– Поймали его, как только вышли из участка, – сказал мой сержант, а его коллега за стойкой присвистнул. – Вот черная сумка. Он хочет связаться с полковником Чартерсом. Да, мы позвоним в Торки и составим отчет. Стивенс, пусть он подождет там. – Сержант кивнул в сторону двери в дальнем конце помещения. – Ну-ну, эта часть разговора не для твоих ушей, приятель! У тебя еще будет возможность высказаться.

У меня не было выбора. Осторожный Стивенс открыл дверь в маленькую низкую комнатку с черным ходом и окном во двор. Зайдя внутрь, я высунул голову из окна. Несмотря на сумерки, фигуры и лица все еще были различимы, а на заднем дворе горела яркая дуговая лампа. Двое копов возились с двигателем полицейской машины «остин», в то время как мотоциклист наблюдал за ними. Сбежать отсюда непросто, подумал я. Затем Стивенс поспешил в соседнюю комнату (закрыв за собой дверь), чтобы послушать разговор по телефону, который обещал быть в высшей степени интересным. Так и оказалось. Я лежал на полу в крайне неудобной позе, приложив ухо к щели под дверью, и кипел от ярости.

Дозвонившись до Торки, сержант неторопливо обменялся с собеседником формальными любезностями.

– Ха-ха, – сказал он. – Да, он у нас в достаточной безопасности. Ловкая работа, а? Как вы думаете, я мог бы поговорить с полковником Чартерсом? Нет, только не с заместителем! Да, полковник Чартерс! Он лично поручил мне, чтобы я… – высокопарно заявил сержант. – Ну, тогда попробуйте по личному телефону. Он, наверное, дома. – Последовала долгая пауза. – Нет? А есть ли там джентльмен по имени Мерривейл? Нет? Есть какое-нибудь сообщение? Этот парень попытался здорово блефовать, мол, хочет с ним поговорить… – Затем сержант, казалось, онемел от удивления. – Не предъявлять ему обвинения? То есть как это мы не должны предъявлять ему обвинения? Он обвиняется…

Последовала еще одна долгая пауза, пока, казалось, шли объяснения, а затем тон сержанта изменился.

– Нет! – сказал он. – Нет? Ты не можешь так говорить! Так, так, так! И он, дурачок, наверное, думал, что у него все хорошо, я полагаю. Ха-ха-ха! – Сержант стал серьезным. – Да, но, если ни один из джентльменов не предъявит ему обвинения, что мы будем с ним делать? Что они сказали? Ах! Да, это самое лучшее. Вот что: мы посадим его в камеру на сегодняшнюю ночь. А завтра утром отвезем в Торки, и они смогут с ним поговорить. Скажем, около одиннадцати часов? Верно. Как жена и дети?

Завтра в одиннадцать тридцать утра у меня была назначена встреча совсем другого рода.

Я поднялся с пола, пребывая в том состоянии, когда ярость сменяется ледяным спокойствием, и осмотрел комнату. Она была довольно пустой, если не считать стола, двух кухонных стульев и шкафчиков у стены. Лампа с зеленым абажуром свисала с потолка над столом из сосновых досок, на нем лежал замусоленный детективный журнал. В комнате была раковина с краном, а рядом висело полотенце. Мое внимание привлекли три деревянных шкафчика возле стены. В первом шкафчике я нашел то, что надеялся найти: форменный китель, аккуратно висевший на вешалке. На верхней полке лежал шлем, рядом с ним свернутый кольцом ремень и сигнальный фонарь. Как заметил Г. М., на мне был темно-синий костюм, и мои брюки – то, что надо. Мне потребовалось всего десять секунд, чтобы надеть китель и шлем, застегнуть ремень на талии и повесить на него фонарь, превратившись в Настоящего Полицейского. Не такой уж плохой прикид. Сержант в соседней комнате продолжал бубнить по телефону, а через открытое окно, выходившее во двор позади дома, кто-то ругал карбюраторы. Черный ход давал мне единственный шанс. Признаюсь, я почувствовал тошноту, когда приблизился к нему.

