Тогда Ты сложишь царский скипетр Свой,
Затем что в нем нужды уже не будет:
Бог будет все –  во всем. Вы ж, божества,
Того, Кто умирает, чтоб достигнуть
Всех этих благ, всемерно обожайте
И чтите Сына так же, как Меня».
Едва промолвил это Всемогущий,
Все множество Сил ангельских вокруг
Воскликнуло хвалу: подобен грому
Был этот клич –  затем что без числа
Небесной рати голоса гремели, –
И сладости безмерной, ибо Духи
Блаженные ко Господу взывали.
Так ликовали радостно они,
И громкое «осанна» оглашало
Все области предвечные Небес.
Пред тронами Отца и Сына низко
Склонялися они с благоговеньем,
Слагая к Их ногам свои венцы
Из золота с бессмертным амарантом –
Цветком, который некогда в Раю
У Древа жизни рос, когда ж паденье
Постигло человека, был оттоле
Вновь взят на Небо, к родине своей,
Где осеняет он источник жизни
И где река блаженства средь Небес,
Элизиум прекрасный орошая,
Стремит благоуханные струи.
Вовеки тот цветок не увядает;
Его в свои вплетают кудри Духи –
Избранники, перемешав с лучами.
Его они гирляндами теперь
Сложили на помост блестящий Неба,
Подобный морю из лазури чистой,
Которое покрыли, улыбаясь,
Небесных роз пурпурные цветы.
Затем они опять венцы надели
И взяли в руки арфы золотые,
Мелодией звучащие всегда,
Которые висели, как колчаны,
У них, сверкая дивно, за плечами,
И, сладостной прелюдией начав
Симфонию своей священной песни,
Восторг высокий возбудили вкруг.
Пел каждый Ангел, каждый голос дивно
С мелодией чудесной сочетался –
Так велико согласье в Небесах.
Всего первей Тебя они воспели,
Небесный Царь, Предвечный, Всемогущий
Бессмертный, Неизменный, Бесконечный,
Тебя, Создатель сущего всего,
Источник света, в дивном блеске славы
Незримый на престоле недоступном!
Когда, смягчая несравненный блеск,
Ты облаком, как храмом, окружаешь
Сверкающий лучами Твой престол
И затемняешь риз Своих сиянье,
Ты все же ослепляешь Небеса:
Светлейшие из светлых Серафимов
Приблизиться к престолу не дерзают
И закрывают крыльями глаза.
Затем они Тебя воспели громко,
Тебя, Кто создан прежде всех созданий,
Единородный Сын, подобье Бога,
В чьем видимом лице, без крова туч,
Узреть Себя дает Отец Всесильный,
Которого иначе ни одно
Из всех созданий мира зреть не может;
На Нем Его великой славы отблеск
Всечасно пребывает; на Тебе
Почил великий дух Отца; Тобою
Он сотворил все Небо и все Силы
Небесные; Тобою сокрушил
Могущества, стремившиеся к власти!
В тот день Ты не жалел ужасных громов
Отца, не останавливал колес
Твоей пылавшей ярко колесницы,
Потрясшей вековечный свод Небес,
Когда на ней промчался Ты по выям
Воителей, поверженных Тобой!
С погони возвращаяся победно,
Все Силы Неба одного Тебя
Торжественным превозносили кликом –
Тебя, о Сын могучего Отца,
Врагов Его сразивший славной местью.
Но человека Ты всегда щадил,
Затем что пал он жертвой их коварства;
Ты, милости и жалости Отец,
Не пожелал казнить его так строго:
Склонился Ты, напротив, к состраданью!
Как только Сын единый, Сын любимый
Увидел, что Отец творить намерен
Не строгий суд над слабым человеком,
Но к состраданью клонится тот суд, –
Он, чтобы гнев умерить, чтоб окончить
Спор между справедливостью суровой
И милосердьем, на лице Отца
Борьбою выражавшийся, решился
Покинуть несравненное блаженство,
В котором пребывал Он, но Отец
Из всех первейший, и за человека
Быть жертвой пожелал, идти готовый
На смерть. О беспримерная любовь!
Лишь Божество к такой любви способно!
Хвала ж Тебе, хвала, о Божий Сын,
Спаситель милосердый человека!
