Часть первая. Миссия начинается

с 16-го ноября 1936-го по 30-е марта 1937-го.

Дневник, Вашингтон, 16-е ноября 1936-го.

Сегодня президент подписал и передал мне документы о назначении меня послом Соединённых Штатов в Союз Советских Социалистических Республик.

Дневник, Вашингтон, 20-е ноября 1936-го.

Моё назначение представлено прессе.

Дневник, Вашингтон, 23-е ноября 1936-го.

Принёс присягу в офисе госсекретаря в присутствии многих старых друзей, включая: Пата Харрисона, Стива Эрли, Джесси Джонса, Дэна Ропера, Милларда Тайдингса, Джо Тамалти, Дика Вэли, Лео Кроули, Мерли Торпа, Джорджа Холмса и других. Дети и Марджори также присутствовали, что доставило мне особенное удовольствие.

Дневник, Вашингтон, 14-е декабря 1936-го.

Посетил обед, данный в нашу честь послом и мадам Трояновской в Советском посольстве. Это был замечательный приём, отлично проведённый. Мы все получили удовольствие.

Дневник, Вашингтон, 15-е декабря 1936-го.

Совещались сегодня с Самнером Уэллсом о положении дел в СССР. Он имел длительный и разнообразный дипломатический опыт. Его предложения оказались очень полезны в ходе моей работы в департаменте по ознакомлению с положением дел в Советском Союзе и моими будущими обязанностями.

Представляется, что помимо рутинных обязанностей, таких как продвижение американских интересов и защита граждан США, важнейшими, с точки зрения этой миссии в Москву, являются следующие особые направления.

Первое. Переговоры по возобновлению истекающего в следующем году Советского торгового соглашения, которое предусматривает закупки у нас Советским правительством.

Далее. Вопрос урегулирования ситуации, возникшей из недопонимания в связи с интерпретацией так называемого долгового соглашения. Это было частью договорённостей, достигнутых президентом и Литвиновым когда СССР был признан Соединёнными Штатами. Советское правительство отказывается выполнять то, что представлялось его обязательствами совершить некоторые выплаты русского долга Соединённым Штатам, а также оплатить иски американских граждан.

(Примечание Мемуариста. Речь идёт о выплате царских долгов России, от которых большевики отказались. Этому вопросу посол еще уделит большое внимание. Американцы очень сильно хотели получить хотя бы часть этих денег. При этом обойдя тех же французов или англичан, которым царская Россия была должна намного больше. Продолжаем.)

Из-за этого возникло значительное охлаждение в отношениях. Это вопрос высокой важности, и если он может быть улажен сообразно с нашим самоуважением, то дружеские отношения и сотрудничество необходимо восстановить. Особенно, в виду китайско-японской ситуации и возможности начала в Европе Мировой войны.

Другим вопросом, который мне предложили подробно исследовать, являлась оценка сил Советского Союза: политических, промышленных и с военной точки зрения. А также определение политики СССР по отношению к Германии, Гитлеру и миру в Европе. С точки зрения текущего момента, это примерно то, чем я планирую заниматься в Москве.

Похоже, впереди меня ждёт очень интересное время, особенно, в связи с моим общим пониманием ситуации между Германией, ее отношениями с Францией, Англией и миром в Европе.

Дневник, Нью-Йорк, 30-е декабря 1936-го.

Марджори и я посетили прощальный обед в Отеле Мэйфлауэр, организованный группой старых друзей под председательством министра юстиции Гомера Каммингса. Устроено было щедро, мой старый друг Гомер и друзья взяли на себя множество хлопот. Это было выдающееся собрание с большинством лидеров всех трёх ветвей власти, безотносительно их партийной принадлежности. Я был весьма тронут.

Вне всяких сомнений, одной из неважных, но очень приятных частей этого назначения президента оказалась великодушная заинтересованность и доброжелательность старых друзей. Также был обед, данный моими старыми приятелями из Федеральной торговой комиссии, включая всех тех, кто работал со мной когда я был Уполномоченным по корпорациям при президенте Вильсоне, прежде чем это бюро было включено в состав комиссии.

Затем была группа в Нью-Йорке, возглавляемая Джимом Моффетом, договорившаяся дать обед в нашу честь в Ритце. Это оказалось совершенно неожиданным и отличным. Что удивило и по настоящему тронуло, так это большое количество прибывших из Вашингтона: Джим Бирнс, Джим Фарли, Билл МакАду, Пат Харрисон, Альбен Баркли, Фрэнк Мёрфи, Джесси Джонс и старый добрый Стив Эрли. Друзья долгих лет, они приняли участие, благодаря этой дружбе.

Конечно, вещи, которые были сказаны по доброте, были неумеренны и показывали, скорее, благородство выступающих, но они всё равно многое значили для меня. Также оказался очень полезен обед, данный прямо перед моим отъездом Ривом Шлеем, президентом Американо-Российской торговой палаты.

