Он вежливо принял приглашение и решил немного побродить вокруг, но за ним увязался брат Коди. Джонни выключил его из реальности, проделав ловкий фокус: он внушил послушнику, что его речи бесподобны и полны глубочайшего смысла. В результате чего тот начал вещать с таким жаром, что совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг, и просто таскался следом за Гиффетом, изредка подергивая его за рукав и заглядывая в глаза. Джонни бродил по деревне. Он нашел большой старый каменный дом, скрытый в маленькой роще старых платанов, обнесенной заросшей плющом оградой. Ворота оказались на замке, а лезть через забор посреди дня было глупо. В доме Джонни чувствовал присутствие людей, но ощущение было необычным. До него долетали обрывки мыслей и образов – создавалось ощущение, что внутри играют дети. Он уже чувствовал присутствие малышей в посёлке, когда в поисках капитана облетал Врата на кло’когне. Все это было очень странно, Гиффет словно пытался увидеть привидение. Ощущение присутствия было поверхностным; оно то появлялось, то пропадало. Они немного постояли перед оградой, и Джонни уже собрался двигаться дальше, но вместо этого подошел вплотную к воротам. Среди детей он нащупал сознание одного мальчика. Его звали Родди. Гиффет влез к нему в голову.

– Что ты здесь делаешь, Род?

Малыш растерялся, испугавшись голоса из ниоткуда, и заплакал.

– Вспомни, как тебя зовут. Вспомни себя.

Гиффет развернулся и пошел прочь от ворот, возвращаясь в поселок.

Сектанты занимались своими делами, община работала по принципу самообеспечения. Одни возделывали поля, другие занимались благоустройством поселения. Гиффет заглядывал внутрь каждой головы, до которой мог дотянуться, и видел в воспоминаниях поселян подтверждение рассказа Линды. Грегор всех убедил, что она связана с Вратами, что у неё особое предназначение, и что им нужно сделать все возможное, чтобы указать ей путь. Но все, что касалось вечерних проповедей, было как в тумане. Коди продолжал вещать, а Гиффет почувствовал, что голоден. Он направил свои стопы в сторону трапезной, где воздал должное мирским радостям, или, говоря более понятно, хорошенько подкрепился. До вечернего собрания было еще несколько часов, и теперь оставалось только ждать: Джонни надеялся, что во время службы ему удастся разгадать тайну Светлого Братства.

***

– Почему ты грустишь?

– Ты всегда начинаешь с вопроса.

– Я ребенок, такова моя суть.

– Я грущу, потому что не могу помочь своему другу.

– Почему ты не можешь помочь ему?

– Я не знаю, как это сделать.

– Значит, нужно узнать. Что тебе мешает?

– Хороший вопрос. Если бы я знал, что мне мешает, то уже нашел бы ответ.

– Так не бывает. Мы всегда видим препятствие. Мы не видим только того, что оно скрывает.

– В таком случае, мне мешает время.

– Как может помешать время?

– Оно мешает мне вернуться в прошлое и поступить иначе.

– Почему?

– Ты ребенок. Ты еще не понимаешь сути времени.

– А ты понимаешь?

– Я… Ты меня поймала.

– Почему ты считаешь, что не можешь вернуться?

– Я не знаю. Никто не может вернуться в прошлое.

– Но ведь ты можешь двигаться в будущее. Что тебе мешает двигаться в обратную сторону?

– Время. Время течет только вперед.

– Ты ошибаешься. Я поняла. Вы все так думаете. Вы думаете, что время – это река, и она несет вас.

– И ты с этим не согласна?

– Я не могу быть согласна или не согласна. Я просто знаю, что это не так.

***

Жители общины собирались на вечернюю молитву. Джонни постарался слиться с толпой, он вместе со всеми вошел в храм и уселся в четвертом ряду слева от кафедры. Толпа шумела, но постепенно разговоры стали умолкать, и тогда на трибуну вышел Грегор. Он воздел руки кверху, и сразу же наступила полная тишина.

– Приветствую вас! – голос его был сочный и приятный.

– Каждый день я жду этой возможности – поприветствовать вас в нашем общем доме! Давайте же поблагодарим судьбу за такую милость!

И он принялся читать молитву, в которой прославлялась покорность, трудолюбие, терпимость и покаяние. Прихожане хором повторяли, а Джонни сразу же заскучал. Грегор прекратил бубнить и продолжил.

