Цитаты из книги «Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила»

Количество иноземцев, постоянно проживавших в Египте (по собственному желанию или в плену), постоянно росло. Например, поминальный храм Тутмоса IV обслуживался азиатами, которых царь захватил в плен в Гезере[211] в Палестине и подарил жрецам этого храма[212]. Финикийские корабли приплывали в египетские порты и выгружали товары, которые проверяли сами египтяне[213]. Интересный пример культурного влияния нам известен из источников амарнского периода. Хотя он и относится к более позднему времени, но демонстрирует, каким образом древнеегипетские традиции подвергались влиянию контактов с иноземцами и их обычаями. В архитектуре и устройстве садов одного из поместий в Амарне исследователи отметили отход от стилизованной формальности, традиционной для искусства Древнего Египта. В саду вместо рядов деревьев был создан небольшой лес, подобный тем, которые изображены на эгейских фресках. Лестница, ведущая на крышу, не поддерживалась глухой стеной, как это обычно бывало в Египте, а стояла на квадратных опорах, как было принято в архитектуре Крита или Микен.

Не вызывает никаких сомнений тот факт, что расширявшийся административный аппарат нуждался в новых работниках, и должно было опираться на имевшиеся в его распоряжении ресурсы. Однако они все больше перемещались на территории других государств. Уже в эпоху Древнего царства Египет брал на службу людей из Нубии и Судана. В эпоху Нового царства тысячи пленников, схваченных во время битв, были приведены в Египет в результате военных побед. Они желали служить в египетской армии (даже вопреки мнению собственных соплеменников) потому, что впервые за свою историю Египет стал государством с большим количеством возможностей, где можно было обогатиться за счет военной добычи, а также имелся шанс быстрого продвижения по службе. В то время как правители Египта становились богатыми и сильными, способные иноземцы: нехсиу и маджаи на юге, шасу на востоке, машаваша на западе и шерданы («народы моря») – являлись основным инструментом для активной деятельности. Они постепенно нанимались в военную службу или занимали важные посты на государственной службе или в больших поместьях. Многие из иноземцев были простыми рабами во дворце, владениях знати или храмовых хозяйствах. Однако рабство не было столь жестким, как в более поздние эпохи, когда люди не имели никаких прав. Домашние рабы были обеспечены лучше, чем обычные египетские крестьяне. Раб имел большие возможности, он мог стать незаменимым, получить власть в качестве мальчика на побегушках у чиновников, слуги знатного человека, служащего царского гарема или воина отряда наемников. К концу Нового царства иноземцы занимали руководящие должности, например царского управляющего, гонца у чиновников или воина в армии. Самые бедные египтяне опустились до низшего социального, политического и экономического уровня по сравнению с их земляками-правителями и чиновниками-иностранцами. Объединение страны превратилось в процесс разобщения, остановить который можно было бы только благодаря жесткой дисциплине.

Храмы эпохи Древнего и Среднего царств были относительно небольшими, а границы их территории – строго определенными. В эпоху Нового царства храмы богов стали огромными и требовали обширных хозяйств. Фараоны в благодарность даровали привилегии, освобождавшие храмы и их служащих от налогов, которые платили остальные горожане. Египет становился перегруженным жрецами и храмовыми хозяйствами. Это означало, что египетское жречество поддерживало политику центральной власти. Для них было важно, чтобы Египет во все времена имел влияние на иноземцев. В конечном итоге народ лишился имперских амбиций и вернулся к первоначальным границам, так как сохранять власть над сопредельными странами и расширять границы державы оказалось достаточно сложно. После этого внутренняя экономика Египта была обременена огромными храмовыми хозяйствами, поддержание которых совершенно не соответствовало возможностям страны, особенно по сравнению с теми временами, когда из-за заграницы доставляли великолепную дань.

После битвы при Мегиддо Тутмос III заставил азиатских князей присягнуть ему в верности, а затем позволил им вернуться в свои города. В целом он был согласен, чтобы они продолжали править, но под его присмотром и с его гарнизонами. Однако фараон ввел практику удержания в Египте заложников, помогающую управлять действующими князьями и воспитывать будущих правителей в египетских традициях. Данную политику установили во время его шестого похода.

