Жестокость пульсировала в груди, растекалась по телу и в конце концов достигала языка, на котором оставался привкус аниса.
И в лучшие времена терпение Иоганна Кабала было довольно шатким, но теперь он ощущал, как гнев плещется внутри него.
Остаток дня Кабал старался не думать о целом ряде вещей. О том, что все может пойти прахом. О вечных муках.
В его порочности – а Бэрроу не сомневался, что Кабал порочен, он это чуял – сквозило нечто почти благородное.
Он чувствовал, как включилась его знаменитая интуиция – во рту ощущался привкус выбросившегося на берег кита.