Едва закончил Всевышний, как среди Ангелов раздались восклицания радости, громкие, как песнь бесчисленного хора, мелодичные, как звук небесных голосов. Небеса наполнились восторгом, и громкое «Осанна!» торжественно разнеслось по всему небесному пространству. В благоговейном восторге все небесные силы смиренно преклоняются перед престолом Всевышнего Отца и Сына, повергая к его подножию свои венцы, обвитые золотом и амарантом, бессмертным амарантом – цветком, который впервые расцвел в Эдеме подле дерева жизни, но после греха человека был снова возвращен на Небо, свою отчизну, где он цвел прежде, там и теперь цветет, осеняя ключ жизни и реку блаженства, протекающую среди Небес, где по цветущим Елисейским^[83] полям она катит свои янтарные воды.

Гирляндами этих неувядаемых цветов избранные Духи украшают свои блистательные кудри. Теперь эти гирлянды сброшены и густым цветочным покровом устилают небесное подножие, сияющее подобно морю драгоценных яшм и улыбающееся под пурпуром небесных роз. Потом Ангелы опять возлагают венцы на свои головы и берут золотые арфы; эти блестящие арфы, дивно настроенные, висят у Ангелов сбоку, как колчаны. Нежные звуки чарующей симфонии, предвестники священных песнопений, возбуждают высокий восторг. Ни один голос не молчит: все участвуют в дивном хоре – такая гармония царит на Небе.

Тебя, Отец, воспели они прежде, Тебя, Всесильный, Неизменный, Бесконечный, Бессмертный, Вечный Царь! Тебя, Творец всей твари, Источник Света, невидимый Сам, когда в потоках лучезарного сияния восседаешь Ты на Твоем неприступном троне; но даже когда Ты ослабишь блеск Твоих лучей, а из-за облаков, облекающих Твой трон подобно лучезарному ковчегу, покажется край Твоей одежды, темный от чрезмерного блеска – Небо ослепляется; самые блестящие серафимы не приближаются к Тебе иначе, как обоими крылами закрыв свои очи.

Тебя воспели они потом, бывший до начала веков, Зачатый Сын, Божественное Подобие, в Чьем светлом образе сияет Всемогущий Отец. На Тебе запечатлено величие Его славы, в Тебе обитает пресвятой Его Дух. Твоею рукою сотворил Он Небеса Небес и все небесные силы; Твоею рукою низвергнул Он гордых мятежников в тот день, когда Ты, ополченный громами Твоего Отца, потрясая вечные основания Небес, летел в пылающей колеснице и беспощадно гнал расстроенные ряды мятежных ангелов. Когда же Ты со славой возвратился назад, все Силы небесные громкими кликами прославили Тебя, Единородного Сына Божия. Ты, строгий мститель Его врагов, не так поступил с Человеком, ставшим жертвой их коварства. Ты, Отец милосердия и благости, не осудил грешника так строго, Ты сострадал о нем. Как только, Господи, возлюбленный и единственный Сын Твой увидел в божественном взоре, что Ты намерен смягчить Твой суд над слабым человеком, Он, чтобы умилостивить твой гнев и положить конец борьбе между милосердием и правосудием, борьбе, которая еще нерешительно отражалась на Твоем челе, – Он отказывается от блаженства Небес, где Он сидит по правую Твою руку, и добровольно предает Себя смерти, чтобы искупить вину человека. О беспримерная любовь! Любовь, доступная лишь Божеству! Хвала Тебе, Сын Божий, Спаситель людей! Имя Твое да будет отныне обильным источником моих песен! Никогда арфа моя не забудет хвалить Тебя нераздельно с Твоим Отцом!

