Глава II. Дрейф

Корабельное хозяйство – В ледяном кольце – Отравление свинцом – Поход на остров Генриетты.

Быстро наступали зимние холода. За исключением нескольких незначительных происшествий в виде растяжений и ушибов, мы радовались полной свободой от болезней и пребывали в постоянно хорошем настроении – все, кроме лейтенанта Даненхауэра, который страдал от своего ужасного недуга с декабря прошлого года и до самого конца плавания. К приближающимся праздникам экипаж подготовил традиционное театральное представление, и на Рождество вся команда была приглашена в рубку на спектакль, полный шуток про офицеров и матросов.

Ещё в самом начале экспедиции обнаружилось странное нарушение общеизвестного физического закона. В соответствии со знаниями из нашей школьной юности мы полагали, что морская вода, замёрзнув, превращается в совершенно пресный лёд. Было также известно, что морские льдины солёные, но с уверенностью ожидалось, что снег будет пресным, и всё же этого не произошло. Те из нас, кто интересовался историей арктических путешествий – а ничто из того, что написано на английском языке, не ускользнуло от их внимания, – знали, что до сих пор не возникало никаких трудностей в получении пресной воды для питья из айсбергов или снега на суше. Однако в этом океане нет настоящих айсбергов, за исключением тех, которые сходят с небольших островов, а они настолько редки, что единственные, которые мы видели, были замечены моим отрядом, когда мы высадились на остров Генриетты.

Для решения этой проблемы мы построили дистилляционный аппарат, способный производить сорок галлонов пресной воды в день, а запас талого снега постоянно хранился в резервуарах на палубе и полубаке; один большой резервуар был установлен в задней части камбуза, чтобы он подогревался теплом от кухни.

Так закончился старый год – в многообразных заботах по корабельному хозяйству.

В течение января 1880 года лёд оставался неспокойным, и корабль испытывал множество ударов и сжатий. Каждый шторм сопровождался подвижками льдин; было замечено, что пока дул ветер, вся масса льда равномерно двигалась под его напором, но когда он стихал, этот лёд, двигаясь по инерции, начинал напирать на дальние неподвижные льдины – страшно было смотреть, как беспорядочно громоздились друг на друга колоссальные ледяные глыбы.

Именно в один из таких тревожных моментов, следующих за штормами, когда отовсюду слышался далёкий рёв и грохот, льдина, в которую вмёрзла «Жаннетта», начала раскалываться во всех направлениях. Спокойная и почти ровная поверхность льда, жалобно гудя и треща, внезапно вздыбилась огромными торосами. Гигантские глыбы вздымались и рассыпались, словно рушимые невидимой рукой, огромные сдавленные массы издавали невыносимо пронзительный стон, от которой кровь стыла в жилах. Разрушения приближались всё ближе и ближе. С благоговейным ужасом мы наблюдали, как по льду с грохотом разбегаются трещины. В амфитеатре высоченных торосов более полумили в диаметре лежал наш корабль; громада движущегося льда, вздувшаяся местами до высоты пятидесяти футов, постепенно подступала к нам со всех сторон. Мы были готовы оставить судно, но… что тогда? Если кольцо торосов продолжит сжиматься вокруг нас, вырваться из него станет невозможно —надеяться вскарабкаться по его скользкой движущейся массе было таким же безумием, как попытаться взобраться вверх по Ниагарскому водопаду.

«Лёд приближается со скоростью один ярд в минуту. До него триста шагов, так что через триста минут мы отойдём в мир иной».

Так один из членов экипажа объявил о своих расчётах неизбежной нашей гибели. Несомненно, что, если бы «Жаннетта» находилась в двухстах ярдах в любом направлении от того места, на котором она тогда находилась на льдине, она была бы уничтожена крошащимися массами льда, как раковина на пляже под волнами прибоя. Но, видимо, время её ещё не пришло. Зловещий круг постепенно сократился до нескольких сотен футов, а затем… остановился. Стихли наши молитвы, стихло и всё вокруг, только скребли о днище корабля мелкие льдинки.

Люди постепенно пришли в себя, разбрелись по ледяной арене, карабкались по склонам «амфитеатра», перепрыгивали по обломкам льда, взбирались на вершины и со смехом скатывались вниз, соревновались, кто найдёт осколок льда самой необычной формы, обсуждали шансы на спасение, если бы таковое понадобилось нашему судну, все вопили и ликовали, как мальчишки, – как вдруг истошный крик: «К насосам!» положил конец их недолгому веселью и созвал всех обратно.