Да будет же Твое святое имя
Источником, навек неистощимым,
Моей хвалебной песни! Никогда
Моя о том пусть не умолкнет арфа,
Хваля Тебя и Вечного Отца!
Так в небесах, превыше сферы звездной,
Шли, в песнопеньи радостном и в гимнах
Торжественных, блаженные часы.
Меж тем уж Сатана, спустившись, бродит
По выпуклости мрачной, чей покров
Собой мир этот круглый окружает,
Включая сферы светлые внутри,
И служит им защитой от Хаоса
И от вторженья древней Ночи; шаром
Он кажется вдали, вблизи же с виду
То безграничный, мрачный материк,
Пустой, суровый, дикий, над которым
Висит весь ужас Ночи –  тьма без звезд, –
И вечно грохот бурь там раздается
И шум Хаоса; вкруг все безотрадно;
С одной лишь стороны, от стен Небес,
Хоть на громадном расстоянья, слабо
Их отблеск отражается, и воздух
Там менее измучен ревом бурь.
Здесь Сатана бродил в пространстве темном.
Так коршун, уроженец Имауса^[74],
Чьи снежные хребты кладут предел
Татар бродячих варварским набегам,
Покинув область, бедную добычей,
Ища ягнят иль молодых козлят
На тех холмах, где их стада пасутся,
Летит к истокам Ганга иль Гидаспа^[75],
Индийских рек, но на пути своем
Спускается в бесплодную равнину
Обширной Сериканы^[76], где китаец,
К соломенной своей тележке легкой
Приделав хитроумно паруса,
Ее предоставляет двигать ветру.
Итак, по той стране, подобной морю,
Бродил, при свисте ветра, Сатана,
Весь погруженный в думу о добыче, –
Один; иных там не было созданий,
Живых иль мертвых, –  не было тогда;
Позднее же сюда с Земли взлетели,
Как испаренья легкие эфира,
Все образы пустых и преходящих
Вещей –  все то, чем грех и суета
Людскую жизнь так часто наполняют:
Пустые все дела и все, кто в них
Надежды на известность или славу
Иль счастья ищет, в жизни ли земной
Или в загробной; также все, кто ищет
В делах своих награды на Земле;
Все суеверья мученики, также
Ревнители пустого увлеченья,
И те, кто ищет лишь людских похвал;
Здесь все они имеют воздаянье
Пустое по пустым своим делам.
Все образы вещей сюда стеклися,
Природе не удавшихся: уроды,
Ублюдки, недоноски, –  все, которым
Не удалось сложиться на Земле,
Которые здесь только праздно бродят
И ждут уничтоженья до конца.
Здесь именно лежит та область –  вовсе
Не на Луне соседней, как о том
Себе в мечтах иные представляли:
Ее поля серебряные служат
Скорее пребываньем для святых,
Сюда перенесенных, иль для Духов,
Стоящих посредине меж людьми
И Ангелов семьею. В эту область
Попало также и гигантов племя,
Рожденное от помеси греховной
Сынов и дщерей, –  те, которых труд
Напрасен был, хоть имя знаменито:
Построили они когда-то башню
Близ Вавилона, в славной Сеннаарской
Равнине, и готовы были б снова
Настроить их, лишь было б из чего.
Отдельных лиц здесь было также много;
Так, Эмпедокл^[77], который, пожелав
Быть божеством, низвергся в пламя Этны,
Иль Клеомброт^[78], который, чтоб вкусить
Элизиум Платона, прыгнул в море,
И многие другие –  недоучки,
Безумные, отшельники, монахи,
Ходящие в нарядах белых, черных
Иль серых, с суетою всей своей.
Здесь пилигримы бродят, на Голгофе
Искавшие умершего Того,
Кто жизнь вкушает вечную на Небе,
А также те, кто, чтобы в Рай попасть,
Пред смертию поспешно надевают
Одежды Доминика иль Франциска^[79];
Они проходят через семь планет^[80],
Чрез твердь и чрез хрустальную ту сферу^[81],
Что служит, говорят, противовесом
Дрожанью сфер и движется сама;
И вот уж Петр Святой у врат небесных
Их, кажется, со связкою ключей
Встречает, ногу уж они заносят,
Дабы вступить на Небеса, –  и вдруг
Ужасный вихрь, откуда-то примчавшись,
Уносит их на десять тысяч миль
Совсем в другую сторону; несутся
Их клобуки, их рясы, капюшоны
И сами их носители, и в клочья
Рвет ветер их одежды; буллы, свитки,
Прошенья, индульгенции –  все мчится
Игрушкой ветра; падают они
Назад, за этот мир, в тот край обширный,
Что назывался Раем для глупцов
И долго был немногим неизвестен,
А ныне стал ненаселен и пуст.
