Глава пятая
Двое на крыше

В архивной картотеке Департамента уголовного розыска хранится карточка, на которой записано:

«Эймс, Джордж Финли, инспектор следственного отдела, старший состав, род. в Вост. Бермондси 10 марта 1879 г. Констебль, дивизион К., 1900; повышение: сержант, дивизион К., 1906; переведен в дивизион Д., работа в штатском, 1914. Повышение: дело Хоуп-Хастингса, по представлению судьи Гейла, инспектор центрального бюро при реорганизации в 1919 г.

Рост: 5 футов 9 дюймов. Вес: 70 кг. Особых примет не имеет. Место жительства: „Рествейл“, Вэлли-Роуд, Хэмпстед. Женат. Двое детей. Деловые качества: специалист по переодеванию, слежке, сбору информации. Особо отмечается мастерство в переодевании. Настойчив, осторожен, преуспел в самообразовании».

Внизу карточки красными чернилами написано: «Убит при исполнении служебных обязанностей 4 сентября 1932 г.».

Это самая полная информация, которую мы можем надеяться когда-либо собрать об инспекторе Джордже Финли Эймсе. Во всем деле о часовой стрелке наименее значительной фигурой являлась сама жертва. Его имя вполне могло бы быть Смит, или Джонс, или Робинсон. Он вообще мог никогда не быть живым, из плоти и крови человеком, который любил выпить кружку горького пива и гордился собственным домом; у него могли быть, а могли и не быть враги, ненавидевшие его как Джорджа Эймса, – все это не имело значения, он был убит по другой причине.

Хотя на службе он находился так же долго, как и Хэдли, последний не был с ним близко знаком. Хэдли говорил, что и после всех этих лет Эймс еще питал честолюбивые надежды и любил поболтать о поездке в Швейцарию, куда собирался после следующего повышения. Но он был не из тех людей, которые вырываются далеко вперед. В Ярде его ценили, рассказывал Хэдли, но звезд с неба он не хватал и был, пожалуй, слишком доверчив. Он скорее был наделен интуитивной хитростью, нюхом; он был бульдогом, чья мертвая хватка при опасном патрулировании Лаймхауса^[5] принесла ему первое повышение в те дни, когда Лаймхаус был действительно опасен, – и это несмотря на то, что у него был минимальный рост, с которым принимали в столичную полицию. Но он был доверчив – и погиб.

Конечно, все это Хэдли рассказал позже. Тогда, глядя на мертвого Эймса, он вообще не произнес ни слова, даже не выругался. Он только приказал доктору Уотсону, бормотавшему что-то себе под нос, сделать все, что положено в таких случаях, после чего взял свой портфель и направился к лестнице.

– Обычная процедура, – сказал он сопровождавшим его полисменам. – Вы его, наверное, узнаете, но языком не трепать. Я поднимусь сюда еще раз, когда вы его уберете. А тем временем… – Он подозвал доктора Фелла и Мельсона.

Внизу, в холле, миссис Стеффинз вытягивала шею то в одну, то в другую сторону, пытаясь что-нибудь высмотреть на лестнице. Протянув руку, она удерживала позади себя Элеонору; девушка выглядела мрачной. Миссис Стеффинз механически улыбалась ей через плечо своей очаровательной улыбкой, чтобы все могли это заметить. Но когда она увидела лицо Хэдли, вся ее фарфоровая миловидность пошла трещинами морщин. У нее вырвался глупый, дикий вопрос.

– Очень плохо, – коротко бросил ей Хэдли. Выражение его лица красноречиво говорило, что в данный момент он не желает тратить время на идиотов. – Я должен обратиться к вам за содействием. Работа может растянуться на всю ночь. Позже я намереваюсь занять комнату наверху. А пока мне нужна комната – любая комната, – где мои друзья и я могли бы поговорить.

– Ну конечно! – с готовностью согласилась она. Но в ее глазах притаился расчет; казалось, она размышляла, как бы ей обратить это себе на пользу. – И для нас такая честь принимать у себя в доме знаменитого доктора Фелла, хотя все так ужасно и… и вообще. Ведь ужасно, не правда ли? Элеонора, дорогая, я подумала… Есть наша гостиная, но, видите ли, Йоганнус так неаккуратен: она буквально завалена его колесиками, железками и еще бог знает чем. У мисс Хандрет есть комната с окнами на улицу – ее контора. Она адвокат, и эта комната вам, без сомнения, подошла бы, если только мисс Хандрет не будет возражать, чего, я уверена, не случится…

Посреди этой тирады, которую она выпалила единым духом, миссис Стеффинз просеменила через холл, провожаемая недоумевающими взглядами, и постучала в среднюю из тех дверей левой стены.

