, достал из кармана пиджака телефон и протянул мне.

– Лучше вы сами, – сказал я.

Он улыбнулся, отыскал номер в списке контактов и нажал «вызов». По своему обыкновению Паррс ответил сразу же.

– Ваш человек у меня, – сказал Росситер. – Выглядит соответствующе. Ведет себя очень убедительно. При исполнении, но от выпивки не отказался. Однако не желает обсуждать дела, пока не переговорит с вами. – Он снова протянул мне телефон.

– Сэр.

– Уэйтс, – глухо рыкнул суперинтендант Паррс и с раскатистым шотландским акцентом продолжил: – Окажите министру всяческое содействие. Поговорим завтра.

Он повесил трубку, и я вернул телефон Росситеру.

– Итак, Зейн Карвер, – напомнил министр.

– Наркодилер.

– Зачем он вам?

– Чтобы выйти на остальных, если повезет.

– Вам велено подобраться к нему поближе?

– По-моему, задание вот-вот изменится.

Росситер промолчал.

– Карвер преуспевает потому, что он такой один. Бизнесмен среди отморозков. Моя задача – сыграть на этом.

– И как же?

– Есть три способа. Если грамотно надавить на него, он может сдать других дилеров. Он не самый влиятельный и не самый умный из них, но может подставить кого-нибудь покрупнее. Или сообщить, кто из полицейских работает на него. И самое интересное: возможно, он просто крышует.

– Кого?

– За ним могут стоять еще человек десять, о которых мы даже не слышали.

– Интересно, ради чего вы на это согласились? В смысле, теперь, когда ваше имя запятнано…

– Мое имя изначально мало что стоило. Итак, зачем я здесь, мистер Росситер?

Он снова сделал глоток, клацнув зубами о край бокала.

– Что вам известно о моей дочери? Младшей, Изабель?

– Хорошенькая, совсем юная. Восемнадцать, девятнадцать?

– Семнадцать, – поправил он. – И связалась с этим типом, Карвером.

– Так она же несовершеннолетняя. Вызовите патрульную машину, пусть привезут ее домой.

– Суперинтендант Паррс предложил то же самое. Боюсь, тут надо действовать тоньше.

В панорамные окна ударили крупные капли. Сначала единичные, они становились все тяжелее, стучали все чаще, и вскоре комнату окутала пелена дождя. Я ждал.

– Такой начитанный человек, как вы, скорее всего, помнит, в связи с чем Изабель в последний раз упоминали в новостях.

– Она упала в обморок, – сказал я. – От переутомления.

Росситер не шелохнулся.

– Попытка самоубийства?

Он кивнул.

– Изабель страдает депрессией. В какой-то степени это наследственное, по материнской линии. Попытки самоубийства были и раньше, но такая серьезная – впервые. Много крови, много шума. Разумеется, газетчики пронюхали. Мы скормили им версию переутомления. – Он смотрел куда-то в сторону, видимо заново переживая случившееся. – Я лично встречался с главными редакторами, умолял их.

– Представляю, как это тяжело, – сказал я.

– Правда? – Он посмотрел на меня, переформулировал вопрос: – А знаете, что самое страшное? Страшнее того, что ваша дочь ножом пропорола себе шею?

Я покачал головой.

– Самое страшное – когда дочь возвращается домой из больницы и ненавидит вас за то, что вы спасли ей жизнь. – Он допил коньяк. – Мы с ней тогда поговорили, Уэйтс. Она сказала, что понимает свое состояние, понимает, что ее ждут тяжелые дни. И очень спокойно объяснила, что этот день был не из таких. Она все прекрасно осознавала и не могла простить мне, что я вызвал «скорую».

– Долгой же была та извилистая дорожка, которая привела дочь министра к Зейну Карверу.

– Да, дорожка была и долгой, и извилистой, – кивнул Росситер. – Моя дочь познакомилась с ним через кого-то из друзей. Насколько мне известно, она уже месяц живет в Фэйрвью.

– Месяц?

Он промолчал.

Фэйрвью – так называлась резиденция Карвера. Большой викторианский особняк в южном пригороде, полном молодежи и студентов. Дом Карвера приобрел скандальную известность благодаря вечеринкам, куда стремились попасть все, от университетских сердцеедов до местных знаменитостей.

– Не знаю, что обещал вам Паррс, но мне даны указания не лезть в гущу событий. Я слежу, как передают деньги за товар, выпиваю с дилерами помельче…

– Оно и видно, – сказал он. – Но с сегодняшнего дня ваша задача изменилась. Придется перейти черту. Еще больше запятнать себя. Вступить в контакт с ключевыми фигурами.

– И с вашей дочерью?

– Нет, нельзя, чтобы домой ее вернула полиция. Слишком рискованно.

– При всем уважении, сэр, если газетчики однажды уважили ваши просьбы, то проявят понимание и в этот раз. Да и вообще, что значит скандал по сравнению с тем, что она вернется?

– Скандал? – переспросил Росситер. – Да я, не задумываясь, ушел бы в отставку, если бы это помогло вернуть Изабель.

Я верил ему и пропустил первый тревожный звоночек. Таким тоном говорят о покойниках.

– Не хочу, чтобы из-за меня она наложила на себя руки, – сдержанно сказал он. – Понимаете?

Может быть, если бы я отчетливо видел его лицо, то понял бы, но нас окутывала тьма.

Я пожал плечами.

– Вы молоды. Вот погодите, на все будете готовы ради своих детей.

– И что же я должен сделать ради ваших?

Он помолчал, будто бы тщательно обдумывая ответ.

– Можете подобраться к ней? Проверить, все ли в порядке?

– Я могу ее лично спросить.

– В прямой контакт лучше не вступать.

– Не сказал бы, что вы облегчаете мне задачу, мистер Росситер.

– Я не хочу, чтобы дочь вернули домой насильно. И уж точно не с помощью полиции.

– Она и не поймет, что я полицейский, – возразил я. – Даже ваш особист в коридоре не сразу понял.

Росситер ничего не сказал.

– Послушайте, это опасные люди.

– В какие неприятности они ее втянули? Секс? – Он с запинкой произнес это слово.

– Вряд ли. Карвер считает себя джентльменом. Бизнесменом.

– Это ведь хорошо, да?

– Зависит от того, с какими бизнесменами вы общаетесь. Повторяю, этот человек очень опасен. Девушку с громкой фамилией можно втянуть во многое. В городе есть наркодилеры, которые обошлись бы с ней гораздо хуже. От них она бы быстро вернулась домой залечивать психологические травмы. И думать бы забыла, что вас ненавидит.

Он хотел ответить на мой выпад, но сдержался.

– А что Зейн Карвер?

– Он другой. Скорее всего, знает, кто она. Скорее всего, постарается ей понравиться. Он торгует «восьмеркой»^[4] и…

– Восьмеркой?

– Героином, – пояснил я. – Слово звучит вполне невинно, если произнести его на улице или в клубе.

– Это