– Но нет большей радости, чем возможность видеть новые лица в этой комнате! Наша вера растет, и скоро нам понадобится новый храм, который сможет вместить всех братьев и сестер!

Толпа радостно загудела, и проповедник снова воздел руки.

– Сегодня мы снова дадим шанс одному из нас обрести мудрость. А может быть, нам повезет, и наша молитва откроет Врата тому, кто готов и достоин!

Снова раздался одобрительный гул.

– Вы готовы, братья?

Паства заволновалась в предвкушении. Грегор начал читать молитву: Джонни сразу узнал ее по описанию Линды – она полностью посвящалась смирению и покорности судьбе. В различных словесных конструкциях скрывался один и тот же смысл – все предрешено, ничего не изменить, все, что происходит – только подготовка к путешествию в Светлое Царство. Гиффет поначалу сидел спокойно, слушая мысли и чувства проповедника. Но через десять минут его все это стало сильно раздражать. Он начал задаваться вопросом, как такое количество взрослых людей могут так безвольно опустить руки и плыть по течению, постоянно отыскивая оправдание собственного малодушия? А оправдание стояло перед ними на кафедре и самозабвенно распиналось о грешных стремлениях к изменениям.

– Мы сеем и пашем, как наши предки. Мы отказались от роскоши и делаем только то, что действительно необходимо. Мы живем в ожидании возможности. Потому, что мы знаем – Врата откроются тем, кто будет готов!

Джонни изучал голову Грегора, но не видел в ней ничего необычного. Оратор пребывал в состоянии эйфории, получая колоссальное удовольствие от проповеди. Гиффет не чувствовал фанатизма в его мыслях, но это было скорее нормально, даже немного успокаивало. Грегор – обычный пройдоха, который пытается нажиться на малодушии простаков. Джонни начал поглядывать по сторонам, высматривая, как бы незаметно выбраться наружу, как вдруг началось то, о чем говорила мисс Клейтон.

Обстановка в храме незаметно изменилась. Сначала один, затем второй, третий прихожанин начали издавать гудящий звук. Постепенно все помещение наполнилось монотонным, давящим на уши гудением. Люди стали раскачиваться в разные стороны. Джонни почувствовал изменения и на другом уровне: своим особенным чувством он ощутил, как потоки энергии чи’а все больше замедляются, практически прекращая свое движение. Казалось, воздух в храме стал гуще. Сам он не испытывал дискомфорта: его собственная чи’а оставалась без изменений. Джонни проник в мысли женщины, сидящей рядом. Она раскачивалась и издавала носом гудящие звуки так же, как и остальные. В голове у нее не было никаких мыслей, она просто реагировала на раздражители, словно какой-нибудь червяк, живущий, чтобы есть и размножаться. Гиффет проник глубже.

То, что он там увидел, было просто ужасно. Эта женщина оказалась миссис Раковски, женой того несчастного, который скончался на предыдущем собрании. Мыслей в ее голове не было. Осталось лишь стремление – всепоглощающее желание уйти, перестать быть в этом мире. Ей захотелось присоединиться к потерянным мужу и сыну в новой реальности – той, что существовала за Вратами. Рациональное звено было максимально подавлено: ведь если женщина признается себе, что все это страшный фарс, она окажется виновной в смерти мужа. Джонни было совершенно очевидно, что в таком состоянии миссис Раковски готова сделать все, о чем ее попросит божественный проводник Грегор. Джонни снова пригляделся к нему. Новоявленный пророк продолжал свою речь, причем делал это, не особенно переживая за критику: он уже третий раз читал по кругу один и тот же текст. Гиффет не видел никаких признаков готовящегося злодеяния, проповедник находился в состоянии, не сильно отличающимся от транса, в котором пребывала миссис Раковски.

Он бы не беспокоился из-за этого, но то, что происходило с чи’а, было совершенно ненормально. Энергия жизни почти достигла состояния энтропии, из-за чего в воздухе повисло ощущение страшной безысходности. Джонни вспомнил состояние межзвездного прыжка, но это было совершенно другое чувство, не похожее на страх приближающейся потери личности.

