– Ну и ну! Что это за маленькая девочка? Да я совсем ее не знаю. Уж не на дороге ли вы ее подобрали, Кезия?

– Гляди ты, ведь это она сама обрезала себе волосы, – вполголоса сказал мистер Талливер мистеру Дину и от души рассмеялся. – Видели вы такую негодницу?

– Ну, мисс, и смешной же у тебя теперь вид, – заметил дядюшка Пуллет; и вероятно, ни разу в жизни слова его никому не причиняли такой острой боли.

– Фи, как не стыдно! – громко произнесла тетушка Глегг тоном самого сурового порицания. – Маленьких девочек, которые стригут себе волосы, следует сечь и сажать на хлеб и воду, а не пускать за стол вместе с дядюшками и тетушками.

– Да, да, – подхватил дядюшка Глегг, желая обернуть эту угрозу в шутку, – я думаю, ее нужно отправить в тюрьму, там ей остригут остальные волосы – вот и подравняются.

– Она стала еще больше похожа на цыганку, чем раньше, – сказала тетушка Пуллет с жалостью в голосе. – Какая обида, сестрица, что девочка такая смуглая; мальчик-то беленький, ничего не скажешь. Боюсь, как бы ей это не повредило в жизни.

– Она гадкая девочка и хочет разбить своей маме сердце, – проговорила миссис Талливер со слезами на глазах.

На Мэгги сыпался град упреков и насмешек. Сперва ее щеки вспыхнули от гнева, который на некоторое время, очень ненадолго, дал ей силы для внутреннего отпора, и Том решил, что, вдохновленная появлением рулета и дрочёны, она стойко все перенесет. Под этим впечатлением он шепнул: «Ой, не могу, Мэгги, говорил я тебе, что влетит». Он сказал это из дружеских чувств, но Мэгги подумала, что Том радуется ее позору. И без того слабое сопротивление рухнуло, к горлу подкатил какой-то ком, и, вскочив со стула, она подбежала к отцу, уткнулась лицом ему в плечо и громко расплакалась.

– Полно, полно, девонька, – принялся утешать ее отец, прижимая к себе, – ну что за беда; твое право было их обрезать, коли они тебе мешали. Брось плакать, отец не даст тебя в обиду.

Целительный бальзам нежности! Мэгги не забыла ни одного из этих случаев, когда отец «не давал ее в обиду»; она хранила их в своем сердце и думала о них многие годы спустя, когда все толковали, что мистер Талливер плохо выполнил свой долг по отношению к детям.

– Ох и балует же твой муж этого ребенка, Бесси! – громко произнесла «в сторону» миссис Глегг. – Это ее погубит, ежели ты не примешь мер. Мой отец так своих детей не воспитывал, иначе не бывать бы нашей семье такой, какая она есть.

К этому времени расстройство миссис Талливер из-за семейных неприятностей достигло, видимо, того предела, за которым наступает полное безразличие. Не обратив внимания на слова сестры, она откинула назад ленты чепчика и с немой покорностью судьбе принялась раскладывать рулет.

Десерт принес Мэгги полное избавление, так как детям разрешили взять настойку и орехи в беседку, – день был очень теплый, – и с живостью букашек, выбравшихся из-под направленного на них зажигательного стекла, они выбежали из дома и помчались наперегонки по саду, где только-только стали набухать на кустах почки.

У миссис Талливер были особые основания отпустить детей. Теперь, когда покончили с обедом и мысли больше не были заняты едой, наступил подходящий момент, чтобы сообщить о планах мистера Талливера относительно Тома, и самому Тому при этом лучше было не присутствовать. Дети привыкли, что о них говорят так свободно, словно они птицы и ничего не понимают, как бы они ни вытягивали свои шейки и ни прислушивались; но в данном случае миссис Талливер проявила необычную осмотрительность, так как за последнее время по некоторым признакам убедилась, что учение у пастора для Тома – перспектива столь же малоприятная, как, например, обучение у констебля. Миссис Талливер со вздохом признавалась себе, что ее муж все равно сделает по-своему, что бы там ни говорили сестрица Глегг или сестрица Пуллет, но, во всяком случае, если дело обернется худо, никто не сможет ее упрекнуть, что она согласилась на безрассудный поступок мужа, ни слова не сказав своей родне.

– Мистер Талливер, – прервала она беседу своего мужа с мистером Дином, – не пора ли уже рассказать тетушкам и дядюшкам, что ты решил насчет Тома?

– Ладно, – довольно резко ответил мистер Талливер, – я готов кому угодно сказать, что` я решил с ним сделать. Я решил, – продолжал он, глядя на мистера Глегга и мистера Дина, – я решил послать его к мистеру Стеллингу, пастору в Кинг-Лортоне… Очень, говорят, сведущий человек, он Тома на ум наставит.