Дневник, Вашингтон, 2-е января 1937-го.

Я и Марджори были приглашены на неофициальный обед с президентом и миссис Рузвельт, перед посещением приёма в Белом Доме. Присутствовала вся семья, за исключением Анны и Джона Боттиджера. Президент был в ударе.

После обеда президент и я удалились в его Овальный кабинет на втором этаже за последними наставлениями по моей миссии. Принимая во внимание разногласия, ожидающиеся между нами и Советским правительством по поводу долгового соглашения, он считал, что я должен демонстрировать исполненное собственного достоинства дружелюбие так долго, как между двумя странами будут существовать дипломатические отношения.

Такое отношение должно характеризоваться определенными оговорками, с прозрачным намёком, что президент и госсекретарь глубоко разочарованы в неудаче их правительства выполнять то, что представляется нам их явными обязательствами. Позиция, сказал он, состоит в том, что мы не настаиваем на дальнейших переговорах по этому вопросу.

Мяч на стороне Советского правительства и это намного более важный вопрос для них, чем для нас. Подождем, сказал он, и увидим что произойдёт.

Тем временем, он считал полезным для меня приложить усилия для сбора всей информации из первых рук, из личных наблюдений, где возможно, относительно сильных сторон режима с военной и хозяйственной точек зрения. А также постараться установить, какова будет политика их правительства в случае войны в Европе.

Я рассказал ему о предложении судьи Мура убедить посла Додда проработать еще один дополнительный год прежде, чем меня переведут в Берлин на его место. Президент немедленно решительно сказал – Нет. План должен выполняться так, как был намечен ранее.

Журнал, Вашингтон, 3-го января 1937-го.

Встречался с послом Трояновским. Он выразил обеспокоенность как бы мое пребывание в Москве не осложнилось в начале некоторой небольшой холодностью со стороны части Советских официальных лиц, возникшей из имеющегося между США и Советским Союзом недопонимания. В этой связи он хотел бы уверить что меня примут очень радушно и что Советское правительство осведомлено о моих капиталистических взглядах, профессиональном и деловом опыте, также как о моей работе во времена президента Вильсона в качестве председателя Федеральной торговой комиссии.

Они были знакомы с моей работой и были уверены, я буду рассматривать их ситуацию и проблемы объективно и без предубеждения. Я подтвердил, что он совершенно прав, так как сам заинтересован в этом же. Я еду с непредвзятым рассудком. Он выразил надежду, что любые спорные вопросы могут быть улажены на основе точного понимания позиции каждой из сторон.

Принципиальным вопросом разногласий между правительствами оставался вопрос долга. Я сообщил Трояновскому, то что собирался в соответствии с указаниями президента и госсекретаря. Лично я считал, что большой ошибкой Советского правительства может стать недопонимание по долговому вопросу, что омрачит доверие, испытываемое президентом США и нашим правительством к честности и надёжности обещаний Советского правительства.

Я хотел бы обсудить это с Биллом Буллитом.

Дневник, Вашингтон, 4-е января 1937-го.

Официальный обед, данный в нашу честь послом и мадам Саито в японском посольстве. Саито – старый друг и компаньон по игре в гольф в "Пылающем древе".

(Примечание Мемуариста. "Пылающее древо" – закрытый элитный гольф-клуб в Мэриленде. Участниками клуба в разные времена были большинство американских президентов и политиков. Название получил от яркой осенней листвы высокого дуба на холме. Вступительный взнос 75 тысяч долларов, то есть более пяти миллионов рублей. Женщины в клуб не допускаются. Продолжаем.)

Постараться развлечь нас – было весьма приятным жестом с его стороны. Тем не менее, я был несколько сбит с толку, так как я был назначен в Москву, а Япония и Москва были едва ли не в ссоре. Итак, я решил быть совершенно недипломатичным и отправился откровенно обсудить проблему с Саито.

Он сразу ухватил суть и сказал: "Это просто. Мы пригласим моего коллегу – Советского посла и мадам Трояновскую". Моя проблема разрешилась очень приятным вечером.

За кофе международные отношения были поддержаны предложением организовать международную группу "Гольф-клуба Пылающее древо" по аналогии с Международным Ротари-клубом.

(Примечание Мемуариста. Ротари Интернешнл – включает более тридцати трёх тысяч ротари-клубов по всему миру. Как правило, объединяет наиболее богатых и влиятельных персон. Во многом построено по принципам глобальной масонской ложи. История для западного истеблишмента типичная. Например, президент Франклин Рузвельт являлся открытым масоном и входил в Великую ложу масонов Нью-Йорка. Продолжаем.)