Это была неизбежность. Он почувствовал себя камнем, куском холодной скалы, летящим сквозь черноту открытого космоса, не способным изменить траекторию или уйти от столкновения с другим астероидом. Чи’а всегда пребывала в движении. И только здесь, в этой комнате, она не двигалась. Люди гудели все сильнее, Грегор все громче читал нараспев свою проповедь. Джонни закрыл глаза. Нужно понять, что происходит. Сейчас. Потом будет поздно. Он открылся своим ощущениям: Гиффет видел каждую мысль, чувствовал всех собравшихся сектантов, наблюдая за волнами безысходности, которые расходились от каждого прихожанина. Они накладывались друг на друга и становились все тяжелее. И вот тут Джонни почувствовал Грегора.

Сила проповедника была едва заметной. Он не был Светлым. Тусклые не стали бы тратить на него свое время. Но он все же немного чувствовал чи’а. На интуитивном уровне.

Однако, Грегор распоряжался своими слабыми способностями более чем эффективно. Духовный лидер стоял в центре созданной им ямы с человеческими страданиями и преобразовывал их в энергию. Он, словно катализатор, пропускал через себя человеческие эмоции, возвращая их обратно многократно усиленными. Но это было не главное. Грегор использовал чи’а каждого, кто находился в трансе, и с их помощью каким-то непостижимым образом полностью останавливал ее течение. Это приводило к усилению ощущения безысходности, которая давала ему силу. Стоя во главе этой цепной реакции, он сумел практически полностью погасить энергию жизни внутри храма.

Гиффет понял, о чем говорила Линда. Любой, кто сейчас выйдет из состояния транса, станет жертвой своих самых разрушительных суицидальных мыслей. Мозг прихожан прятался сам от себя в последней попытке сохранить жизнь. Гиффет чувствовал это у них в головах: они тут, близко к поверхности, затянутые тонким и хрупким слоем льда забвения. Здесь собрались несчастные в стремлении убежать от себя. Потерянные дети, погибшие мужья и жены. Кого-то унесла болезнь, кого-то случайность. Невосполнимые утраты требовали, чтобы их чем-нибудь укрыли, закидали осенними листьями обнаженные кости воспоминаний.

А Грегор вытаскивал их наружу, выставлял на всеобщее обозрение и говорил: “Вы этого не вспомните, пока я не пожелаю. Вам достаточно проснуться, и вы встретитесь с самым страшным из своих кошмаров”. Джонни почувствовал, что внутри вскипает знакомое чувство. Что же он с этим намерен делать? Пока все было лишено смысла, но этот проповедник не из тех, кто делает бессмысленные вещи.

Ждать пришлось недолго.

Пастырь замолчал и указал на мужчину в третьем ряду справа.

– Ты! Ты готов! Приди к Вратам!

Человек перестал раскачиваться, встал и медленно вышел на трибуну.

– Ты готов войти в Светлое Царство?

Мужчина, темноволосый и невысокий, в клетчатой рубашке и джинсах, с небольшим пивным животиком, вяло пробормотал что-то неразборчивое. Грегор воздел руки.

– Тогда войди во Врата!

Он взмахнул руками. Рукава его серого балахона взметнулись и опустились. Джонни буквально увидел, как вокруг мужчины воздух стал сгущаться еще сильнее. Люди в зале гудели и раскачивались; совершенно дикая сцена, похоже, достигала своей кульминации. Бедняга на сцене перестал дышать, его сердце билось все медленнее и медленнее. Гиффет заметил, что и сам не дышит – это привело его в чувство. Он коснулся сознания Грегора и увидел то, чего не хватало картине все это время. Проповедник излучал торжество. Он наслаждался. Он видел, как перед ним погибает человек, и получал от этого удовольствие. Он управлял, казнил и миловал, подчинял и правил. Грегора переполняло ни с чем не сравнимое чувство власти.

Внезапно Джонни с удивлением почувствовал, что в храме появились дети: он ощущал, как они входят в двери, продвигаясь вперед по залу. Времени оглядываться назад у него не было, мужчина в рубашке начал медленно оседать на пол. Гиффет среагировал как тогда, в первый раз оказавшись в кло’когне: он не рассуждал, а просто сделал то, чего требовало его естество. Джонни ухватился всем своим сознанием за совершенно неподвижную чи’а и крутанул ее изо всех сил. Он уже был разозлен, и результат оказался гораздо большим, чем Гиффет планировал – проповедника швырнуло на пол, а прихожане сразу же начали приходить в себя, словно пробуждаясь от летаргии. Энергия жизни разом пришла в движение, бесследно уничтожив магию Грегора. Но все это Джонни не интересовало – человек на сцене снова дышал, медленно приходя в сознание. Манипулятор довольно усмехнулся.

