Однако, прежде еще, чем успели выполнить это приказание, к ступеням палаццо подплыла гондола, управляемая оставшимся в живых гондольером. Сначала вышла с помощью слуг синьора, громко рыдавшая, а затем вынули тела двух слуг. Один был уже мертв, а другой скончался вскоре после того, как его вынесли на берег.

– Не заметила ли ты, Мария, или ты, Джулия, каких-нибудь особых примет на гондоле, в которой находились нападавшие?

– Нет, отец, никаких знаков и никакого герба я на ней не заметила. Впрочем, я так была перепугана, что ничего не могла разглядеть.

– Насколько я мог заметить, это была самая обыкновенная гондола, обитая черным сукном, – прибавил Франциск.

– Скажите, молодой человек, каким образом вы-то вмешались в эту стычку? Немногие из наших молодых людей решились бы на это, очень хорошо сознавая, как опасно вмешиваться в чужие ссоры.

– Я счел бы, во всяком случае, своей обязанностью явиться на помощь, услыхав крики женщин, но я узнал синьорин, когда они проезжали мимо меня в гондоле, так как мне на них указал мой друг Маттео Джустиниани. А теперь, синьор, если позволите, я прощусь с вами, – сказал Франциск, – становится поздно, и синьоринам необходим отдых после всего испытанного.

– Я увижусь с вами завтра же, сударь. Утром я буду иметь честь посетить вашего отца.

– Верно, это судьба наша такая, что с нами постоянно отучаются приключения, Джузеппе, – сказал Франциск, садясь в гондолу.

– Да, и этим, пожалуй, еще не кончились наши приключения, синьор Франциск. Многие узнают о вашем участии в этом деле, и я думаю, что было бы благоразумнее прекратить на время наши вечерние прогулки, а то еще попадем в худшую беду.

– Нет, я не согласен, Джузеппе. Мы ездим без зажженных факелов, так что встречные могут и не узнать нас. В темноте все гондолы похожи одна на другую, и, сколько бы у меня ни явилось врагов, я все-таки не побоюсь кататься по каналам.

На другое утро за завтраком Франциск рассказал своему отцу о случившемся накануне.

– Очень неблагоразумно вмешиваться в ссоры, которые тебя вовсе не касаются, – сказал на это мистер Гаммонд, – на этот раз, однако, твое участие в этом происшествии может даже принести тебе пользу. Синьор Полани один из самых влиятельных купцов в Венеции; его имя известно повсюду на Востоке, и дружба с таким человеком может быть чрезвычайно выгодна и для меня самого. Но, с другой стороны, благодаря тому, что ты помешал выполнить какому-то сумасбродному молодому дворянину его дерзкое намерение, ты, вероятно, нажил себе врага, а для тех, кто имеет врагов среди влиятельных лиц, пребывание в Венеции становится уже небезопасным; как бы то ни было, но тебе следует обуздать свою страсть к приключениям. Ты сын не графа или барона, и добиваться чести и славы с помощью оружия тебе вовсе не подобает. Купец города Лондона должен добиться известности не этим, а честностью и трудолюбием. Уже давно пора отправить тебя на родину, где ты займешь место в конторе и будешь находиться под присмотром моего компаньона; это будет лучше для тебя самого.

Франциск и не подумал, конечно, возражать своему отцу, но сердце его сжалось при мысли, что ему после привольной жизни в Венеции придется засесть в конторе в Лондоне. Вообще ему, как многим пылким юношам, более улыбалась жизнь, полная приключений, на военном ли или ином поприще, нежели однообразная жизнь лондонского купца.

В это же утро у ворот, выходивших на канал, раздался сильный звонок, и минуту спустя явился слуга с докладом, что внизу находится синьор Полани и просит свидания. Мистер Гаммонд тотчас же поспешил навстречу гостю, которого он с изысканной любезностью провел в дом.

– Вы, конечно, уже слышали обо мне, синьор Гаммонд, как и я имел удовольствие слышать о вас, – сказал венециааец, после того как они обменялись приветствиями, – Ваш сын рассказал вам, вероятно, какую неоценимую услугу он оказал мне вчера, спасши моих дочерей или, вернее, мою старшую дочь, – так как, очевидно, именно на нее покушались злодеи, – от похищения, которое хотел учинить один в самых безнравственных молодых людей нашего города.

– Мне очень приятно, синьор Полани, что мой сын мог быть вам полезен, – отвечал мистер Гаммонд. – Признаюсь нам, что я частенько раскаивался в том, что предоставлял ему много свободы и позволял ему тратить время на военные упражнения, более полезные сыну благородного воина, нежели миролюбивого купца; но ловкость и смелость, которые он выработал в военной школе, очень пригодились ему вчера, так что я нисколько не жалею о времени, потраченном им в школе фехтования.

– Мне кажется, синьор, что умение владеть оружием может всегда пригодиться в наше время как миролюбивому гражданину, так и добивающемуся славы на военном поприще. Нам, купцам, пришлось бы совсем бросить наше занятие торговлей, если бы мы не умели при случае защищать наши суда от нападений морских разбойников. Кроме того, всякий гражданин обязан защищать свою родину от нападения врагов. Наконец, у человека, который хотя сколько-нибудь выделяется из толпы, всегда найдутся личные враги, с которыми приходится считаться. Здесь, в Венеции, мы все воины и моряки, и вашему сыну не только не повредит, но, скорее, будет полезно его умение владеть мечом и кинжалом. Вот и теперь, – прибавил он, улыбаясь, – у нас налицо доказательство моего мнения. Вовсе не желая хвастаться, скажу вам, мистер Гаммонд, что Николай Полани, когда представится случай, может быть полезен своим друзьям, в числе которых он отныне будет считать вашего храброго сына и, если позволите, и вас самих. Теперь, однако, я принужден покинуть вас, так как должен спешить в Совет для подачи своей жалобы. Я убедительно буду просить вас позволить вашему сыну пойти со мной, чтобы он мог изложить перед Советом все, что ему известно по этому делу.