На этом-то громадном темном шаре
Бродил Враг долго; наконец вдали
Он замечает слабый проблеск света
И быстро направляется туда.
Уж издали он различает зданье
Высокое: до самых стен Небес
Ступеней ряд ведет великолепный,
А наверху, во много раз роскошней,
Как бы ворота царского дворца,
Украшены алмазами и златом,
Портал же густо жемчугом восточным
Усеян; невозможно на земле
Создать тех врат хоть слабое подобье
Иль кистью их красу изобразить.
Ступени были таковы, как видел
Иаков их^[82], когда пред ним всходила
И нисходила ангельская рать
Блестящих стражей; это было ночью,
Когда, спасаясь от Исава, он
Бежал в Падан-Адам, к полям Лузийским;
Заснул он ночью под открытым небом,
Проснувшись же, вскричал: «Здесь дверь Небес!»
И каждая из тех ступеней чудных
Свое значенье тайное имела
И не всегда на месте том была,
Но иногда незримо поднималась
На Небеса; являлося под ней
Тогда, сверкая, море из лазури
Иль жидкий жемчуг; если кто с земли
Тогда всходил на Небо, он чрез море,
Руководимый Ангелами, плыл
Иль чрез него летел на колеснице,
Влекомой мощью огненных коней.
Ступени были спущены –  затем ли,
Чтоб легким всходом приманить Врага,
Иль чтоб ему тем тягостнее сделать
Его изгнанье от дверей блаженства.
Внизу же, прямо против этих врат
И над благословенным местом Рая,
Широкая дорога проходила
К Земле –  гораздо шире той дороги,
Которая поздней к горе Сионской
Вела и к милой Господу стране
Обетованной и путем служила
Для Ангелов, чтоб часто посещать
Могли они по высшему веленью
Те племена счастливые, и часто
Они по ней ходили вверх и вниз,
И взор Его обозревал с любовью
Весь край от Панеаса, где лежат
Верховья Иордана, до Берсебы^[83] –
До местности, где та Земля святая
С Египтом и Аравией граничит.
Таким широким этот путь казался,
Границы полагая темноте,
Как океану берег есть граница.
Став у подножья лестницы златой,
Которая вела оттуда к Небу,
С невольным удивленьем Сатана
Смотрел на новый мир, пред ним внезапно
Открывшийся во всем своем объеме.
Так иногда разведчик, долго ночью
Блуждавший по путям пустым и темным,
Когда забрезжит радостный рассвет,
Взойдя на холм какой-нибудь высокий,
Вдруг пред собой встречает чудный вид
Чужой земли, невиданный дотоле,
Иль славная столица перед ним
Встает, сверкая куполами зданий
Под восходящим солнцем золотым.
Так удивился, хоть знаком был с Небом,
Злой дух, и был он завистью объят,
Увидев мир столь дивный, столь прекрасный.
Весь круг его он обозрел (легко
Он это сделать мог: над сводом Ночи
Стоял он на огромной высоте);
Водил он взор от крайнего востока,
Иль от Весов, вплоть до Овна, который
С далеких Атлантических морей
Под горизонт уносит Андромеду^[84].
Его он видит, словом, вдаль и вширь,
От полюса до полюса. Немедля
Он направляет быстрый свой полет
Стремительно в ближайшую часть мира
И косвенно, без всякого труда,
Сквозь чистый воздух мраморный несется
Меж звезд несметных. Звездами казались
Они вдали, вблизи же это были
Особые обширные миры
Иль острова счастливые, подобно
Садам, издревле славным, Гесперид^[85], –
Цветущие поля, долины, рощи,
Блаженные трикраты острова, –
Но кто на них живет, –  на разъясненья
Не стал он тратить времени. Стремится
Скорей всего он к солнцу золотому
Сквозь небосвод спокойный (вверх иль вниз,
Сквозь центр иль вне его, по направленью
Вдоль иль в ширину, –  определить
Не так легко). Великое светило
Стояло вдалеке от тучи звезд,
Что от него держалися с почтеньем
На расстояньи; царственно оно
Лучи свои оттуда рассылало,
Они ж свершали звездный танец свой
И быстро мчались иль магнитной силой
Лучей его вращались. Согревало
Оно весь мир и даже, внутрь частей
Незримо проникая, изливало
В их глубину свою святую силу –
Так дивно поместилося оно.