Так в надзвездной обители Неба протекали счастливые часы в радости и торжественных песнопениях. Между тем, Сатана опускается на твердый и темный шар нашей круглой земли, отделявшей другие блестящие шары меньшей величины от Хаоса и вторжений древнего Мрака. То, что издали казалось ему шаром, теперь растянулось впереди необъятным пространством, сумрачным, пустым, диким, с нахмуренной над ним беззвездной Ночью и без умолку бушующими бурями неистового Хаоса. Сурово было там небо; только с одной стороны, обращенной в вышину, хотя и в неизмеримой дали, озарялись те места слабым отблеском, падающим от небесной стены; там буря ревела не так неистово. По этому пространному полю свободно разгуливает Враг. Так коршун, свивший гнездо на вершине Имауса^[84], снежный хребет которого служит преградой кочующему татарину, летит прочь от мест, бедных добычей, чтобы в волю насытиться мясом ягнят и козлят, пасущихся на лугах, устремляется к истокам Ганга и Гидаспа, индийских рек. Но по пути он опускается на бесплодные Сериканские равнины, где китаец, гонимый парусами и ветром, несется в своей легкой камышевой тележке^[85]. Так по этому бурному земляному морю одиноко блуждал Враг, отыскивая добычу, – не бывало здесь еще ни единого создания, ни одаренного, ни неодаренного жизнью, ни единого еще.

Но впоследствии, когда грех наполнил тщеславием человеческие дела, словно воздушные шары, поднялись сюда с земли все предметы человеческой суетности и пустоты, все праздные вещи, также как и все те, кто на этих пустых вещах основывал свои надежды на славу, на бессмертие, на счастье в этой или будущей жизни. Все, стремившиеся заслужить лишь людскую похвалу и получившие в этом мире награду, плод их тяжкого суеверия или слепого рвения, находят здесь как справедливое воздаяние, награду, столь же ничтожную, как их дела. Сюда собираются все произведения Природы, вышедшие из ее рук неоконченными или неудавшимися, в виде незрелых зародышей или чудовищ. Прекратив свое существование на земле, они летят сюда и бродят в пустоте до окончательного уничтожения. Здесь собирается все это, а не на соседней луне, как воображали некоторые. Нет, серебристые поля этой планеты, скорее, служат жилищем Святых или духов, занимающих середину между Ангелом и человеком. Из первых стеклись туда дети беззаконного союза сынов и дочерей земли, гиганты древнего мира с их тщеславными подвигами, прославившими их в свое время, строители, воздвигнувшие в равнине Сеннаарской Вавилонскую башню. Преследуя безумную мечту, они и здесь построили бы новые Вавилоны, если б было из чего. Иные являлись по одиночке в разные времена, как Эмпедокл, восторженно бросившийся в пламя Энты, чтобы его сочли богом, или Клеомброт^[86], бросившийся в море, чтобы скорее насладиться Елисейскими полями, о которых мечтал Платон. Но слишком долго было бы перечислять всех этих безумцев, неразвитых зародышей, идиотов, отшельников, монахов в белых, черных, серых одеждах^[87], со всем их лицемерным притворством. Тут бродят пилигримы, в заблуждении своем искавшие на Голгофе Того, Кто живет на Небесах; святоши, которые облекаются перед смертью в рясу доминиканца или францисканца, надеясь под прикрытием этой одежды попасть в Рай. Вот они проходят семь планет^[88], проходят неподвижные звезды и хрустальную сферу, которая первая пришла в движение и уравновешивает колеблющиеся светила – предмет стольких рассуждений. У небесной двери Святый Петр со своими ключами как будто давно ожидает их. Вот они уже у небесной лестницы, они заносят ноги на ее ступени… но смотрите… стремительный порыв двух встречных ветров опрокидывает их и сносит на десять тысяч стадий вниз, в пустоту пространства. Видели бы вы, как кружились тут, разрываясь на клочки, клобуки, капюшоны, рясы, с теми, кого они облекали; как разносились ветрами святыни, четки, индульгенции, разрешения, помилования, буллы. Все это крутилось и взвивалось в вихре, уносясь далеко от земли в преддверие Ада, обширную бездну, названную с тех пор Раем Безумных^[89]. Тогда место это было еще не заселено, никто не бывал здесь, но впоследствии лишь немногим оно стало незнакомо. На пути своем враг напал на этот темный шар; долго бродил он по нему, пока слабый луч света не привлек его к себе. Поспешно направляет он туда свои шаги. Издали видит он еще обширное здание, великолепными ступенями восходящее до стены небесной. На самом верху виднелось сооружение еще более роскошное и величавое, как бы врата царского дворца. Фронтон его горел золотом и алмазами; портал был залит блеском драгоценных каменьев Востока. Даже отдаленное подражание такому зданию невозможно на земле, и никакая кисть не способна изобразить его. Такова была лестница, по которой восходили и нисходили толпами Ангелы, блестящие хранители Неба, виденная во сне Иаковом, когда он, бежав от Исава в Харран, заснул под открытым небом, в поле близ Лузы. Пробудясь, он воскликнул: «Это врата небесные!»^[90] Каждая ступень этой необъятной лестницы имела таинственное значение. Она не всегда стояла там, порой она невидимо уходила в Небеса. Под ней расстилалось море блестящим потоком яшм и жемчугов; впоследствии, души праведных, покинув землю, стали переноситься через его поверхность на крыльях Ангелов или на небесных колесницах, несомых огненными конями^[91].

