Глава шестая
Неразлучники

– Что ж, тут вы правы, – продолжал Уэйд. – Это фотография из Оксфордского студенческого театра, и вы имеете честь видеть меня в блистательной роли короля Лира. Удивлены? Если вы будете так любезны и как следует всмотритесь в мою увядшую физиономию, то перестанете удивляться. Мне часто говорят, что с каждым днем я только молодею… А что вас так заинтересовало на этом снимке? Вы же не преследуете все бакенбарды подряд?

– Как раз этим я и занимаюсь. Давайте начистоту. Я вам расскажу, что нам уже удалось узнать, а вы окажете мне все возможное содействие. – Я обвел взглядом собравшихся; при упоминании черных бакенбардов Харриет Кирктон побледнела не меньше остальных в этой комнате. Даже с лица Холмса сползло вежливое выражение, и он просто-таки уставился на меня. Я продолжил: – Вся эта история настолько дикая и запутанная, что кто-то непременно должен располагать вразумительным объяснением, пусть даже и самым невинным.

Примерно в одиннадцать вечера старший сержант с Уайн-стрит проходил мимо Музея Уэйда. Высокий мужчина в сюртуке, очках в роговой оправе и с белыми бакенбардами, приклеенными к его щекам, с криком перелез через стену. Он бросил сержанту в лицо: «Это ты его убил, и тебя за это повесят, милый мой самозванец. Я видел тебя в повозке», а потом как сумасшедший налетел на сержанта и попытался его задушить. Сержанту пришлось утихомирить его ударом. А когда сержант отправился за подмогой, этот человек, лежавший посреди пустынной улицы, очевидно, без сознания, каким-то образом исчез.

Среди собравшихся воцарилась напряженная атмосфера. Харриет Кирктон стала истерически смеяться, прижимая руки ко рту и не сводя с меня своих фарфорово-голубых глаз.

– Никогда прежде не слышал, чтоб в Сент-Джеймсе водились эльфы-похитители, – глубокомысленно заключил Уэйд-младший. – Но может, я чего-то не знаю. Продолжайте.

– Несколько минут спустя подоспел важного вида молодой человек и стал колотить в двери пустого музея, он закатил такой скандал, что его забрали в участок. Он представился Грегори Маннерингом и рассказал, что помолвлен с мисс Мириам Уэйд. – (На Бакстера в этот момент уже было жалко смотреть, однако Холмс лишь кивнул, а Уэйд сохранял скорбно-серьезное выражение.) – Он также сообщил, что той ночью его пригласили в музей на некую закрытую экскурсию, которую мистер Джеффри Уэйд устроил для некоего доктора Иллингворта из Эдинбурга…

– Так вот почему Маннеринг тут не появился, – заключил Холмс. – В участок забрали, говорите? – Он устремил свой взгляд в потолок с видом мечтательного удовлетворения. – Что ж, инспектор, причина, по которой там никого не было, предельно проста. Маннерингу оставили сообщение. Видите ли…

– Так, – сказал я, – объяснение нам уже известно. Как я понял, мистеру Уэйду неожиданно пришлось уехать…

Бакстер распрямился.

– Откуда вы это знаете? – воскликнул он. – Это вам Маннеринг так сказал?

– Минуточку! Это верно, мистер Холмс?

– Вполне, хотя его отъезд нельзя назвать совсем неожиданным. Вот как все было. Мистер Уэйд только-только вернулся из Ирака. Он два года провел там, на просторах к западу от Тигра, неподалеку от Багдада, занимаясь исследовательской работой с Морелом Лионским. Видите ли, на том месте когда-то был старый халифский город; нынешний Багдад находится восточнее. К сожалению, некоторые руины утрачены, и бо`льшая часть места отведена под кладбища, так что возникли кое-какие сложности с местными властями насчет раскопок. В течение этих двух лет он обнаружил множество артефактов, бо`льшая часть которых была доставлена сюда, ко мне. Предполагалось, что один из этих предметов будет доставлен вслед за мистером Уэйдом на корабле, и к началу этой недели он уже должен был прибыть сюда. Это довольно крупный экспонат, фрагмент сарацинской кирпичной кладки с башни; очень и очень похоже, что это Баб-эль-Тилсим, там содержатся письмена, которые… Ну да ладно, не стану вас всем этим отвлекать…

– Вы не отвлекаете меня. Продолжайте.

Холмс посмотрел на меня с любопытством. В его спокойном взгляде появлялся некий фанатизм, когда он говорил о кирпичах, в особенности если кирпичи были персидскими. Он помялся, откашлялся и продолжил свой рассказ:

– Что ж, вот и все. Посылка, как я уже говорил, должна была прибыть в Англию во вторник. И вот мы получили сообщение, что рейс отложили и артефакт будет здесь не раньше субботы. Мы узнали, что корабль пришвартуется сегодня днем. Так что мистеру Уэйду ничего не оставалось, кроме как лично отправиться в Саутгемптон, чтобы проследить за тем, как ящик спустят на берег, – там есть изразцы, видите ли, они довольно хрупкие, – а потом лично же привезти его в Лондон. Он сказал, что встречу, запланированную на вечер, можно запросто перенести на субботу или воскресенье.

– Ясно. А теперь пара личных подробностей. Когда мистер Уэйд вернулся в Англию?

– Около трех недель назад. Полагаю, это было двадцатого мая.

– А мисс Мириам Уэйд прибыла неделей раньше, приблизительно одиннадцатого числа?

Бакстер снова подскочил. Он неуклюже потянулся за бутылкой виски, плеснул себе щедрую порцию в коктейльный бокал и указал им на меня.