Тотчас же были установлены ручные насосы, и самые крепкие матросы принялись за них изо всей мо́чи; другие доставали из носового трюма провизию, а остальные наполняли котёл водой, льдом и снегом из трюмов. Температура была около -40° по Фаренгейту, и когда вода хлынула в трюм, она сразу начала замерзать. Постепенно она достигла уровня выше пола котельного отделения, и возникла опасность, что вода может залить топки котлов до того, как будут запущены паровые насосы. Чтобы предотвратить это и сохранить трюм сухим, воду из него поднимали с помощью бочки. Это была борьба не на жизнь, а на смерть! Вода быстро прибывала, и поэтому топку разожгли заранее, до того, как котёл наполнился до номинального уровня, и вскоре паровой насос откачивал воду с таким напором, что боцман Джек Коул с восхищением заметил: «И помогать не надо!..»

Быстро прошла зима, и яркое весеннее солнце, растопив снег, прибавило нам новых забот, обнажив малоприятные результаты жизнедеятельности тридцати трёх человек и сорока собак, проживших шесть месяцев на одном месте. Не без особого беспокойства наблюдалось и приближение тёплой погоды. Корабль скоро освободится, но насколько сильны течи в его корпусе, и как быстро закончатся запасы угля? Насколько хватит мачт, рангоута и надстроек после того, как будет израсходован весь уголь? Эти вопросы тревожили нас всё больше и больше.

В начале весны стали преобладать северо-западные ветра, они переместили корабль примерно на пятьдесят миль от того места, где мы вошли в паковые льды прошлой осенью и теперь мы были в пределах видимости островов Геральд и Врангеля. За это время мы прошли зигзагообразным курсом почти пятьсот миль, придерживаясь общего направления с северо-запада на юго-восток, поэтому я предположил существование двух отмелей, между которыми мы двигались, или, возможно, двух обширных паковых полей – Полярного на севере и Сибирского на юге, которые под влиянием ветров перемещались относительно друг друга у берегов Сибири. Таким образом между непроходимыми ледяными полями образовалось узкое пространство, заполненное мелкими льдинами.

Зима 1880-81 годов прошла без особых происшествий. Новизна жизни на льду постепенно прошла. Наши запасы анекдотов и историй были полностью исчерпаны, а смысл их давным-давно притупился от частого использования. Каждый член экипажа нашёл себе наиболее близкого по духу и интересам товарища, и все стали ходить, разговаривать и охотиться парами. В кубрике стали больше читать и меньше разговаривать, старшие офицеры с каждым днём сближались, казалось, всё теснее. Всё больше внимания уделялось соблюдению санитарных норм, особенно дистилляции воды, приготовлению пищи, вентиляции судна и физическим упражнениям экипажа.

Это была наша вторая зима во льдах, а во всех экспедициях цинга, это проклятие арктических путешествий, появлялась задолго до второго года. Почему же мы стали исключением? И как долго нам будет так везти? Подобно растениям, выросшим в темноте, мы обесцветились до ненормальной бледности, а с приближением весны у всех проявлялись признаки слабости. Сон, к счастью, был спокойным из-за прочности льдины, но у некоторых членов экипажа начались приступы несварения желудка; мистер Данбар сильно заболел, а у Алексея на ноге появилась безобразная язва, сопровождаемая другими симптомами, вызвавшими подозрения на цингу.

В конце концов нам стало казаться, что эпидемия разразилась у всего экипажа. Доктор Эмблер усердно искал причину. Никаких признаков цинги, кроме случая с Алексеем, не было, но и его состояние было крайне сомнительным. Наконец у всех заболевших появились симптомы отравления свинцом, и сразу же возник вопрос: откуда он взялся? Нескольких дробин, найденных в тушках птиц (это были кайры), поданных однажды на ужин, было достаточно, чтобы направить все наши разговоры на эту тему. И тут, когда кто-то случайно наткнулся на несколько кусочков припоя в консервированных томатах и шутливо спросил: «Кто стрелял в помидоры?» – это привело к разгадке источника отравления. Зная, насколько смертоносным может стать вино, если в нём растворилась единственная дробинка, случайно оставшаяся в бутылке после мойки, мы поняли, что кислые фрукты и овощи в жестянках стали ядовитыми от капель припоя, состоящего из равных частей свинца и олова. И это постоянное отравление продолжалось в течение нескольких месяцев! И, как показало расследование, эти капли не были единственным источником отравления. Зная, что производители покрывают припоем определённые сорта жести, мы проверили банки, и многие из них оказались покрытыми чёрным налётом оксида свинца. Взяв на анализ этот налёт, доктор Эмблер окончательно убедился в источнике «эпидемии».