Пастырь поднялся с пола, и его взгляд уперся прямо в глаза Джонни.

– Среди нас демон! Я ждал тебя, но не так скоро! Схватите его!

И он ткнул дрожащим пальцем прямо в Гиффета. Его призыв не оказал на прихожан никакого действия, они продолжали тупо таращиться друг на друга, все еще приходя в себя после транса. Джонни почувствовал, что сзади к нему приближаются дети. Он оглянулся и обнаружил, что в зале появились люди, одетые в белые балахоны. Видимо, они зашли сюда уже ближе к концу службы. Все они медленно двигались в его сторону. Джонни показалось, что у него двоится в глазах: к нему приближались мужчины и женщины, но внутренним зрением он видел маленьких мальчиков и девочек. Он развернулся к выходу и встретился взглядом со Стюартом, который стоял в двух шагах от него.

– Родни! Я… – Джонни замолчал, наткнувшись на еще одно детское сознание.

Капитан шагнул к нему, рука его метнулась к шее Гиффета, сомкнувшись на ней железными тисками. Большой палец больно надавил на сонную артерию, в глазах манипулятора потемнело, и он отключился.

***

– Озеро. Ты можешь представить себе озеро?

– Конечно. Озеро Тахо – мое любимое место.

– Тогда представь, что время – это не река, а озеро.

– Но в чем разница?

– В озере нет течения.

– Но если вода – это время, она должна течь!

– Это всего лишь твое мнение.

– Это не только мое… мнение.

– Вы думаете, что время несет нас вперед, но это не так.

– Но время течет, разве нет?

– Время неподвижно. Как и пространство. Подвижны лишь наблюдатели.

– Я не понимаю.

– Для времени объектами являются события.

– Хорошо, допустим.

– Мы движемся от одного события к другому.

– Но во времени мы можем двигаться только вперед!

– Мы можем двигаться куда угодно. Но хотим всегда только вперед. Разве ты когда-нибудь хотел двигаться во времени назад?

– Я не знаю, как ответить. Не могу себе этого даже представить.

– Представь, что ты долго шел по дороге к важной цели, но почти дойдя, повернул назад, чтобы вернуться в начало пути.

– Это бессмысленно.

– Ты говоришь, что хочешь изменить что-то в прошлом. Прошлое в начале пути, разве нет? И чтобы его изменить, тебе придется пойти обратно.

***

Было совершенно темно. Джонни несколько раз моргнул, но это ничего не изменило. Совершенная темнота. Он пошарил вокруг себя руками: пол был шершавый и рыхлый, пахло паутиной и землёй. Он встал на четвереньки и аккуратно пополз вперёд. Через несколько метров он больно стукнулся обо что-то головой. На ощупь деревянная доска. Гиффет попытался определить, что перед ним, осторожно водя по предмету руками. Ага, похоже, это лестница. Он начал двигаться вокруг предмета. Вот ступени. Тоже деревянные. Он нащупал перила. Вцепившись в них обеими руками, Джонни стал медленно подниматься вверх. Лестница была крутая. Он насчитал двадцать три ступени, когда уперся плечом в препятствие. Рука опустилась вниз и нащупала дверную ручку. Гиффет подергал – дверь не открывалась. Ни малейшего движения: видимо, конструкция была очень старой – так делали раньше, когда ещё не придумали досок из картона. Было такое ощущение, что ручку просто прикрутили к стене. Гиффет нащупал в темноте верхнюю ступеньку и уселся, держась за перила.

Он заметил, что у него болит шея. Джонни осторожно потрогал ее и сморщился. Точно, Родни Стюарт! Он не мог его ни с кем спутать. Ох…. У него железные руки.