– Мисс Хандрет! – позвала она чарующим голосом, энергично постучав в дверь костяшками пальцев, а потом изящно приложившись к ней ухом. – Лючия, дорогая!

Дверь открылась тут же, причем с такой неожиданностью, что миссис Стеффинз едва не упала. В комнате за дверью было темно. На пороге стояла женщина, на вид не старше (скорее даже моложе) Элеоноры. Ее темные волосы рассыпались по плечам, и она, качнув головой, откинула их назад, холодно взирая на собравшихся в холле людей.

– Э… о! – воскликнула миссис Стеффинз. – Извините меня. Я думала, может быть, вы еще спите, Лючия…

– Вы прекрасно знали, что нет, – ответила та.

Она произносила слова отчетливо, словно ее окружали одни только враги и она попала в неловкое положение из-за их присутствия, но не хотела, чтобы они это почувствовали. Карие глаза поблескивали из-под длинных полуопущенных ресниц. Плотнее запахнув свой голубой халат, она посмотрела на Хэдли:

– Полагаю, с вами должен быть доктор. Пожалуйста, направьте его сюда, прошу вас. Здесь у меня находится человек, который, по-видимому, серьезно ранен.

– Лючия! – воскликнула миссис Стеффинз одним тоном и тут же с совершенно иным выражением лица обернулась через плечо к Элеоноре – этакий торжествующий кивок, одна бровь выше другой.

Лючия Хандрет тоже посмотрела на Элеонору.

– Мне очень жаль, – тихо извинилась она. – Я бы не стала ничего говорить, но он ранен. К тому же они бы все равно о нем узнали. Это Дональд.

– О боже! – притворно изумилась миссис Стеффинз. – Так, стало быть, теперь вы развлекаете Дональда, милочка моя.

Ее торжествующее «ха-ха-ха» прозвучало как пародия на смех – какое-то странное бульканье, вдобавок она мотала головой и похлопывала руку об руку. Элеонора стояла бледная, с широко открытыми глазами. Лючия тяжело дышала. Сделав над собой усилие, она добавила:

– Кажется, он упал откуда-то сверху. Сильно ударился головой или что-то такое – я не могу привести его в чувство. Я услышала его стоны на заднем дворе, он пытался вползти в дом. Я втащила его в свою комнату. Мне не хотелось поднимать… О, кто-нибудь, ну сделайте же хоть что-то!

– Это важно, Хэдли! – вполголоса проговорил доктор Фелл. – Позовите Уотсона. Немедленно. Тот, другой, может подождать. Вы позволите нам войти, мисс Хандрет?

Он нетерпеливо махнул рукой Хэдли, который кивнул и заторопился к лестнице. Щелкнув выключателем, Лючия Хандрет провела их через маленькую гостиную в спальню, помещавшуюся сзади. У постели горела настольная лампа, с которой был снят абажур. Она заливала комнату ярким, режущим глаз светом. На желтом шелковом покрывале лицом вниз, чуть заметно подергиваясь, лежал человек. Мокрое полотенце с красными разводами сползло на макушку и наполовину сдвинуло коричневатую марлевую повязку, закрепленную лейкопластырем. Кругом валялись еще полотенца, бутылочка йода, на стуле у кровати стояла большая фарфоровая чаша с водой, окрашенной кровью.

Элеонора Карвер подбежала к нему. Человек что-то хрипло забормотал, когда она попыталась приподнять его, и вдруг начал яростно сопротивляться.

– Успокойтесь, – сказал доктор Фелл, кладя руку ей на плечо. – Уотсон будет здесь через мгновение. Он им займется…

– У него так сильно шла кровь из носа, – обратилась к нему Лючия Хандрет, задыхаясь от волнения. – Я не знала, что делать. Я…

Человек на кровати затих. Тишину ярко освещенной комнаты нарушало только легкое поскрипывание пружин и шорох одежды, трущейся о желтый шелк, словно кто-то по нему ползал. Не будь этих звуков, могло показаться, что жизнь покинула это тело. Одежда человека была выпачкана в грязи и порвана на одном плече. Вдоль кисти шли багровые ссадины в синих точках. Вскоре замер даже скрип пружин, теперь они слышали только тиканье часов. Элеонора Карвер закричала. Миссис Стеффинз подошла к ней и хлопнула ее по губам.

В этот момент человек на кровати заговорил.

– Это выглядывало из-за трубы, – отчетливо произнес он, как будто повторяя вслед за кем-то. Звук его голоса заставил всех вздрогнуть, словно заговорил мертвец. – А руки были в золотой краске.

