Расстались, Лесбия моя,
С тобою мы, и страсть остыла;
Ты пишешь, что не тот уж я,
А ты – верна. Но в том ли сила?
Твой лоб – все так же гладок он;
Я также юношей остался
С тех пор, как робко был влюблен
И, осмелев, в любви признался.
Шестнадцать лет лишь было нам!
С тех пор прошли два долгих года,
Я отдаюсь иным мечтам
И в даль влечет меня свобода.
Да, да! во всем – моя вина;
Один изменник я, – не спорю;
Твоя грудь милая верна,
Лишь мой каприз – причина горю!
Друг! Верю верности твоей,
Далек от ревности позорной!
Чиста была страсть юных дней,
В ней нет следа измены черной!
И я не ложно был влюблен;
О, я любил чистосердечно!
И хоть умчался дивный сон,
Но чтить тебя я буду вечно.
Уж не сойтись в беседке нам,
Скитанье мне милее стало;
Но старше, крепче нас сердцам
Однообразье досаждало.
Румянец щек твоих цветет
Красою дивной, несравнимой,
И взор твой молнии кует
Для битв любви непобедимой;
Сильна краса твоя! Пред ней
Судьбина многих пасть принудит;
Быть может, будут те верней,
Но вряд ли страсть их жарче будет.
1806Н.А. Холодковский
О женщина! Весь опыт мой
Твердит, что всякий, кто судьбою
Сведен с коварною тобою, —
В тебя влюблен с минуты той.
Пусть опыт учит не тревожно,
Что ты всегда клянешься ложно:
Твоей красою вдохновлен, —
Я все забыл, я вмиг влюблен!
Воспоминанье – дар прекрасный
Для тех, кому надежда льстит,
Кто наслаждался в неге страстной;
Но, как проклятье, тяготит
Оно того, кто чужд надежде,
В ком больше нет любви, как прежде.
О женщина, прекрасный лжец,
Юнцов доверчивых ловец!
Как бьется пульс, когда впервые
Мы встретим блеск лазурных глаз,
Иль глазки черные, живые,
Лучом любви пленяют нас!
Как всем мы клятвам верим скоро,
Как принимаем их без спора,
Навеки видя в них оплот, —
А в тот же день измена ждет!
И тщетно мудрость вековая,
Веля не верить налегке,
Гласит, что «женщина, давая
Обеты, пишет на песке».
1806Н.А. Холодковский
Известно всем, что век наш утонченный
Изгнал со сцены фарс бесцеремонный;
Нет вкуса к грубым шуткам с этих пор
И авторов тех шуток ждет позор.
Ряд чистых сцен мы здесь вам представляем
И Красоту краснеть не заставляем,
И наша Муза скромно наперед,
Хотя не славы, – снисхожденья ждет.
Но не одной ей страшно ваше мненье,
Другим еще нужнее снисхожденье.
Ведь «ветеранов Росция» здесь нет,
Которым стал привычен рампы свет,
Ни Кэмбль, ни Кук не встанут перед вами,
Не будет Сиддонс умилять слезами:
Зародышей-актеров здесь дебют
И новую вам драму поднесут!
Едва расправив крылья, как актеры,
Мы просим нас щадить: птенцы бесперы,
И если в первый, робкий свой полет
Они падут, – навек их гибель ждет.
Здесь не один трусишка, полн тревоги,
Надеется услышать суд ваш строгий, —
Вся «действующих лиц» семья дрожит
И ожидает, что судьба решит,
Не торгаши мы: платы нам не надо,
Аплодисменты – вот нам вся награда;
Для них любой «герой» стараться рад
И «героини» ради них дрожат.
К последним, верно, суд помягче будет:
Кто ж слабый пол безжалостно осудит?
Кому Краса и Юность – верный щит,
Тех и строжайший цензор пощадит.
Но если мы вам угодить не властны
И наши все усилия напрасны —
То, если жалость есть в груди у вас,
Не одобряйте, но простите нас.
1806Н.А. Холодковский
О, Элиза! Не глуп ли закон мусульман,
Что всех женщин лишает он жизни загробной?
На тебя бы взглянули: забыли б Коран,
Отреклись бы все вмиг от доктрины подобной.
Будь пророк их не вовсе рассудка лишен,
Никогда не изгнал бы он женщин из рая;
В небе гурий не стал бы выдумывать он:
Все бы женщинам отдал, – от края до края.
Но и этого мало казалось ему,
Что душе он из вас приказал удалиться;
Он по нескольку жен мужу дал одному!