Почти невероятным кажется то, что силами от пяти до двадцати пяти египтян можно было контролировать город. Однако города в Азии были маленькими и находились в состоянии раздробленности. А за небольшим гарнизоном стояла безграничная власть армии фараона, поэтому горстка отрядов могла действовать как местная полиция и разведка. Этой силы хватало до тех пор, пока не наступил амарнский период, разрушивший империю.

Жатва в Египте происходила ранней весной, после чего армия фараона отправлялась в Азию, чтобы прибыть туда во время созревания урожая, когда местные жители наиболее уязвимы. Несомненно, египетские отряды жили за счет этой земли и получали особенное удовольствие оттого, что им удается застать врага врасплох именно в период сбора урожая. Относительно похода в Финикию источники сообщают: «Их сады были полны их фруктами. Их вино было найдено лежащим в их прессах, как текущая вода, а их зерно – на полу. Его было больше, чем песка на побережье. Армия была обеспечена в избытке с этими дарами… Вот почему армия Его Величества была так пьяна и умащена маслами, как если бы был праздник в Египте»

победу. В Старой Газе была крепость, которую азиаты называли мигдол. Она являлась пропускным пунктом в начале пути по Сиро-Палестинскому региону. По дороге передвигались «царские посланники для всех иноземных стран», выносливые и смелые гонцы, путешествовавшие на своих колесницах через трудные и опасные страны, чтобы служить фараону. С собой они носили глиняные таблички с надписями на аккадском – языке дипломатии тех времен. Они передвигались между Фивами и Богазкеем, между Тель-эль-Амарной и Библом, таким образом объединяя державу с ее примитивными путями сообщения. Тутмос III настолько хорошо укрепил свою державу, что гонцы могли путешествовать на сотни километров от границ Египта в относительной безопасности[200]. Во время правления Тутмоса III и в ранние годы царствования его преемника Аменхотепа II контроль над завоеванными землями осуществлялся с помощью частого проведения на территории Азии египетских военных парадов.

Это объясняет, почему единственным истинно творческим периодом было начало египетской истории – конец додинастического и начало династического периода. Во время формирования культуры египтяне пытались открыть то, что было даровано им богами. Поэтому при царях первых династий технологии достигли наивысшего этапа своего развития, а сами египтяне ближе всего подошли к научному мышлению и философии бытия. К началу же IV династии, когда культура уже сформировалась, устоялась и главенствующая мифология, и дальнейшие поиски были прекращены.

В частности, если сравнить египтян с евреями, мы увидим трагедию, связанную с тем, что великие дары принимались слишком легко. Евреи были маленьким народом, оттесняемым соседями и вытесненным в далекие земли. Для них богоизбранность означала безусловную ответственность общества и каждого отдельного индивидуума. Египтяне же были богатым народом, жившим вдали от опасностей. Для них избранность богами означала привилегии цивилизованной жизни, включая терпимость к незначительным отклонениям внутри системы. Более того, согласно их мифологии, избранность была частью творения, поэтому о попытках что-то изменить и стремлении к переменам – о том, что мы называем «прогрессом», – не могло быть и речи. Единственной важной задачей было возвращение к первоначальным ценностям после нарушения равновесия системы, то есть восстановление первоначального принципа маат.

Кроме того, качества, свидетельствующие о цивилизованности Египта, включали в себя и отсутствие самокритики и определенную поверхностность; египтяне не знали внутреннего голоса, призывавшего постигать новые высоты разума и духа. Духовное равновесие, установленное богами в начале времен, которое должно было оставаться неизменным вечно, освобождало людей не только от чувства страха, но и от необходимости постоянного постижения богов и предназначения человека. В этом и заключалась сила Египта до тех пор, пока не стало слишком поздно. Следует подчеркнуть, что, несмотря на явную озабоченность смертью, египтяне были веселыми и добродушными людьми. Как мы уже отмечали, они не испытывали ужаса перед смертью, но скорее рассматривали ее как явное и жизнеутверждающее доказательство продолжения жизни. Египтяне наслаждались жизнью. Они цеплялись за нее, но не из страха смерти, а из убежденности в том, что, всегда и во всем побеждая, они одержат верх и над переходом в иной мир. В этом чувствуется некая оторванность от действительности, но при этом египтяне не испытывали болезненный страх и были чужды мистицизма. Настоящей реальностью для них была жизнь полная веселья, деятельности, дружелюбия, успеха, и они легковесно отрицали любую возможность ее окончания.