Именно в начале этого мрачного периода в истории нашего плавания с марсовой площадки раздался радостный крик: «Земля!» Лёд медленно разрушался в течение последних недель, и мистер Данбар, старый морской волк и знаток Арктики, уже неделю назад заметил, что что-то препятствует движению льда и разрушает его с подветренной стороны. Теперь малоприметная линия на горизонте с застывшим над ней облаком указывала на присутствие земли. Сразу же все наши юные прорицатели, которые последние месяцы только и знали, что открывать в очертаниях облаков на горизонте новые континенты и усердно наносили их на карты только для того, чтобы над ними так же регулярно смеялись, – оказались на мачтах, надстройках и самых высоких торосах, тщательно осматривая – кто в бинокль, а кто без – вновь открытую землю. Это была, конечно, именно она, и все были в таком восторге, как будто заново открыли Америку. Было много предположений относительно расстояния до новой земли, её размера и обитаема ли она; версий было – как деревьев лесу; а самые остроглазые энтузиасты отчётливо видели стада оленей, а другие, ещё более опытные, могли запросто отличить самку от самца.

Тем временем мистер Данбар, обладая той остротой зрения, которое бывает результатом сорокалетнего опыта в море, заметил ещё одну землю, гораздо меньшую и низкую, чем первая. Поскольку вся наша льдина вместе с «Жаннеттой» быстро дрейфовала на северо-запад, возникла идея посетить сей таинственный остров. Общее мнение о том, удастся ли вернуться в целости и сохранности было неблагоприятным, но недостатка в добровольцах не наблюдалось. Господа Чипп, Даненхауэр и Ньюкомб лежали больными по каютам; поэтому было решено, что пойду я в сопровождении мистера Данбара и четверых членов экипажа, а именно: Ниндеманн, Бартлетт, Эриксен и Шарвелл. Нас снабдили провизией на десять дней и небольшой лодкой на санях, запряжённых пятнадцатью собаками.

Рано утром, сопровождаемые добрыми пожеланиями наших товарищей, мы отправились напрямую к острову. Состояние льда, его постоянное движение, скрежет, грохот и иногда такая качка, что трудно было устоять на ногах, делали наше предприятие весьма рискованным.

Трудности подстерегали нас с самого начала. Менее чем в пятистах ярдах от корабля мы вышли к открытой воде и переправили на лодке сани и припасы, но ничто не могло заставить последовать нашему примеру собак. Они выли, кусались и сопротивлялись изо всех сил, а некоторые освободились от упряжи и убежали обратно на корабль. Термометр показывал прилично ниже точки замерзания; лодка покрылась льдом, одежда наша промокла, а руки сильно замёрзли. Дезертиры были в конце концов схвачены людьми на корабле, возвращены, и снова пристёгнуты ремнями. Верёвку, привязанную к их постромкам, перекинули через полынью (почти двадцать ярдов в ширину), затем стащили в воду и таким образом заставили переправиться всю стаю. Это было жестоко, я знаю, но другого выхода не было; как только они переправились, то были снова запряжены в сани, и вскоре бедные дрожащие животные согрелись от тяжёлой работы. У всех нас были матерчатые ремни, которыми мы помогали собакам; мистер Данбар бежал впереди, прокладывая путь среди торосов, остальные поддерживали и толкали сани, по двое с каждой стороны и один сзади.  Время от времени упряжка останавливалась, и тогда всё содержимое – 1900 фунтов – надо было выгрузить, так как абсолютно невозможно уговорить или заставить собачью упряжку тянуть сообща, пока сани не будут сначала стронуты с места.

Нет большего насилия над истиной, чем на тех картинах, где эскимосы изображены преспокойно сидящими в своих ажурных санках, изящно помахивающими длинными хлыстами, в то время как собаки с громким лаем и в совершенном порядке несут их по ровным снежным просторам. В реальности сцена эта значительно отличается от нарисованной; она так же полна деятельности, но отнюдь не успешной. Это ад кромешный! Собаки визжат, лают, грызутся и дерутся; вожаки позади, а коренники (или как их там называют?) впереди, все завязаны в чудовищный узел и безнадёжно перепутались, как клубок змей!..