Пусть душ нет, – так и быть; но зачем же
делиться?
Этой верой нельзя никому угодить:
Мужу трудно, а женам обиднее смерти;
Хоть пословицей можно б ее подтвердить,
Что «все женщины – ангелы, жены же – черти».
Эту истину нам и Писанье твердит.
Новобрачные! Слушайте, благоговея,
Что Евангелье вам в искупленье сулит
Во второй и двадцатой главе от Матфея:
На земле нам довольно страданий от жен,
Чтоб еще и на небе нам мучиться; там уж
(Так вещает апостол священный закон)
Браков нет и никто не выходит там замуж.
И мы вправе сказать: если в рай бы попасть
Удалось со святыми их женам – всем хором,
И забрали бы жены, как в жизни, всю власть, —
Все бы небо подпало семейным раздорам.
Столько было бы споров, тревог и забот,
Что – со мной согласятся Матфей, Марк
и Павел, —
Тут одно было б средство: всеобщий развод,
Чтобы общий мятеж не нарушил всех правил.
Да, развод для супругов – желанный конец;
Но мужчине без женщины жить невозможно.
Мы, все цепи порвав, не стесняя сердец,
Будем вечно любить вас, без уз, но не ложно.
Пусть глупцы и мерзавцы твердят свой рассказ,
Что души у вас нет: будь хоть вы с тем согласны, —
Не поверю! Так много небесного в вас,
Что без вас весь увял бы сад рая прекрасный!
1806Н.А. Холодковский
О lachrymarum font, tenero aacroa
Ducentium ortut ex animo; quater
Felix! in imo qui scatentem
Pectore te, pia Nyropha, sensit.
Grap
Если Дружба манит
Иль Любовь нас пленит
И нам Искренность смотрит в глаза, —
Могут ложью увлечь
И улыбка, и речь,
Но знак верный приязни – слеза.
Часто злобу иль страх
На фальшивых устах
Прикрывает улыбки краса;
Пусть грудь нежно вздохнет,
Взор любовью блеснет
И слеза в нем сверкнет, как роса.
Милосердия жар,
Смертных сладостный дар,
Очищает от варварства нас;
В сердце чувство горит
И, где милость царит, —
Исторгаются слезы из глаз.
Тот, кто плыть принужден,
Как помчит аквилон,
По гребням Атлантических вод, —
Наклоняясь к волне,
Чуя смерть в глубине, —
Блестки слез в синей влаге найдет.
Ради славы солдат
Жизнью жертвовать рад,
Тверд и смел пред военной грозой;
Но когда враг сражен, —
Рад поднять его он
И кропит его раны слезой.
Если ж кончив поход,
Гордо к милой придет,
Бросив меч, обагренный в крови, —
Нет награды славней,
Как с прекрасных очей
Снять, целуя, слезинку любви.
Милый кров, где текли
Годы детства мои,
От любви до любви где я рос, —
Я, покинув тебя
Оглянулся, скорбя, —
Но твой шпиц был чуть виден сквозь слез.
Уж не шлю я привет
Милой Мэри, – о нет, —
Милой Мэри, кого так любил, —
Но я помню тот сад,
Где ловил ее взгляд,
Где слезой ее взыскан я был.
Хоть другому она
Навсегда отдана,
Мир ей! Буду всегда ее чтить.
От обманчивых снов
Я отречься готов
И, в слезах, ей измену простить.
Дорогие друзья!
Как покинул вас я, —
Я судьбину молил об одном:
Если вновь встречу вас, —
Пусть в тот радостный час,
Как в прощальный, слезу мы прольем.
Если ж дух бедный мой
Улетит в мир иной,
И засну я в гробу, в тишине, —
Вы, бродя в тех местах,
Где тлеть будет мой прах,
Уроните слезу обо мне.
И пускай мавзолей
Над могилой моей
Суетой не пленяет глаза;
Славы я не ищу
И хвалы не хочу,
Все, что нужно мне, – только слеза.
1806Н.А. Холодковский
Зачем, Пигот, в отчаянном волненье
На эту деву ропщете? Пройдет
Хоть целый год, но вздох ваш и моленье
Холодную кокетку не проймет.
Вы научить любви ее хотите, —
Так ветреным кажитесь перед ней:
Она нахмурит брови; но уйдите,
И улыбнется. О, тогда смелей
Ее целуйте! Таково притворство
Красавиц; все они убеждены,
Что поклоненье – долг наш. Их упорство
Колеблется, когда мы холодны.
