– Мяу, – говорю я и, прищуриваясь, проскальзываю в скорлупу, устраиваясь рядом с Хоуком. Она рассчитана на одного, и нам внутри довольно тесно. Похоже, он не возражает. Осенние листья, которые украшают верхнюю часть моей юбки, достаточно откровенно демонстрируют мою ногу. Он смотрит… а потом переводит взгляд на мое лицо. Мамочка хорошо его воспитала.

– Привет, Ярроу, – говорит он, пододвигаясь, чтобы освободить мне больше места. – Понравились цветы, которые я прислал тебе в комнату?

Конечно же, это были не настоящие цветы, а милая охапка лилий из синтетического шелка.

– Цветы? – я распахиваю глаза, слегка запрокинув голову. Насколько плохой мне быть? Сказать ему, что я не получила или…

– Ах, эти, – говорю я, притворяясь, что долго припоминала. – Я нашла какую-то солому возле комнаты. Я решила, что уборщица забыла выбросить мусор. – Я хихикаю, очаровательно склоняя голову набок. – Боюсь, я сказала брату Бёрчу, что Жасмин стоит немедленно уволить.

Черт! Я снова прокололась. Откуда мне знать, как зовут уборщицу? Она настолько ниже нас. Перл никогда бы не простила мне, если бы узнала. Я часто совершаю позорные проступки вроде этого. Я бы ей сказала, что во всем виновата мама: она приучила меня обращать внимание на мелкие детали. После такого Перл наверняка взглянула бы на меня почти презрительно. Как будто знать имя уборщицы – это как знать имя кучки отбросов. Смехотворно и немыслимо.

Но Хоук даже не обратил на это внимания. Было видно, как он нахмурился, когда я плохо отозвалась о его подарке, однако он слишком хорошо воспитан, чтобы ответить. Ярость не свойственна высшим классам, говорит Перл. Мы мстим.

Первый удар нанесен, теперь чуток нежности. Ударь… замри… поцелуй… а потом жми до конца. Так ты действительно сделаешь больно. Не давая ему опомниться, я тянусь к нему и целую в щеку. Вернее, пытаюсь поцеловать в щеку. У него хорошая реакция, он быстро поворачивает голову, и мои губы соприкасаются с кончиками его губ. Я борюсь с желанием отпрянуть в смущении. Не хочу целоваться с ним всерьез. Я хочу, чтобы он любил меня. Я хочу, чтобы все любили меня. Я хочу владеть ими. Я хочу, чтобы меня окружали преданные люди, которые никогда меня не бросят.

Впрочем, легким поцелуем я добиваюсь нужного эффекта. Его лицо расслабилось, и он улыбается. Я прощена.

– Ничего страшного, – говорит он. – Я отправлю тебе другие. Куда лучше.

Я сказала ему почти правду. Цветы я получила, но, как только я их увидела, я отдала их Жасмин, чтобы та выбросила их, забрала в свое, без сомнения, убогое маленькое жилище, да что угодно. Один их вид был мне противен.

Он вытягивается напротив меня в тесном помещении скорлупы.

– Ждешь сегодняшнего Праздника снега?

Я пожала плечами:

– Только для того, чтобы надеть новое платье.

В моей жизни было шестнадцать снежных дней, и, должно быть, они были совершенно унылыми, потому что я с трудом могу что-нибудь о них вспомнить. Только смутные отрывочные воспоминания о танцах, банкетах, веселье. Единственное, что хорошо запомнилось, – это лоскут неба, где звезды, казалось, приумножились от того, что появились снежинки, которые ровно на одну ночь запорошили небеса. Где же была я на этом Празднике снега?

– Мне он тоже кажется глупым, – говорит Хоук, уловив безразличие в моем голосе и понимая его по-своему. Стоит кому-то втрескаться в тебя, как они начинают соглашаться с каждым твоим словом. – В смысле, здесь нет естественных осадков, и мы должны беречь воду, и зачем тогда Экопан планирует одну снежную ночь каждый год?

– И один день дождя спустя полгода, – напоминаю я.

Снег всегда идет ночью. А дождь днем. Помню, как на один Праздник дождя я оказалась где-то высоко, совершенно беззащитная. Когда дневное небо затянуло искусственными облаками, я, в лихорадочном упоении запрокинув голову, старалась поймать языком тугие капли.

– По-моему, Экопан делает это для того, чтобы мы почувствовали себя ближе к природе, – продолжает Хоук. – Я серьезно, вот, смотри. – Он нажимает кнопки на панели управления своей скорлупы, и внезапно нас окружает панорама одного из Праздников снега прошлых лет. Должно быть, это было еще до моего рождения. Все наряды выглядят старомодно, блеклой расцветки, без изысков, грубо спадают свободными складками. Такую одежду наверняка носили наши бабушки и дедушки.

Скорлупа спроектирована так, чтобы дать ученикам ощущение полного погружения. На самом деле непонятно, зачем нам вообще нужны учителя. Они могли бы просто загружать уроки в наши скорлупы и отдыхать до конца дня. Температура внутри скорлупы падает, и, несмотря на пение и ликование толпы, которая выглядит такой живой, все воспринимается как-то приглушенно. Я там, среди людей, но в то же время как будто на расстоянии от них. На самом деле я все чувствую, хотя умом понимаю, что это лишь иллюзия. Вот престарелая женщина поднимает на руках ребенка вверх так, чтобы он смог своей пухлой ручкой поймать снежинку. От такого зрелища я не могу сдержать улыбку. Хоук жмет другую кнопку, и мы переносимся к замерзшему только на одну ночь искусственному пруду. Парочки скользят по его поверхности. Скорлупа набрасывает капюшон виртуальной реальности мне на голову, и кажется, что я скольжу вместе с ними.