Теперь лестница эта была опущена, для того ли, чтобы соблазнить Врага легкостью подъема или для того, чтобы сильнее пробудить в нем скорбь о его печальном изгнании от врат блаженства. Прямо напротив этих ворот открывалась дорога, спускавшаяся на Землю к блаженной стране Рая, широкая дорога, гораздо шире той, что впоследствии вела на Сионскую гору и в Обетованную землю, возлюбленную Богом, хотя и этот путь был широк; по нему часто проходили Ангелы, чтобы возвещать тем счастливым племенам волю Всевышнего, и Сам Он с любовью взирал на них от Панеи^[92], у истока реки Иордан до Вирсавии, где Святая Земля граничит с Египтом и берегами Аравии. Так широко было отверстие, полагавшее пределы царству мрака, подобно берегам, сдерживающим волны океана. Отсюда, стоя на нижней ступени золотой лестницы, ведущей к вратам Неба, Сатана смотрит вниз, пораженный величием мироздания. Так разведчик, всю ночь пробродив с опасностью для жизни по темным и пустым дорогам, достигает наконец вершины горы, и при первом отрадном проблеске зари неожиданно видит перед собою неизвестную землю с цветущими нивами, или великолепный город с блистающими шпилями и башнями, уже позолоченными лучами восходящего солнца. Таким же удивлением поражен дух зла, хотя он и привык к созерцанию Неба; но при виде всех этих миров, представших перед ним в такой красоте, еще более чем удивление, охватывает его зависть.

Взор его обнимал вселенную (Сатана стоял высоко над сводами всех миров, под тенью Ночи) от восточной точки Весов до той звезды^[93], на которую перенеслась Андромеда, далеко за горизонт Атлантического океана; потом обозревает он всю ее широту, от одного полюса до другого, и, не размышляя дальше, ринулся вниз к первой планете; быстро и легко рассекают его крылья чистый мраморный воздух^[94], свободно пролетая извилистыми путями среди бесчисленных светил, которые издали казались ему блестящими звездами; вблизи же то были миры, или счастливые острова, подобные, может быть, тем Гесперийским садам^[95], что славились в древности своей красотою. О, чудные рощи, тенистые дубравы, цветущие долины, острова трижды счастливые, какие счастливцы обитают на вас? Сатана не останавливается, чтобы узнать об этом. Одно только светило привлекает его взор: золотое Солнце, блеском более всего походящее на Небо; к нему направляет он свой полет в тиши небесной тверди (как он летел: вверх или вниз, от центра или к центру, или вдоль пространства – трудно сказать); он приближается к месту, где горит великое светило, изливающее потоки света на простые созвездия, совершающие свое круговращение далеко от его царственного взора. Этот звездный хоровод плавным и неизменным движением своим отмечает дни, месяцы и годы; быстро кружится он вокруг чудного светила, обращаясь всегда по направлению его магнетических лучей, благотворно согревающих вселенную и невидимо проникающих живительной силой в самые недра земные и глубину морскую; так дивно поставлена блестящая планета! На ней останавливается Враг, затемнив светлый шар Солнца таким малым пятном, какого, может, астроном и не разглядел бы в свою зрительную трубу.