Таите боль и цепи удлиняйте.
Пусть думает, что гордость вам не жаль.
Тогда кокетка ваша, так и знайте,
Ответит благосклонно на печаль.
Но если все ж из ложного порыва
Она страданья ваши осмеет,
Уйдите прочь. Другой отдайтесь живо
И над кокеткой смейтесь в свой черед,
Что до меня, – я двадцать их иль боле
Боготворю. Но и плененный, все ж
Я их бы всех оставил поневоле,
Будь на нее характер их похож.
Довольно вздохов! Слушайте совет:
Прорвитесь сквозь утонченную сетку, —
Довольно слез! Пути иного нет,
Как бросить и забыть свою кокетку.
И прежде, чем погибнете вполне,
Разбейте эту сумрачную клетку,
Чтоб не пришлось в сердечной глубине
Вам проклинать бездушную кокетку.
1806А.М. Федоров
Ἀργυρέαισ λόγχαισι μάχου και
πάντα Κρατήσαισ[2]
Когда б Лесажа хитрый демон
Моим желаньям мог помочь, —
Меня б вознес над домом всем он
На шпиц Марии в эту ночь.
Раскрыв все крыши старой Гранты,
Он мог бы в залах показать,
Как спят и видят там педанты
За голос – луг иль лавку взять.
И Пальмерстона бы, и Пэтти
Увидел я в числе ловцов,
Влекущих в выборные сети
Как можно больше голосов.
Вот избиратели все кучей
Лежат, толпа усыплена;
Им благочестье – щит могучий
И совесть их не будит сна.
Лорд Г. – тот быть спокоен может;
Не глупы парни: ясно им,
Что к производству он предложит
Их одного лишь за другим.
Все знают: выгодных местечек
Большой у канцлера запас;
«Вот мне бы» – мыслит человечек
И ухмыляется сейчас.
Но ночь бежит; сном безмятежным
Пусть спят себе лентяи там;
Я обращусь к твоим прилежным,
О alma mater, сыновьям.
Ища наград колледжа честно,
Вот кандидат долбит урок;
Полночный час; в каморке тесно;
Он рано встал и поздно лег.
Сомненья нет: ценой стараний
Он все награды заслужил;
Для бесполезных разных знаний
Потратил он немало сил;
Он стих аттический скандует,
Не зная отдыха, – хоть плачь;
Под тяжким бременем тоскует
Математических задач;
То вздором Силя ум свой мучит,
То в треугольник углублен,
Обедов сносных не получит,
В латыни ж варварской силен.
Для исторической же Музы
За то всегда он глух весьма:
Ему квадрат гипотенузы
Важней ученого письма.
А впрочем он один лишь, бедный,
Страдает от таких трудов;
Зато вдвойне забавы вредны
Других – отчаянных голов.
Пиры их взору нестерпимы,
Разврат с позором слит вполне,
Игра и пьянство там любимы,
И разум топится в вине.
Иное дело – методисты:
Реформы на уме у них;
Они поют, смиренны, чисты,
И молят за грехи других.
Одно у них пришло в забвенье:
Что гордость духа, лишний пыл —
Все их хваленое смиренье
Лишают большей части сил.
Но вот уж утро… Отвращая
От них свой взор, что вижу я?
В одеждах, белых поспешая,
Чрез луг бежит людей семья;
Часовни колокол их рьяно
Зовет… Вот смолк он… В тишине
Небесной песнью звук органа
Волнами стелется ко мне,
И вместе с ним несется звучно
Трель королевского певца:
Но эту песню слушать скучно,
Кто раз прослушал до конца.
Наш хор, – он ниже снисхожденья:
Из новичков составлен он
И стоит только осужденья,
Как грешных карканье ворон.
Когда б Давид услышал пенья
Своих псалмов в таких устах, —
Псалмы б он отнял, без сомненья,
И разорвал бы их в сердцах.
Евреям пленным на Евфрате
Тиранов власть велела петь
О бесконечной их утрате
И о беде своей скорбеть.
О, если б так они запели, —
Со страха ль, ум ли б подсказал, —
Они б легко достигли цели:
Сам черт их слушать бы не стал!
Но что ж пишу я? Скучно стало…
Кой черт начнет меня читать?
Перо скрипит, чернил уж мало…
Конечно, мне пора кончать.
Прощай же. Гранта! Налеталась,
Как Клеофас, душа моя;
От темы Муза отказалась,
Устал читатель, – да и я.
1806Н.А. Холодковский
О проекте
О подписке