Я попятился, будто собирался вернуться, чтобы закрыть за собой дверь. Шесть ступенек вели вниз, во двор. Если бы люди во дворе подняли глаза, они увидели бы знакомую спину и шлем. Самой большой опасностью была дуговая лампа над дверью. Тошнота усилилась, когда я осторожно закрыл дверь. Затем я полностью развернулся и небрежно включил фонарь, направив яркий луч прямо им в лица. Они все склонились над двигателем «остина», поэтому свет застал их врасплох.

– А-а-а! – взревел один из них и подпрыгнул. – Убери эту чертову штуку, что за игра, Пирс?

Они все отвели взгляды. Я не слишком быстро спустился по ступенькам. Световое воздействие было недолгим, и я мог рассчитывать примерно на секундную слепоту после него. В задней части двора была довольно высокая стена с двойными воротами, выходившими в переулок. Прикладывая усилие, чтобы не идти быстро, я шел чуть ли не гусиным шагом и слышал, как шаги гулко отдаются во дворе. Я не осмеливался оглянуться, потому что у меня было ощущение, что на меня смотрят.

Чей-то голос сказал: «Это не Пирс», – и я сорвался с места.

Задние ворота были теперь всего в двух футах передо мной, и на них – навесной замок со свободно болтавшейся цепочкой. Эти ворота наверху были утыканы шипами, и перелезать через них при необходимости следовало осторожно. Я бросился вперед и с грохотом падающего лифта захлопнул ворота с другой стороны, закрыл висячий замок и выбросил ключ. В первый раз я оглянулся. Со двора не доносилось никакого шума – не было ни криков, ни суеты. Копы приближались ко мне тихо, как к клетке с животными, черные силуэты на фоне света, чья-то рука просунулась в щель между металлическими планками, и ворота загрохотали. Задняя дверь полицейского участка открылась, и чей-то голос зазвучал с убийственной деловитостью:

– Томпсон, перелезай через стену. Деннис, через боковую дверь рядом и вверх по переулку. Стивенс, пройди по улице вперед, перехватишь его там. Пирс…

Эта погоня была чем-то вроде упражнения на смекалку. Пока я бежал по переулку, география этого места становилась мне все более ясной. Въезжая на Либерия-авеню с Вэлли-роуд, я повернул налево, а полицейский участок находился почти в конце предыдущей улицы. Он был справа. Если бы я сейчас повернул назад, то смог бы попасть в переулок, идущий за Вэлли-роуд. Если бы я остался здесь, они легко могли бы меня схватить. Стало ясно, что моим единственным убежищем было то место, куда я изначально и направлялся: «Лиственницы», пустой дом. Внимания домовладельцев я не боялся, моя униформа была лучшим средством защиты, да и окрестности вскоре будут кишеть полицейскими.

Я мчался в темноте по узкой каменистой улочке, по обе стороны которой были садовые ограды. Перед каждым домом был бак для мусора, а крыши миниатюрных теплиц слабо поблескивали в свете звезд над оградой. Высоко позади меня вспыхнул луч света, и я увидел, как один из моих преследователей показался на стене со стороны ворот полицейского участка, прежде чем прыгнуть. Ночь была такой тихой, что был слышен глухой стук, когда он приземлился в переулке, но теперь залаяли собаки. Этот дьявольский лай заглушил грохот мусорных баков, которые я опрокинул, чтобы затруднить путь моему преследователю. Затем я влетел в переулок за Вэлли-роуд. Сзади раздался шум: очевидно, полицейский налетел на один из баков, и свет фонаря погас; я молил Небеса, чтобы этот фонарь разбился. Был слышен топот бегущих ног по Вэлли-роуд, между домами и за ними, и даже на таком значительном расстоянии белый луч бил сквозь деревья прямо мне в лицо.

Они приближались. Некоторые окна по соседству с треском распахнулись, и можно было различить головы домовладельцев, которые высунулись наружу, как черепахи из панциря. Теперь мне оставалось одно – включить фонарь. Смело, улюлюкая, прочесать кусты и притвориться полицейским, который ищет самого себя. В то же время я надеялся, что смогу отыскать заднюю калитку «Лиственниц». В этом-то и была загвоздка. Все эти проклятые ворота были похожи друг на друга. Я тяжело пыхтел, когда свет моего фонаря скользнул через забор в аккуратный сад с дорожками, выложенными белой галькой, и высветил лиственницу – будто поймал рыбу. Возможно, это было совпадение, но я решил рискнуть: распахнул калитку, закрыл ее за собой и тут же наткнулся на бутылки.