Было решено, что без сомнения Вашингтонское отделение "Пылающего древа" будет номером первым в такой организации. Мнения по вопросу кому отдать второй номер, Токио или Москве, яростно разделились. Мы предложили передать этот вопрос на рассмотрение Лиги Наций!

(Примечание Мемуариста. Про Лигу Наций, прообраз ООН, посол Дэйвис, очевидно шутит. Допилась, в общем, весёлая компания. "Если Вы не отзовётесь, мы напишем в Спортлото!" Продолжаем.)

Дневник, в море, 5-го января 1937-го.

Мой старый друг Оуэн Янг, председатель Совета директоров Дженерал Электрик, был достаточно добр, чтобы прийти и потратить пару часов обсуждая со мной Россию. Дженерал Электрик делает бизнес объёмом в миллионы долларов с Амторгом, официальным агентством Советского правительства в нашей стране.

Он рассказал мне, что Советское правительство имеет исключительно высокий рейтинг доверия в банковских и деловых кругах Нью-Йорка и всей страны. Что у них репутация педантично аккуратных плательщиков по своим финансовых обязательствам, безотлагательно и даже ранее требуемой даты.

Он утверждал, что в ходе деловых отношений Дженерал Электрик с Советским правительством, оцениваемых в миллионы долларов и длящихся уже десять или пятнадцать лет, Советы всегда были скрупулёзно точны в своих платежах и держались своих обязательств во всех отношениях. В противоположность людям, не связанным с бизнесом и политически ориентированным, с которыми я обсуждал Советы ранее, он подтвердил выдающуюся репутацию Советского правительства по выполнению своих обещаний.

Марджори, Екай (Эмлин Найт Дэйвис, моя дочь, выпускница колледжа Вассара) и я приплыли в Европу в полночь, в Бремен. На борту был Уолтер Дюранте.

Дневник, Берлин, 14-го января 1937-го.

Прибыл в Берлин и немедленно нанёс официальный визит послу Додду.

Дневник, Берлин, 15-го января 1937-го.

Советский посол в Берлине Суриц особенно любезен во внимании, которое проявляет к нам сам и его сотрудники. Он сообщил, что Москва дала недвусмысленные указания сделать всё возможное, чтобы наше пребывание было удобным и приятным.

Он добавил, что внешнеполитическое ведомство (Литвинов) получило чёткие указания из Кремля (от Сталина) вести новое дипломатическое представительство со всевозможной любезностью и не допустить, чтобы никакие трения, существовавшие ранее, повлияли на отношение к новому послу. Я был рад слышать это.

Дневник, Берлин, 16-го января 1937-го.

Мы остановились здесь, чтобы отдохнуть несколько дней. Посол и миссис Додд устроили очень приятный обед. Доктор Шахт и его супруга, бывший посол Германии в Вашингтоне фон Гаффрон-Притвитз, польский посол Липски, русский посол и мадам Суриц вместе с моим давним другом и одногруппником по Университету Висконсина Луисом Лочнером превратили обед в очень приятное событие.

Провёл подробное обсуждение с главой "Русского отдела" в германском министерстве иностранных дел. К моему удивлению, он утверждал, что мои взгляды на устойчивость внутренней российской политики и надёжность Сталинского режима не выдерживают критики.

Он считал, что мои сведения полностью не верны – Сталин вовсе не окопался во власти как следует. Он утверждал, что я, вероятно, обнаружу там большую революционную активность против власти, которая может вскоре перейти в открытую.

(Примечание Мемуариста. Сегодня принято утверждать, что предателей-троцкистов обвинили зазря. Что никакого государственного переворота они не замышляли и с Германией о свержении Сталина не договаривались. Но отчего-то германский МИД уверен, что Советского вождя вот-вот свергнут. Очень любопытный штрих к процессам Радека и Бухарина, на которые вскоре лично попадёт посол Дэйвис. Продолжаем.)

Нанёс визит послу Додду, чтобы попрощаться и обсудить, что я узнал в его сфере ответственности.

В соответствии с приглашением, полученным на обеде, нанёс визит также доктору Шахту в Рейхсбанке. Он попросил оградить его от посетителей и у нас оказалась добрая пара часов для разговора. Он был весьма огорчен по поводу предполагаемого недостатка честности Британии и Франции и их ответственности за экономические проблемы Германии.

Шахт выразил высшую степень восхищения президентом. Он сказал, что президент США в наивысшей степени один из величайших людей мира, что ему присуща необычная способность сводить любую ситуацию к элементарным факторам и применять простой здравый смысл для ее решения. Подобное, – сказал он, – свойство гения и подлинного величия.

Дневник, Берлин, 17-го января 1937-го.

Был приглашён на чай к русскому послу, осмотрел его замечательные русские картины. Это был "сидячий" чай – полноценное угощение. Особенно красивы оказались "снежные" картины. Все принадлежали кисти старых русских мастеров.