– Это его прямая обязанность, но сознаюсь вам, что вся эта история немало тревожит меня. Мы очень хорошо знаем, как опасно иметь врагов в Венеции, так как никакие связи не могут спасти человека от удара кинжалом из-за угла.

Немного времени спустя Франциск сидел рядом с Полани в его гондоле.

– Сколько вам лет, друг мой? – спросил его негоциант, когда лодка пересекала лабиринты бесчисленных венецианских каналов.

– Мне недавно минуло шестнадцать лет, синьор.

– Еще только шестнадцать! – воскликнул удивленно Полани. – Я считал вас, по крайней мере, двумя годами старше. Я только что был в палаццо Джустиниани, и мой молодой родственник, Маттео, сказал мне, что в школе фехтования ни один из наших знатных молодых людей не может сравняться с вами в искусстве владеть рапирой.

– Я боюсь только, – скромно отвечал Франциск, – что я на эти военные упражнения тратил времени больше, чем следовало бы мне как сыну купца.

– О нет, – отвечал венецианец. – Нам, купцам, тоже приходится отстаивать свои права и свою свободу, защищать наши товары и корабли, точно так же, как дворяне защищают свои дворянские права и свои замки. Сколько раз мне приходилось самому защищать свои корабли от нападения морских разбойников, генуэзцев и других врагов. Я сражался с греками; не раз имел стычки на улицах Константинополя, Александрии и в других портах, даже служил на правительственных галерах. Все торговые люди должны стоять на стороне мира, но вместе с тем они должны быть всегда наготове защищать свое достояние. Однако мы добрались до Пьяцетты.

Близ пристани стояла группа дворян. Синьор Полани тотчас же направился к ним и представил им Франциска как человека, который оказал такую большую услугу его дочерям. Все выражали ему свою признательность и поздравляли его.

– Вы подождете меня у входа? – обратился к нему синьор Полани. – А, вот я вижу Маттео, который идет сюда со своим отцом. У вас, наверное, найдется, о чем поговорить с ним, пока я буду в Совете.

Все направились ко входу в Совет, а Маттео поспешил к своему другу, приветствуя его словами:

– Ну, Франциск, поздравляю тебя от всей души, хотя и очень завидую тебе. Я пришел в восторг, когда услыхал, как ты подлетел в своей гондоле, чтобы выручить моих кузин из когтей этого злодея Руджиеро Мочениго.

– Ты наверно знаешь, что это был Руджиеро?

– О, в этом нет никакого сомнения. Ты помнишь, что он просил руки Марии Полани, и, когда ему было отказано, он поклялся отомстить. А ты знаешь его характер: он способен на всякое низкое дело; кроме того, говорят, он проигрался в карты в Константинополе и теперь попал в лапы ростовщиков. Если бы ему удалось похитить Марию, то он сделался бы обладателем одной из богатейших наследниц в Венеции. Да тут и тени сомнения не может быть. Уж теперь я больше не буду восставать против твоих скитаний в гондоле, так как твое умение грести привело к тому, что тебе удалось оказать такую громадную услугу Полани. Могу уверить тебя, что нашлось бы немало молодых людей в Венеции, которые согласились бы пожертвовать весьма многим, чтобы совершить то, что совершил ты.

– Я очень желал бы знать наверное, был ли это действительно Руджиеро, которого я сбросил в воду, и жив ли он еще или нет. Ты знаешь, у него очень большие связи, Маттео, и если я приобрел себе новых друзей, то нажил также и непримиримых врагов благодаря этому приключению.

– Это правда, – согласился Маттео. – Ради твоей же безопасности я, конечно, желал бы, чтобы Руджиеро был теперь на дне канала. Никто его не любит, и хотя его приятели открыто взяли бы его сторону, но в душе они были бы отчасти довольны тем, что отделались от такого беспокойного товарища. Но если его слуги спасли его и привели в чувство, то советую тебе держать ухо востро, так как меньше всего желательно было бы иметь своим врагом Руджиеро. Во всяком случае, будем надеяться на лучшее и желать, чтобы нам не пришлось больше услыхать о его существовании.

– Я не знаю, право, чего лучше желать, – мрачно проговорил Франциск. – Конечно, он будет опаснейшим врагом, если он жив, а с другой стороны, меня будет постоянно угнетать мысль, что я его убил.

– Будь я на твоем месте, я бы не тревожился об этом, – беспечно сказал Маттео. – Если бы ты не убил его, то, поверь, он убил бы тебя.

– Нет, я воспитан в иных понятиях, Маттео. Моему отцу ненавистны всякие насильственные действия за исключением, разумеется, войны в защиту своего отечества, и хотя он прямо не осуждал меня за мое участие в этом происшествии, но я вижу, что это его беспокоит и он серьезно поговаривает о том, чтобы отправить меня обратно в Англию.

– Да неужели? – печально спросил Маттео. – До сих пор мы были большими друзьями, Франциск, но я надеюсь, что в будущем мы еще больше подружимся. Все друзья Полани будут считать тебя своим близким человеком, и я, идя сюда, подумывал, что, может быть, через несколько лет мы вместе могли бы поступить на государственную службу и получить место на военной галере.

– Мой отец пришел бы в ужас от подобной мысли, Маттео, хотя я лично не желал бы для себя лучшего. Но этому не бывать никогда. Признаюсь, мне очень жаль будет покинуть Венецию. Но вот к нам идет один из служащих Совета.

Служащий подошел к ним и, спросив, кто из них Франциск Гаммонд, пригласил его следовать за собой.