Гиффет начал вспоминать. Дети! Вокруг были дети, и они не были детьми. Взрослые с разумом ребёнка. И Стюарт. Что с ними сделали? Люди в белых балахонах… Чистые! Линда называла их Чистыми. Те, которые уходили со сцены живыми. Он вспомнил последние мгновения перед тем, как капитан отправил его в объятия морфея. Тот человек на сцене… Мозг услужливо раскрывал все, что Джонни успел почувствовать в последний момент. Мужчина перестал дышать, а его сердце перестало биться. И его сознание, окруженное неподвижной и густой, словно битум чи’а, забилось в самый дальний угол, который только можно было себе представить. Гиффет начал понимать, для чего Грегор устраивал такие собрания. Останавливая движение энергии жизни, он открывал двери всем самым страшным кошмарам, которые прихожане прятали от самих себя за семью замками, глубоко в подсознании. Но это было не главное. Останавливая поток чи’а, он отключал внутренний блок, удерживающий человека от суицида. Естественным противовесом желанию прекратить своё существование и раствориться в небытие является желание жить, а жить – значит познавать и созидать, и чи’а есть и то, и другое…. Останови чи’а – и пропадёт желание жить.

Но останется желание умереть. И тогда происходит одна из двух вещей: человек добровольно умирает или прячется в самом надежном месте, где его не достанет желание саморазрушения – в своём детстве. Ребёнок растёт и развивается, его энергия бьет ключом, он по своей сути сам является энергией жизни. На детей магия Грегора не могла подействовать.

Джонни сжал кулаки. Проповедник оказался тем, кем и выглядел. Нужно было положиться на интуицию. А теперь Гиффет сидит в старом подвале, и вокруг ни души. Только мыши роются под лестницей. Сколько прошло времени? Каротти уже наверняка сходит с ума, только бы не натворил глупостей. Джонни сосредоточился и попытался дотянуться хоть до кого-нибудь. Наверху он слабо почувствовал детей. Как тогда, возле старого особняка в роще платанов… Образы то появлялись, то исчезали, как видения в густом тумане. Он попытался ещё немного, но все было бесполезно, Гиффет словно говорил с призраками. Аккуратно спустившись вниз, он стал терпеливо ощупывать стены, пытаясь представить в темноте, как выглядит его тюрьма. Осмотр занял всего пару минут: подвал был небольшой, сухой и совершенно пустой. А ещё в нем было прохладно. Джонни снова вернулся к лестнице и уселся на нижнюю ступень. Оставалось надеяться, что в конце концов за ним придут.

Светало. С листьев скатывались крупные капли и шлепались Тому на макушку, стекая за шиворот. Они с Линдой сидели в кустах на границе Врат и шепотом ругались. Каротти чувствовал, что постепенно проигрывает: у него промокли ноги, а у девушки был зонтик, который купил Джонни. Ей было довольно просто держать инициативу.

– Томас, я вас не пущу туда. Мистер Гиффет уже пропал, и ваш друг Стюарт. А если они и нас схватят, то я уже так просто не убегу.

– Но вдруг ему требуется наша помощь? Я не могу просто сидеть тут и ждать!

– Вы уже позвонили вашим друзьям. Если они приедут и не найдут тут никого, будет гораздо хуже.

– Не знаю. Я чувствую, его надо выручать!

– Вы даже не знаете, где его могут держать! В деревне все знают друг друга в лицо, вас сразу же заметят!

– Ещё рано. Мы могли бы незаметно обследовать посёлок, пока все спят.

– Прошу вас, Томас. Если вас схватят, я не смогу сбежать отсюда!

– Хорошо, хорошо. – Каротти почувствовал, как холодная струйка стекает между лопатками, – думаю, вы правы. Нам нужно набраться терпения.

Линда вздохнула с облегчением: перспектива снова увидеть Мэйсона вызывала у неё приступ паники. Этот злобный наёмник почему-то пугал ее даже больше, чем Грегор. Только она успела об этом подумать, как заметила знакомый пикап, который круто затормозил возле будки привратника.

– Томас, смотрите! Он видел мистера Гиффета, он может его узнать!

– Это все меняет, Линда! Черт. Что нам делать?

– Давайте попробуем проследить за ним незаметно. Если держаться подальше, он не обратит на нас внимания.

Они начали пробираться вдоль границы поля, стараясь не потерять из виду машину Мэйсона. Если бы их видел сейчас Стюарт, он бы от души посмеялся: вдвоём они производили просто невероятное количество шума. Пикап, наконец, остановился, из него вылез наёмник и размашистым шагом направился вглубь деревни.