Здание посольства досталось еще от старого времени, необычайно красиво – огромные комнаты, высокие потолки, всё в имперской манере.

Сам посол представляет тип старого революционного интеллектуала – высоко образованный и интересный. Бурной холодной ночью они сопроводили нас до самого поезда. Нам пришлось буквально протискиваться в вагон, так как он остановился только на короткое время, чтобы взять пассажиров. Но мы благополучно справились и слегка "выдохнули". Тронулись к Варшаве в одиннадцать сорок.

Журнал, Берлин, 17-го января 1937-го.

Любопытное заявление нацистов попалось мне в газете вчера.

"Мы ждали смены эпох, полного разрушения политических и общественных идеологий. Именно для этого и созданы демократии. Но сегодня они сознательно или бессознательно ничто более, чем центры заразы, переносчики бацилл и подручные большевизма. Они – одна группа, мы – иные. Будущее отвратит коллективизм от неустойчивых реакционных масс. Демократии подобны песку, ползучему песку. Наш государственный политический идеал подобен пикам гранитных скал!"

Это поразило меня в качестве весьма сжатого, ясного и угрожающего заявления о германском отношении к окружающему миру. Это пугающе. Боюсь, это указывает на дух завоеваний скорее, чем на желание мирно развиваться на своих землях.

Дневник, в поезде, 18-го января 1937-го.

Холодная, безрадостная страна, которую мы проезжаем – Польша. В Варшаве нас посетил Джон Кахади. Кажется, он всем здесь доволен. Поезд чистый, весьма серый и холодный в вагоне-ресторане и не слишком удобный в вагоне спальном.

Позднее, граница СССР.

Советник посольства Лой Хендерсон встретил нас в пограничном городке Негорелое. Все говорили мне, что он совершенно замечательный человек и выдающийся кадровый офицер. Я нахожу его скромным и очевидно, способным сотрудником. Он мне понравился, уверен мы с ним поладим. Бедняга Хендерсон прошлой ночью съел "плохой еды" (довольно частый случай здесь) и был весьма нездоров, тем не менее, держался достойно.

Путешествие на поезде в Россию.

Москва – первые впечатления.

Журнал, Москва, 19-го января 1937-го.

Москва стала для меня настоящим сюрпризом. Конечно, это – красивый старый город, но в дополнение к этому: бурление на улицах, множество строящихся зданий и удобная одежда, которая выглядит здесь вполне обыденно, очень меня удивили. Вне всяких сомнений, ритм жизни здесь бьет ключом и эти люди развиваются гигантскими шагами.

(Примечание Мемуариста. Здесь у посла игра слов. Можно понять и так, что люди на улицах спешат и ходят размашисто. Одновременно, фраза посла означает, что дело не в походке, а в стремительных стройках и могучем развитии страны. Продолжаем.)

Дневник, Москва, 19-го января 1937-го.

Прибыли этим утром. Мы все приятно удивлены зданием посольства, так называемым Спасо Хаус.

(Примечание Мемуариста. Также известно как особняк Второва. Историческое здание начала двадцатого века, колоннами и полукруглым фронтоном слегка напоминающее Белый дом в Вашингтоне. Посол Дэйвис почему-то в книге называет его не так, как принято сейчас у американцев, а слегка на итальянский манер Спаццо Хауз. Продолжаем.)

Если верить мистеру Хаддлу, инспектору Почт при госдепартаменте, это наиболее красивое из наших посольств. Оно выгодно отличается от любого другого посольства в европейских странах. Справа перед домом довольно необычная для Москвы история – очень приятный маленький парк.

Чуть далее направо – красивая старая церквушка, при взгляде на которую сжимается сердце от ее ветхого и несчастного вида. Сейчас она занята несколькими семьями и признаки недостатка ухода, а также приходящего в упадок внешнего вида удручают. Между церковью и Спасо Хаусом расположен некогда очаровательный старый особняк, бывший городской дом российских дворян, но его настигла та же трагедия. Дом тоже в запустении, заселён семьями рабочих и солдат.

(Примечание Мемуариста. Посол Дэйвис так трогательно переживает за пришедшие в упадок лепнину и штукатурку. Еще бы, ведь в этих домах могли бы жить "приличные люди", а не какие-то "семьи рабочих и солдат". Очень типичный взгляд капиталиста. Продолжаем.)

Позднее.

Вручение верительных грамот внешнеполитическому ведомству.

Литвинов в Женеве и будет отсутствовать в Москве несколько дней. Было условлено, что мне следует представить мои верительные грамоты без отлагательства его первому заместителю – Крестинскому.

После визита к Крестинскому, мы также посетили мистера Стомонякова, второго заместителя, который произвёл на меня гораздо лучшее впечатление, чем Крестинский.