Сатана поражен блеском светила, несравненного ни с чем на земле – ни с металлом, ни с камнем. Не все части его одинаковы, но все проникнуты ярким светом, как бывает проникнуто огнем раскаленное железо. Если сравнивать его с металлом, то частью оно было похоже на золото, частью на чистое серебро; если же уподобить его блеск драгоценным камням, то оно сияло всеми переливами карбункула, хризолита, или рубина, топаза, или всеми цветами двенадцати камней, блестевших на наперснике^[96] Аарона; или можно еще сравнить его с камнем, более существовавшим в мечтах, чем в действительности, с тем камнем, что здесь на земле так долго и тщетно искали философы, хотя своим могущественным искусством они сумели связать крылатого Гермеса, и даже в разных видах вызывали из моря древнего Протея^[97], с помощью химической колбы принуждая его принимать свой первобытный вид. Что ж удивительного, что те поля и страны выдыхают из себя чистый эликсир, что реки там текут золотом, если Солнце на таком далеком расстоянии от нас, одним чудодейственным прикосновением своих лучей, здесь, в темноте, творит с помощью земной влаги такое множество драгоценностей самых ярких красок и поразительной красоты?

Здесь Дьявол находит много новых предметов, достойных удивления, но они не поражают его. Широко и далеко бежит его взор – никакая тень, никакое препятствие не мешают зрению. Здесь все – одно солнечное сияние; как полуденное солнце сосредоточивает силу своих лучей на экваторе, так и здесь лучи его постоянно падают вертикально, поэтому здесь никогда не бывает тени; воздух здесь так чист и прозрачен, как нигде, и взор Сатаны проникает в неизмеримую даль. Вдруг он видит стоящего на горизонте светозарного Ангела, того самого, которого видел Иоанн^[98]. Лицо Ангела было отвернуто в другую сторону, но блеск его не был скрыт; на голове его сияла золотая тиара из солнечных лучей, чудные кудри золотистыми волнами рассыпались по крылатым плечам. Он, казалось, занят был исполнением какого-то важного поручения и погружен в глубокое размышление. Велика была радость нечистого духа при виде Ангела: теперь он надеялся найти вождя, который направит его блуждающий полет к Раю, счастливому жилищу человека, к месту, где должны были кончиться его странствия и начаться наши горести. Но прежде Сатана думает изменить свой вид, иначе опасаясь подвергнуть себя опасности или затруднению, и вот он превращается в юного херувима из младших чинов. Лицо его сияло небесной улыбкой, весь образ его был полон юной прелести, так искусно умел он притворяться. Воздушные кудри развеваются из-под золотого венца и ласкают его нежные ланиты; перья его крыльев блистают самыми яркими красками и усеяны золотыми блестками; вся одежда обличает в нем странника. Недолго оставался он незамеченным. Прежде чем он приблизился, к нему подошел один из Ангелов с лучезарным ликом. Сатана мгновенно узнает его – это Архангел Уриил^[99], один из семи Ангелов, постоянно находящихся в окружении Бога; они всех ближе стоят к Его трону, ожидая Его велений: это Его очи; быстро пролетают Ангелы все Небеса или спускаются к Земле, разнося Его веления через сушу и воды, через моря и земли. Сатана приближается к нему и говорит: «Уриил, ты один из семи светлых Ангелов, стоявших в сиянии славы перед высоким троном Господним, ты один из первых возвестителей Его великой воли в высочайших Небесах, где все небесные Духи с нетерпением ждут тебя, посланника Божия. И здесь, верно, по Высочайшей воле, ты исполняешь ту же почетную должность и, как око Господне, часто обозреваешь это новое шаровидное творение? Меня влекло непреодолимое желание увидеть, узнать чудный новый мир, а главное – Человека, которого так возлюбил и облагодетельствовал Господь и для которого создал все эти дивные творения. Я оставил хоры