– В чем соль? – спросил он. – Чертовски гадостная у вас полицейская процедура, если хотите знать. При чем тут вообще Мириам? Она весь сегодняшний вечер сидела дома. Какая может быть связь между Мириам и голодранцем в накладных бакенбардах, о котором никто из нас и не слышал никогда?

Все они уставились на меня, и тогда я несколько сбавил обороты.

– Речь не столько о мисс Уэйд, – сказал я, – сколько о мистере Маннеринге. – Тут дело требовало аккуратности, поскольку я пока что не хотел вмешивать ее. – Так вот, мистер Маннеринг помолвлен с ней; однако, как я могу судить, он до сих пор не успел познакомиться ни с ее отцом, ни с ее братом. Как же так вышло?

Старикан Уэйд неотрывно глядел на меня своими блестящими цепкими глазами, прикрыв рот губной гармошкой. Тут он заговорил с некоторой бравадой:

– Ага! Дедукция! Раскусил. Вы считаете, что злобные, гадкие папаша и братец собрались расстроить этот мерзопакостный союз, который цвел и пах под сенью садовой изгороди. «Идите вы к черту, сэр, никогда ваша низкая кровь не смешается с солидной плазмой старика Джеффа Уэйда!» Бред, инспектор. Повторяю: бред сивой кобылы. Вы, пожалуй, не в ту сторону копаете. – Морщины поползли по его лбу. – Истина состоит в том, что если кто из нас и голубых кровей, так это Маннеринг. Мой старик как-то беседовал с человеком, который был знаком с его семьей. Судя по тому, что я знаю о Маннеринге, может, он и величайший враль, но среди его предков были крестоносцы. Я с готовностью в это верю, потому что теперь ясно, от кого пошло это фанфаронство про то, как, бывало, ворвешься на коне в самую гущу битвы да как перебьешь триста тысяч сарацин одним взмахом меча. Почерк Маннеринга за версту виден, так что, думаю, старик скорее был бы рад такому союзу, да и я, бог свидетель, ничего против не имею…

Бакстер булькнул себе под нос.

– Спокойно, Сэм, – тихо произнес Джерри Уэйд. – Я на твоей стороне, сынок, но она вправе сама решать, с кем ей быть. Продолжая мою мысль, инспектор, то, что старик до сих пор с ним не знаком, лишь чистая случайность.

– А ты помолчи, гном-переросток! – вдруг воскликнула Харриет Кирктон.

Уэйд слегка покраснел; насколько я мог понять, это замечание глубоко и сильно ранило его. Повисла тишина, в это время Уэйд уселся на место, девушка замешкалась, тоже краснея.

– Прости, Старикан, – заговорила она. – Я не хотела… но ты же без конца треплешься! – Тут она повернулась ко мне. – Мириам познакомилась с ним на корабле, когда возвращалась домой; я была вместе с ней. Насчет него ничего конкретного сказать не могу, правда. Потом, по возвращении в Англию, Мириам отправили погостить у тетушки в Норфолке недели на две…

– Отправили? – переспросил я, может быть, слишком резко.

– Ну, иногда люди навещают своих тетушек, – резонно заметил Джерри Уэйд. (Он был затычкой в каждой бочке.) Уэйд едко ухмыльнулся. – Понимаю, чем не мотив для детективной истории, но ничего не поделаешь.

– Минуточку, сэр… В каком смысле «отправили», мисс Кирктон?

– Я ничего такого не имела в виду! Самое обыкновенное слово, правда же? Боже ты мой, какой смысл я могла в него вложить? Ее отец решил, что, пока он не вернется, ей лучше пожить с тетей… Видите ли, ее мать умерла… к тому же тетка и так уже ждала ее на причале, так что деваться было некуда. И я поехала с ней. – Ее горделиво-невинное лицо приняло такое выражение, что самому Бёрн-Джонсу было бы впору взять ее в натурщицы. – Но вы же спрашивали про Грега Маннеринга, разве нет? Что ж, он приехал туда, чтоб увидеться с Мириам. А потом, когда она вернулась спустя две недели, Грег собрался нанести старику визит, как полагается, к Мириам домой, на Гайд-Парк-Гарденс… только он туда явился днем, слишком рано. Так вот, он выделывался, жонглируя ящиком, полным старой глиняной посуды или чего-то в этом роде, а тот соскользнул, и все разбилось вдребезги. – Ее лицо словно озарилось дьявольским восторгом; она широко открыла глаза и просияла. – Ой, то есть там такая суматоха поднялась! И мы решили, что лучше бы ему убраться из дому и не возвращаться, пока старик не остынет. После Мириам позвонила ему – сказать, что…

Тут девушка замолчала, потерла лоб и кое-что еще вспомнила. Выражение ее лица вновь переменилось, на этот раз на нем читался страх.

– Где Мириам? – вдруг спросила она сдавленным голосом. Я не отвечал; она выставила палец и ткнула им в меня. – Где Мириам? Слушайте-ка, ребята. Помните… какое-то время назад… Рональд говорил, что меня звала к телефону женщина… и она пыталась изменить голос… а потом вдруг бросила трубку? Кто это был? Что случилось с Мириам? Зачем вы задаете все эти вопросы?

Я взглянул на них и рассмеялся.

– Похоже, вы любую тему пытаетесь свести к мисс Уэйд, – сказал им я, – в то время как я пытаюсь получить информацию о Маннеринге. Слушайте! Нет смысла отрицать, у нас есть свидетельства, подтверждающие, что он замешан в том, что произошло сегодня ночью.

Тут они замерли. Настала тишина, которая, по моим ощущениям (и это было скверно), выражала растерянность и недоверие. Рональд Холмс медленно прошагал в комнату через дверь за моей спиной, у него был такой вид, будто он собирался взять ситуацию в свои руки. Он уселся на подлокотник кресла, качая в руке бокал и глядя на носок своей дергающейся туфли.