Среди присутствующих пронесся шепот удивления, как это бывает в сельской церкви, когда священник коснется с кафедры житейских дел своей паствы. Для тетушек и дядюшек было полной неожиданностью узнать, что планы мистера Талливера как-то связаны с пастором. Что до дядюшки Пуллета, он вряд ли был бы больше сбит с толку, если бы мистер Талливер заявил, что собирается послать Тома к лорду-канцлеру. Мистер Пуллет принадлежал к тому ныне вымершему классу английских йоменов, которые одевались в тонкое сукно, платили высокие налоги и подати, исправно ходили в церковь и уничтожали по воскресеньям праздничный обед, столь же твердо веря в то, что между Британской церковью и государством нет никакого различия, как в то, что Солнце вертится вокруг Земли. Печально, но факт – у мистера Пуллета было смутное представление, что епископ – это нечто вроде баронета, который может быть, а может и не быть священнослужителем, и так как пастор его прихода был человек родовитый и состоятельный, мысль о том, что священник выступает в роли учителя, настолько противоречила всем его понятиям, что совершенно не укладывалась в голове. Я знаю, в наш просвещенный век трудно поверить в столь глубокое невежество, но поразмыслите, каких блестящих результатов может достигнуть при благоприятных условиях человек, одаренный природными способностями. А дядюшка Пуллет отличался как раз исключительной природной способностью к невежеству. Он-то первый и выразил вслух свое недоумение.

– Что? Зачем вам понадобилось посылать его к пастору? – спросил он, изумленно помаргивая, и поглядел на мистера Глегга и мистера Дина, чтобы увидеть, понимают ли они хоть что-нибудь.

– Да затем, что пасторы, как я смекаю, – лучшие учителя, – сказал бедный мистер Талливер, который в лабиринте нашего мудреного света с величайшей готовностью крепко хватался за любую путеводную нить. – Джейкобз, у которого был Том, не пастор, а что толку? Ничему он Тома не выучил. Вот я и решил – уж коли посылать Тома к учителю, так чтоб не был вроде Джейкобза. А этот мистер Стеллинг, судя по всему, как раз такой человек, какой мне нужен. Я собираюсь отправить к нему Тома после Иванова дня, – решительно закончил он, постучав по крышке табакерки, и заложил в нос понюшку табаку.

– Вам тогда придется оплатить солидный счет за полгода, э, Талливер? Пасторы имеют о себе довольно высокое понятие, – заметил мистер Дин, с шумом втягивая табак, что он проделывал во всех тех случаях, когда хотел остаться в стороне.

– И вы думаете, сосед Талливер, пастор научит его различать с первого взгляда, какая пшеница хорошая, какая плохая? – засмеялся мистер Глегг; он любил пошутить и считал, что теперь, когда он удалился от дел, ему не только простительно, но даже подобает видеть вещи с их смешной стороны.

– Да я, понимаете, задумал тут кой-что насчет Тома… – начал мистер Талливер, но, сделав это заявление, умолк и поднес к губам стакан.

– Ну, ежели мне дозволят раскрыть рот – а это не часто бывает, – с горькой многозначительностью вмешалась миссис Глегг, – я хотела бы узнать, какой толк дать мальчику воспитание не по средствам?

– Видите ли, – продолжал мистер Талливер, глядя не на миссис Глегг, а на мужскую половину своей аудитории, – я решил пустить Тома по другой части. Я уж давненько об этом подумывал, а как посмотрел на Гарнета и его сына, так и сомневаться перестал. Хочу определить его к какому-нибудь делу, где бы он мог начать без капитала; вот и надо отдать его в науку, чтоб он не уступал законникам и всяким таким людям и меня мог при случае надоумить.

Не разжимая губ, на которых играла не то жалостливая, не то презрительная улыбка, миссис Глегг издала громкое «гм».

– Было бы куда лучше для иных людей, – произнесла она после столь многообещающего введения, – кабы они оставили законников в покое.

– Значит, он стоит во главе средней классической школы, этот пастор, – вроде той, что на Маркет-Бейли? – спросил мистер Дин.

– Нет… вовсе нет, – обернулся к нему мистер Талливер. – Он возьмет не больше двух-трех учеников, так что у него будет достаточно времени для каждого из них.

– А-а, и он их быстрее выучит. А то им трудно учиться, когда их так много, – заметил дядюшка Пуллет, чувствуя, что наконец проник в самую суть этого трудного вопроса.

– Но он, верно, и деньги спросит хорошие?.. – осведомился дядюшка Глегг.