херувимов и одиноко предпринял неведомый путь. Скажи мне, о лучезарнейший из серафимов, какой из всех этих блестящих шаров назначен быть жилищем человеку? Или у него нет определенного жилища, и он может выбирать по своей воле тот или другой из этих светлых миров? Я желал бы найти его, чтобы тайно или явно с восхищением взглянуть на того, кому всемогущий Творец даровал миры, излив на него все свои щедроты. Да восхвалим мы оба в этом новом творении, как и во всех делах Его, имя Творца Вселенной, правосудно изгнавшего мятежных Ангелов в преисподнюю, а для вознаграждения этой потери сотворившего новый счастливый род – Человека, ожидая от него большей преданности себе. Премудры все пути Его!» – так говорил вероломный лицемер, не будучи узнан: притворство обманывает Ангелов так же, как и людей. Из всех пороков, допускаемых волею Провидения на земле и на Небесах, он единственный ходит скрытно для всех, кроме одного Бога. И часто Разум бодрствует, но Подозрение засыпает у его двери, или предоставляет ее охрану Простоте, а Доброта не подозревает зла там, где его не видно. Вот почему тогда был обманут сам Уриил, правитель Солнца, Дух, одаренный самым проницательным зрением. На лживую речь дерзкого самозванца он чистосердечно отвечает: «Прекрасный Ангел, твое желание видеть новые творения Господни, чтобы прославить великого Зиждителя, не заслуживает порицания. Напротив, чем сильнее оно, тем более достойно похвалы; значит, горячо оно было в тебе, если ты оставил твою небесную обитель и в одиночестве предпринял этот путь, чтобы собственными глазами видеть то, о чем другие довольствуются знать по рассказам, какие доходят до них на Небе. Действительно, дивны все создания Творца, созерцание их радует душу и навеки остается в памяти, как одно из лучших наслаждений! Какой ум может исчислить их или постигнуть бесконечную премудрость, вызвавшую их к жизни, но сокрывшую их глубокие причины? Я видел, как по Его слову бесформенная масса, первоначальная материя земли, стала слагаться в одно целое: Хаос услышал голос Всемогущего, дикое Смятение покорилось закону, Беспредельность вступила в пределы. По второму Его велению, Мрак бежал, воссиял Свет, из Неустройства возник Порядок. Стихии плотные и тяжелые: Земля, Вода, Огонь, Воздух, быстро заняли свое определенное место; эфирное же вещество Небес поднялось вверх; мало-помалу оно стало свертываться в шарообразные формы и превратилось в бесчисленные звезды, какими ты их видишь в Небе; каждая из них имеет свое назначенное место, свое течение. Остальное, словно стеной, окружает вселенную. Взгляни вниз, на тот шар; сторона его, обращенная к нам, светится отраженным отсюда светом. Это Земля, жилище Человека. Свет, изливаемый отсюда, дает ей день, иначе ею завладела бы ночь, царствующая теперь на противоположном полушарии; но и там благодетельно является на помощь близкая Луна (так называется прекрасная планета, что ты видишь по ту сторону земли). Она ежемесячно завершает свой круг, постоянно возобновляя его в небесных равнинах, откуда тройственный лик ее заимствует свет и, наполняясь им, снова возвращает его от себя, чтобы освещать Землю; бледные лучи светила изгоняют мрак ночи. Видишь то место, что я тебе показываю? Это и есть Рай, жилище Адама, а та густая тень – его шатер. Теперь ты не можешь сбиться с пути; я же должен спешить по своим делам», – так сказал Ангел и отправился в свой путь.

Сатана почтительно склонился перед ним: так повелевает обычай Неба, где высшим Духам всегда воздаются должные почести и уважение низшими чинами Ангелов^[100]. Простясь, он ринулся с Солнца вниз, к земному шару; надежда на успех придает еще больше быстроты его крыльям, и, описывая в воздухе еще большие круги, стремительно несется он, не останавливаясь, пока не достигает вершины Нифата^[101].