Я почти не дышу, когда Хоук выключает прибор. Скорлупа восстановила нормальную температуру и снова стала просто машиной: наваждение исчезло. Но мои щеки еще пылают румянцем от недавнего холода.

Я пытаюсь стряхнуть неожиданное ощущение приятного возбуждения. Я хотела, чтобы мне стало лучше, сделав кому-то хуже. А вместо этого человек, которого я хотела обидеть ради забавы, ради власти, ради тренировки, заставил меня почувствовать себя живой. Я бы даже сказала – счастливой.

Почему это чувство кажется мне новым? Разве я не всегда счастлива? Какие у меня причины, чтобы не быть счастливой? У меня есть все.

Я чувствую странную неуверенность, и от этого раздражаюсь. Поэтому, когда Хоук склоняется ко мне и приглашает на первый танец на школьном Празднике снега, я надменно поднимаю подбородок и говорю:

– Я не собираюсь присоединяться к этим глупым детишкам. У меня и моих друзей другие планы.

На самом деле у нас не было никаких других планов, и я знала, что мы пойдем, ведь мы задолго до Праздника придумали себе наряды. Но в конце занятий Перл проскользнула ко мне.

– Ты слышала, что во внешнем круге проведут конкурс на звание короля и королевы Праздника снега? Победитель получит деньги и возможность провести праздничную ночь в самом престижном внутреннем круге.

Я что-то слышала об этом.

– Попытка поднять моральный дух низших классов, так? – спрашиваю без особого интереса.

– Вот именно, – отвечает она. – И как ты думаешь, что они будут делать с этим моральным духом? Начнут конструктивно мыслить? Захотят чего-то выше своего понимания? – она едко смеется. – Ничего хорошего не стоит ждать, если работягам из внешнего круга будет позволено надеяться на что-то вроде… да на что угодно сверх того, что им положено. Зачем пускать их в наши круги, даже на ночь? Потом они захотят, чтобы их дети ходили в «Дубы»!

– Ты абсолютно права, Перл, – говорю я неуверенно. Перл такие вещи волнуют больше, чем меня. Впрочем, возможно, у нее есть на то основания. – Но что мы можем с этим поделать. Если власти решили допустить это, то…

Она останавливает меня взглядом.

– Ну что ты, моя милая. Я сама стану властью.

Последним уроком в тот день был утомительный час управления Землей. Один из братьев дремлет, пока наши скорлупы рассказывают нам о тонкостях геологии. Рассказ начинается с чего-то, что называется бурением. Это когда люди, которым мало было ущерба, нанесенного земной коре, начали копошиться еще и внутри планеты. Впрочем, далеко с этим вопросом мы не продвинулись: с колокольной башни раздался сигнал окончания школьного дня. Мы выбрались из наших скорлуп быстрее, чем брат успел проснуться и закричать:

– Завтра мы продолжим!

Я люблю нашу колокольную башню, возвышающуюся над кампусом, величие и перезвон ее огромных колоколов. Они сопровождают весь наш распорядок дня, как бы напоминая населению внутренних кругов, что именно мы здесь самые главные. Наши побудка и учеба, игра и сон – вот что имеет значение, а не вы. Что с того, что вам хочется поспать подольше? Если колокол звонит в 6 часов утра, чтобы разбудить учеников «Дубов», то пора просыпаться всем.

Отзвуки колоколов все еще дрожат в воздухе над элитной территорией Эдема, самым его сердцем, пока мы бежим к нашим общежитиям. Они состоят из двух-трех спален с общей комнатой для отдыха посередине. До моего появления в «Дубах» Перл была единственной ученицей, проживавшей в отдельной квартире, которую она добыла, безусловно, благодаря своим махинациям и деньгам ее родителей. Когда я прибыла в «Дубы» в середине семестра, то свободных комнат уже не было, поэтому для меня переоборудовали одну из запасных учительских квартир, которая находилась с противоположной стороны кампуса. Она располагалась ближе к надзирателям, зато там у меня огромная спальня, личная ванная и даже небольшая гостиная – предмет зависти других учеников. Особенно Перл. Она не упускает случая напомнить руководству, как одиноко я себя чувствую вдали от сверстников, поэтому я уверена, что как только освободится комната, меня выселят. Ну а пока я имею над Перл пусть небольшое, но все-таки превосходство.

Перл хватает меня за руку и тащит за собой с несвойственным ей волнением. Предполагается, что мы должны быть выше любого проявления чувств.

Обычно мы встречаемся в ее комнате. Но сегодня она ведет нас в мою. Не нравится мне это. Перл любит вмешиваться во все, быть в центре внимания, выделяться на фоне других. И если сейчас она обращает на меня такое внимание, то у нее явно есть на то причина.

– Сегодня вечером отправляемся на прогулку! – сообщает она всем и объясняет, что хочет украсть у какой-то девчонки из внешнего круга титул Снежной королевы, который – по ее мнению – та не заслуживает.