– Да, добрых сто фунтов в год… не меньше, – произнес мистер Талливер, немало гордясь своим решительным образом действий. – Но это опять же не выброшенные деньги; образование для Тома будет тот же капитал.

– Да, это имеет свой смысл, – заметил мистер Глегг. – Что ж, сосед Талливер, может, вы и правы, может, вы и правы.

 
Коль нет земли и нет ни пенни,
То впору взяться за ученье.
 

Я, помню, видел эти две строчки на витрине в Бакстоне. Но нам, неученым, лучше приберечь свои денежки, а, сосед Пуллет? – И мистер Глегг с довольным видом потер колени.

– Дивлюсь я вам, мистер Глегг, – заявила его супруга. – Не к лицу это человеку вашего возраста и положения.

– Что не к лицу, миссис Глегг? – спросил мистер Глегг, весело подмигивая окружающим. – Новый синий костюм, который я сегодня надел?

– Мне жаль вас, мистер Глегг: как можно проявлять такую слабость характера! Я говорю, не к лицу вам шутить, когда ваша родня очертя голову несется к разорению.

– Коли это вы обо мне, – отозвался мистер Талливер, задетый за живое, – так обо мне можете не беспокоиться, я справлюсь со своими делами без посторонней помощи.

– Как это я забыл, – сказал мистер Дин, благоразумно переводя разговор на другую тему, – ведь я слышал от кого-то, что Уэйкем тоже собирается послать своего сына – этого калеку – к пастору. Ты не помнишь, Сюзан? – обратился он к своей супруге.

– Ничего не могу об этом сказать, ровно ничего, – ответила миссис Дин и снова крепко сжала губы. Кто-кто, но уж никак не миссис Дин станет ввязываться в перебранку, где того и гляди достанется тебе самому.

– Что ж, – сказал мистер Талливер преувеличенно весело, чтобы миссис Глегг видела, что он и думать о ней забыл. – Уж коли Уэйкем хочет послать сына к пастору – будьте уверены, я не промахнусь, когда сделаю то же. Уэйкем – самая продувная бестия, какую породил нечистый, но уж он-то насквозь видит всякого, с кем имеет дело. Да, да, скажите мне, кто мясник Уэйкема, и я скажу вам, где покупать мясо.

– Но сын адвоката Уэйкема – горбун, – заметила миссис Пуллет со смутным ощущением, что вся эта история принимает несколько похоронный характер, – натуральнее послать его к пастору.

– Да, – вмешался мистер Глегг, опрометчиво подхватывая слова миссис Пуллет, – не забывайте об этом, сосед Талливер. Сын Уэйкема вряд ли пойдет по деловой части. Уэйкем сделает из него джентльмена, из бедного мальчонки.

– Мистер Глегг, – прервала его миссис Глегг тоном, свидетельствующим, что, хотя она решила крепко закупорить свое негодование, оно помимо ее воли с шумом просачивается наружу, – придержите лучше язык, мистер Талливер не желает знать ваше мнение, равно как и мое. Иные люди сами лучше всех все знают.

– Ну, коли судить по вашим словам, так это к вам как раз и относится, – отрезал мистер Талливер, снова начиная кипятиться.

– О, я молчу, – саркастически промолвила миссис Глегг. – Моего совета не спрашивали, я и не даю его.

– Редкий случай, – сказал мистер Талливер. – Советы – единственное, что вы даете, даже чересчур охотно.

– Давать, может, я ничего и не даю, зато охотно ссужаю, – отпарировала миссис Глегг. – Я одалживала деньги кой-кому, кто, может статься, заставит меня пожалеть, что я ссужала собственную родню.

– Полно, полно, полно, – пытался успокоить их мистер Глегг.

Но ничто не могло удержать мистера Талливера от резкого ответа:

– Ну так вы, сдается мне, имеете долговое обязательство и получаете свои пять процентов, родня это или не родня.

– Сестрица, – умоляюще промолвила миссис Талливер, – выпей настойки и возьми хоть немножко миндаля и изюма.

– Бесси, мне жаль тебя, – обернулась к ней миссис Глегг; она сильно напоминала дворняжку, которая обрадовалась случаю оставить в покое прохожего с палкой и облаять безоружного. – Ни к чему сейчас толковать мне о миндале да изюме.

– О боже, сестрица Глегг, не надо ссориться, – простонала миссис Пуллет, роняя слезу. – Да еще после обеда. Тебя может хватить удар – смотри, ты вся красная сделалась… а мы только-только сняли траур и уложили в сундуки платья с крепом. Так сестры не поступают.