В бесстрастности этих слов заключался подлинный ужас. Казалось, даже человек на кровати почувствовал это. Одна нога вдруг выпрямилась и ударила по стулу. Чаша полетела на пол и разбилась, вода разлилась, как кровь.

Элеонора круто повернулась к миссис Стеффинз, и в этот момент с порога раздался трезвый и крайне раздраженный голос.

– Так, хватит, хватит, – возмущенно пропищал доктор Уотсон. – Выйдите все отсюда, немедленно. Это вовсе не мое дело, но раз уж мной распоряжаются… кхрэм. Теплой воды.

Уже в следующее мгновение Мельсон очутился в прохладном холле снаружи. Естественно, полицейскому хирургу не удалось с той же легкостью избавиться от женщин. Элеонора и миссис Стеффинз поспешили в ванную Лючии Хандрет за теплой водой, бестолково натыкаясь друг на друга. Это производило забавное впечатление, будто они дрались между собой. Миссис Стеффинз не забывала улыбаться через плечо доктору Уотсону, смотревшему в другую сторону. Лючия Хандрет принялась спокойно собирать осколки чаши и промокать полотенцем разлившуюся воду. Доктор Фелл, оказавшись в холле первого этажа за захлопнувшейся дверью, встретился лицом к лицу с раздраженным Хэдли.

– Так. Вы, может быть, объясните мне, наконец, – сказал инспектор, – что означает весь этот бедлам?

Доктор Фелл достал из кармана яркий, совершенно невообразимой расцветки платок и промокнул лоб.

– Итак, – хмыкнул он, – вы чувствуете, что атмосфера сгущается, а? Что ж, у меня для вас припасено еще кое-что. Уж не знаю, мой мальчик, какая у этого Дональда фамилия, но я сильно подозреваю, что он будет нашим главным свидетелем. Пункт первый: Дональд, по всей вероятности, caius Элеоноры Карвер.

– Ради бога, выражайтесь яснее, – довольно резко оборвал его Хэдли. – Не понимаю почему, но уже самый вид убийства пробуждает в вас наихудшее стремление к академизму. Что это еще, черт возьми, за caius?

Доктор Фелл задышал шумно и с присвистом.

– Я использую это слово, – ответил он, – предпочитая его тошнотворному современному термину «дружок». И пожалуйста, спокойнее! Во всяком случае, я почти уверен, что он ей не жених, поскольку совершенно очевидно, что она должна была встретиться с ним на крыше посреди ночи…

– Чушь, – отрезал Хэдли. – Кому придет в голову устраивать свидания на крыше. Которая из них Элеонора – блондинка?

– Да. И вот здесь-то вы недооцениваете либо романтизм чьей-то натуры, либо чью-то предельную практичность. Я еще не уверен, но… Ага! Ну что там, Пирс?

Констебль, человек крайне прилежный, выглядел виноватым и немного нервничал при виде Хэдли. Проблеск успеха в эпизоде с ботинками и разбитым окном воодушевил его, но сейчас он был весь перепачкан и смотрелся, мягко говоря, неопрятно, Хэдли смерил его взглядом, будто прошелся граблями.

– Это еще что за чертовщина? – спросил он. – Чем вы занимались? Скакали по деревьям?

– Так точно, сэр, – ответил констебль. – Приказ доктора Фелла, сэр. Наверху я никого не нашел. Но до меня там кто-то побывал, сэр, – несколько раз. Окурки сигарет по всей крыше, особенно на большой ровной площадке между трубами. Есть люк, который ведет в дом, он находится неподалеку от окна, в крыше над комнатой мистера Боскомба.

Хэдли с любопытством посмотрел на доктора Фелла.

– Естественно, – заметил он, – ваш утонченный ум не мог удовлетвориться тем, чтобы послать его на крышу через люк, – вы заставили его лезть на дерево?

– Ну, мне пришло в голову, что дерево дало бы человеку, который очутился на этой крыше, превосходную возможность незаметно улизнуть – если бы он еще был там. Но он, должно быть, оступился, рухнул вниз, и его втащили в дом некоторое время назад… Хм. К тому же, Хэдли, дверь, ведущая на крышу, заперта. И я подозреваю, что нам придется изрядно попотеть, пока мы найдем ключ.

– Почему?

– Извините меня, джентльмены… – раздался голос позади них, и даже солидный Хэдли, глубоко потрясенный смертью Эймса, стал таким нервным, что тут же с проклятием повернулся.

Мистер Карвер, большой, с добрыми глазами, казалось, был ошеломлен. Он надел брюки поверх пижамных штанов и стоял, пощипывая подтяжки.