Казалось, бутылок – море. Они выстроились в ряд сразу за воротами, мое воображение превратило их в лес, в то время как моя нога заставляла их катиться, звенеть и налетать друг на друга, будто они были живыми, с таким шумом, что он мог бы перебудить всех на Вэлли-роуд. Эти бутылки представлялись мне монстрами. Кажется, я выключил свой фонарь, когда, пытаясь не споткнуться, осторожно пробирался сквозь пустые бутылки. Причем это были даже не пивные бутыли, нет. Это были бутылки из-под особенно отвратительной марки немецкой минеральной воды – со вкусом, скорее напоминавшим английскую соль, – которую я запомнил по сине-красной этикетке. До сих пор дома по обе стороны «Лиственниц» оставались темными и тихими. Но теперь в доме справа окно на верхнем этаже было наполовину открыто. Я увидел высунутую из окна женскую головку в бигуди, словно она подслушивала, и визгливый голос обратился ко мне.

Я взял себя в руки и попытался отдышаться.

– Простите, что побеспокоил вас, мадам, – сказал я, старательно имитируя манеру властей, – но на свободе оказался убийца. Он сбежал. Да, маньяк-убийца, и соседей следовало бы предупредить, но не волнуйтесь, мы его поймаем.

Окно закрылось с еще большим проворством, чем можно было ожидать, и занавеска задернулась. Я стоял один среди бутылок, обливаясь потом и слушая, как колотится мое сердце. Лай собак затихал вдали. Было довольно тихо, и даже казалось, что преследователи пошли в другом направлении. Я не мог понять почему – если только они не заметили меня и не подкрадывались бесшумно.

Вокруг не чувствовалось никакого движения, кроме слабого ветерка в кронах деревьев. Городок дремал при ясном свете звезд. Я тихо пошел по дорожке, выложенной по краям белой галькой, мимо геометрически правильных цветочных клумб и высокого столба, поддерживавшего радиоантенну. Подсобное помещение «Лиственниц» прилегало к дому. Кроме дверей в подсобку и на склад угля, там была еще третья дверь, выходившая в сад. Справа от нее были два окна, плотно закрытые ставнями. Несомненно, это окна той таинственной гостиной в задней части дома, где сквозь щели в ставнях сержант Дэвис видел мерцание огней вокруг «предмета, похожего на перевернутый вверх дном цветочный горшок».

Когда я задавался вопросом, как мне проникнуть в дом без «набора взломщика», то обнаружил, что стою рядом с этими окнами. Казалось, это был обычный пригородный дом, и все же он мне не нравился, что-то в нем было неправильно.

Я подошел к окну, расположенному ближе к двери, и попытался заглянуть сквозь щели в ставнях – безрезультатно. Внутри было совершенно темно. Даже когда я поднес фонарь к щели, то увидел только размытое пятно. Однако само окно, по-видимому, не было закрыто. Затем я направился к другому окну. Поднес фонарь – и, когда он коснулся дерева, раздался слабый дребезжащий звук. Я мог бы поклясться, что в комнате произошло какое-то движение. Я не мог определить, что это было – какой-то шорох, – но этот звук чуть не заставил меня выронить фонарь. На этот раз щель в ставнях оказалась немного больше, и можно было разглядеть что-то очень тусклое и темное с краю, округлой формы, похожее на спинку стула. А над ним под странным, неестественным углом выступало что-то вроде перевернутого вверх дном цветочного горшка. Казалось, он был красноватого цвета, хотя я не уверен в оттенке. Когда я отошел от окна, вытирая лоб, то снова услышал шорох.

Я попробовал открыть ставни. Они были наглухо закрыты. Скорее машинально, чем с надеждой, я двинулся вдоль дома и подергал дверную ручку. Но дверь была не заперта.

Хотя я старался открывать ее осторожно, она скрипела и трещала. Я оказался в холле маленького дома, а примерно в тридцати футах от меня была передняя дверь. И она была открыта. На фоне слабого света уличных фонарей я увидел силуэт мужчины. Он стоял в проеме двери, держа в руке ключ от двери, и смотрел на меня.