– Надо думать, не поступают, – отрезала миссис Глегг. – Хорошенькие настали времена, ежели одна сестра приглашает к себе в дом другую нарочно, чтобы затеять ссору и оскорблять ее.

– Легче, легче, Джейн, не горячись, – вступился мистер Глегг.

Но не успел он договорить, как мистера Талливера, ни в коей мере еще не излившего свой гнев, снова прорвало.

– Да кто тут затевает ссоры? – вскричал он. – Вы сами не можете оставить людей в покое и вечно всех грызете. Я ни за что не стану ссориться с женщиной, ежели она знает свое место.

– Свое место! Еще чего! – повысила голос миссис Глегг. – И поважнее вас были люди, мистер Талливер, – они давно уже спят вечным сном, – а обращались со мной поуважительней, чем вы… хотя, конечно, мой муж сидит тут словно воды в рот набрал и смотрит, как меня оскорбляют. И кто? Тот, кто и думать бы об этом не посмел, когда бы некоторые члены нашей семьи не вышли замуж невесть за кого.

– Уж коли об этом речь зашла, – отпарировал мистер Талливер, – так моя семья не хуже вашей… и даже лучше – в ней нет женщины с таким вздорным характером.

– Отлично, – заявила миссис Глегг, поднимаясь, – не знаю, может, вы, мистер Глегг, думаете, что так и надо – сидеть здесь и слушать, как меня поносят, но только я и минуты не останусь в этом доме. Вы можете оставаться и ехать домой в двуколке, я пойду пешком.

– Ах ты господи, ах ты господи, – горестно промолвил мистер Глегг, выходя из комнаты вслед за своей половиной.

– Ну как ты мог это сказать? – со слезами на глазах проговорила миссис Талливер.

– Скатертью дорожка, – проворчал мистер Талливер, слишком разгоряченный, чтобы его могли охладить даже ручьи слез. – Пусть уходит, и чем скорее, тем лучше. В другой раз подумает, прежде чем указывать мне.

– Сестрица Пуллет, – растерянно обратилась к сестре миссис Талливер, – как ты полагаешь, выйдет что, ежели ты пойдешь за ней и попробуешь ее урезонить?

– Лучше не надо, лучше не надо, – сказал мистер Дин. – Уладите это в другой раз.

– Тогда, сестрицы, пойдем посмотрим, что делают дети, – предложила миссис Талливер, вытирая глаза.

Ни одно предложение не могло быть более кстати. Когда сестры вышли из комнаты, мистер Талливер вздохнул с облегчением: ну и надоели ему эти женщины – хуже мух. Одним из наибольших удовольствий мистер Талливер полагал беседу с мистером Дином, но тот был настолько занят, что видеться им удавалось очень редко. Мистер Талливер считал мистера Дина самым «смыслящим» из своих знакомых, к тому же тот обладал бойким и злым языком, чего так недоставало самому мистеру Талливеру, у которого любовь к острому словцу не находила себе членораздельного выражения. И теперь, когда женщины ушли, они могли наконец завести серьезный разговор, не опасаясь, что их прервут из-за каких-нибудь пустяков. Они могли обменяться мнениями насчет герцога Веллингтона, позиция которого в католическом вопросе показала его в совершенно новом свете, и выразить свое презрение к тому, как он вел себя во время битвы при Ватерлоо, которую он ни за что бы не выиграл, если бы в его распоряжении не было многочисленной английской армии, не говоря уже о Блюхере и пруссаках, подоспевших, как слышал мистер Талливер от весьма осведомленного человека, в самый последний момент. Тут, правда, между ними возникло небольшое разногласие, ибо мистер Дин заметил, что не склонен слишком доверять пруссакам, – форма их морских судов и неудовлетворительный характер сделок с данцигскими пивоварами заставляют его придерживаться весьма низкого мнения о пруссаках вообще. Потерпев поражение в этом вопросе, мистер Талливер принялся сетовать на то, что не бывать уже стране такой, какой она была когда-то; однако мистер Дин, связанный с фирмой, доходы которой с каждым годом росли, естественно, не так мрачно смотрел на будущее и привел несколько примеров насчет состояния экспорта, в частности экспорта кож и технического цинка, которые несколько успокоили страхи мистера Талливера и отодвинули в более отдаленное будущее те времена, когда страна окончательно станет добычей папистов и радикалов и честным людям трудно будет пробиться в жизни.

Дядюшка Пуллет сидел и, помаргивая глазками, слушал, как они обсуждают эти высокие материи. Сам он в политике ничего не смыслил, считая, что тут нужен особый талант, но, судя по тому, что они говорили, этот герцог Веллингтон совсем не подходил для своего поста.