На светлый диск спустился Враг; пожалуй,
С тех пор на нем подобного пятна
Не видели ни разу звездочеты.
То место выше всяких описаний
Прекрасно было: камень иль металл,
Которому нет на Земле подобных.
Он не повсюду одинаков был,
Но весь, как раскаленное железо,
Сверкал и, металлически блестя,
То золотом, то серебром казался,
Иль, если это камень был, подобен
Карбункулу он был иль хризолиту,
Рубину иль топазу, иль каменьям
Двенадцати, которыми украшен
Был панцирь Аарона, или камню,
Которого –  иль хоть его подобья –
Философы везде искали тщетно,
Хотя они сумели уловить
Летучего Меркурия^[86] и даже
Могли извлечь Протея^[87] – старика,
Во всех его видах разнообразных,
Из глубины морской и, перегнав
В ретортах, возвратить в первичный образ.
И если там цветущие поля
Повсюду дышат чистым эликсиром
И реки жидким золотом текут,
То диво ли, что солнце, лучший химик,
Хотя оно от нас удалено,
Мешаяся во тьме с земною влагой,
Творит столь много дорогих вещей,
По цвету пышных и по силе редких?
Еще здесь больше Дьявол видеть мог,
Не ослепляясь солнцем: без препятствий
Водил он взор свободно вдаль и вширь,
И не было нигде здесь даже тени,
Но ярко было все освещено;
Так точно на экваторе отвесно
Лучи бросает солнце, и при этом
Не может падать тень от темных тел.
И воздух был здесь, как нигде, прозрачен
И делал зренье острым для предметов,
Хотя бы чрезвычайно отдаленных;
Поэтому увидел вскоре Враг
Блистательного Ангела –  такого,
Какого зрел на солнце Иоанн^[88].
Стоял он отвернувшись, но чрез это
Нисколько блеск его был не слабей;
Из солнечных лучей златой тиарой
Глава его увенчана была,
А за плечами, сверху оперенья
Роскошных крыльев, кудри золотые
Лежали пышно. Он, казалось, был
Поставлен здесь для некой важной службы
Иль в размышленья погружен. И рад
Был Дух нечистый, что его увидел,
Надеясь от него узнать, где Рай,
Блаженное жилище человека,
Находится и тем достигнуть цели
Своих скитаний долгих, нам на горе.
Но прежде поспешил он изменить
Свой облик, без чего ему грозила б
Опасность иль отсрочка предприятья;
И вот младого Херувима вид
Он принял –  не из первых, но такого,
Что юность на лице его играла
Небесною улыбкою, а члены
Все были нежной грации полны, –
Так хорошо умел он притвориться.
Кудрей его волнистая краса
Под маленькой короной ниспадала,
Ланиты обрамляя; крылья были
Из пестрых перьев, в искрах золотых;
Как путник, ризу подобрав, степенно
Он шел, с жезлом серебряным в руках.
Недолго он остался незамечен;
Блестящий Ангел прежде, чем к нему
Он подошел, шаги его услышал
И обратил лучистое лицо,
И сразу Враг узнал в нем Уриила –
Архангела, из тех семи ближайших
К престолу Бога, что всегда готовы
Его веленья исполнять и служат
Его очами всюду в Небесах
И в мир земной поспешными послами
Над влагой и над сушей, на морях
И на земле. К нему Враг обратился:
 

 
«О Уриил, один из тех семи,
Что предстоят перед престолом Бога,
Сияющим в великой славе, –  тот,
Кто прежде всех Его высокой воли
Носителем во всех кругах Небес
Является, чьей вести благодатной
Ждут повсеместно Божии сыны!
И так же здесь, по высшему веленью,
Как подобает, с честью ты стоишь,
Чтоб созерцать великий круг творенья.
Невыразимо я хотел бы видеть
И изучить поближе все созданья
Чудесные, а более всего
Желал бы я увидеть человека,
Главнейшую утеху и любовь
Создателя: ведь ради человека
Так дивно Он устроил этот мир.
Меня желанье это побудило,
Покинув Херувимов хор, пуститься
В путь одному. О светлый Серафим,
Скажи, в котором из миров блестящих
Свое жилище человек имеет?
Иль, может быть, из них он ни в одном
Все время не живет, а обитает
Попеременно в том или другом?
Его б хотел найти я, чтобы тайно
Иль явно подивиться на того,
Кого великий наш Творец мирами
Так одарил и на кого всю милость
Свою излил; в нем, как во всех созданьях,
Всемирного Зиждителя хвалить
Прилично нам, изгнавшего недавно
Врагов своих мятежных в бездну Ада
И вместо них, чтоб возместить потерю,
Создавшего счастливый род людей,
Который бы Ему верней и лучше
Служил. Премудры все Его пути!»
 
 
Так говорил притворщик этот лживый –
И был не узнан. Ведь не только люди,
И Ангелы порою лицемерья
Не видят –  зла единственного, всем
Невидимого в мире, кроме Бога,
Которое, по Божью попущенью,
Блуждает между Небом и Землей.
Хоть Мудрость и не спит, но Подозренье
У врат ее нередко засыпает,
И Простота ему тогда на смену
Является; Зла Доброта не видит
Там, где не видно ничего дурного.
Так был теперь обманут Уриил,
Хоть был он князем солнца и считался
Из всех небесных Духов самым зорким.
И самозванцу хитрому в ответ
Он так сказал, открыто и правдиво:
 
 
«Прекрасный Ангел! То, что ты желаешь
Узнать дела Творца, чтоб восхвалять
Великого Зиждителя вселенной,
Нисколько не достойно порицанья;
Скорее ты достоин похвалы.
Одно лишь странно, что один решился
Покинуть ты жилище эмпиреев,
Чтоб собственным увидеть оком то,
О чем, пожалуй, было бы довольно
Узнать и в самом Небе по рассказам.
Но точно дивны все Его дела,
И узнавать их сладостно; достойны
Они того, чтоб вечно с наслажденьем
Мы вспоминали их. Но кто, чей ум
Обнимет их число и эту мудрость
Безмерную, которая их все
Произвела, сокрыв все их причины?
Я видел, как по слову Божества
Бесформенные массы, из которых
Сложился мир, в одно скопились тело;
Услышало Смущенье глас Его,
И дикий перед ним Мятеж склонился,
Границы Безграничность обрела;
Вторично Он воззвал, и Тьма бежала,
Явился Свет, возник порядок стройный
Из беспорядка; быстро смесь стихий
По областям своим распределилась –
Земля, вода, и воздух, и огонь;
А вещество небесного эфира
Ввысь поднялось сюда, одушевясь
В разнообразных формах, и, вращаясь,
Они кругами понеслись и стали
Бесчисленными звездами: ты видишь,
Как много их, как движутся они;
И каждая свое имеет место,
И совершает каждая свой путь;
А прочее мир этот окружает.
Взгляни же вниз, на этот шар, который
К нам обратился светлой стороной,
Хотя свет этот –  только отраженный;
Тот шар –  Земля, жилище человека,
А этот свет –  есть день ее: его
Сменяет ночь, когда он обернется
Другим к нам полушарием; тогда
Луна его на время озаряет:
Зовется так прекрасная звезда
Соседняя, –  свершает каждый месяц
Она вокруг Земли среди небес
Свой путь, причем она то убывает,
То прибывает в трех различных формах,
И, бледный свет заимствуя от Солнца,
Ночную тень смягчает на Земле.
Вот это там пятно есть Рай, жилище
Адама; эта тень –  его беседка.
Теперь ты знаешь путь и не собьешься
С него; меня же долг мой призывает».
 
 
Промолвив это, отвернулся он,
А Сатана, пред ним склонившись низко,
Как принято по отношенью к высшим
На Небесах, где воздается всем
Достойный их почет и уваженье,
Простился и, с эклиптики^[89] спустись,
Поспешно путь направил, окрыленный
Надеждой на удачу, вниз, к Земле,
И, быстро крылья мощные вращая,
Сквозь воздух долго несся он, пока
Не опустился на горе Нифате^[90].