Глава вторая
Смерть на часах

Доктору Феллу стоило немалых трудов перенести свое грузное тело через мостовую, и он порядком запыхался, когда подошел к крыльцу. Он поднял одну трость и коснулся ею руки полицейского. Луч фонаря метнулся вниз.

– Что-нибудь случилось? – спросил доктор Фелл. – И если можно, не светите мне в глаза!

– Так-так! – проворчал полисмен настороженно и слегка раздраженно. – Так-так, сэр!..

– Ну тогда посветите еще секундочку. В чем дело, Пирс? Неужели вы меня не узнаете? Я вас прекрасно помню. Вас все время оставляют дежурным по участку. Кхе. Кхум. Вы стояли за дверью кабинета Хэдли…

Полицейский ошибочно предположил, что присутствие здесь доктора Фелла не было случайным.

– Я не знаю, что случилось, сэр, но пойдемте.

Махнув рукой Мельсону, не испытывавшему большого желания впутываться в это дело, доктор Фелл поднялся вслед за Пирсом по ступеням крыльца.

Стоило только войти внутрь, как оказалось, что в длинном коридоре совсем не так уж темно. В дальнем его конце виднелась лестница, с верхнего этажа на ступени лился мягкий свет. Жуткий голос умолк, словно кто-то теперь ждал и прислушивался. Откуда-то слева, сквозь одну из закрытых дверей, доносился странный шум, который Мельсон поначалу принял за нервный, настойчивый шепот, и лишь потом он понял, что этот звук издавали многочисленные, вразнобой тикающие часы. В тот же миг женский голос прокричал сверху:

– Кто там? – Шум, шорох, шелест платья, затем тот же голос в отчаянии крикнул им: – Я не могу пройти мимо него! Говорю же вам, я не могу пройти! Здесь кругом кровь. – Голос задрожал.

Эти слова исторгли хриплый звук из уст Пирса, и он бросился вперед. Желтый круг фонаря запрыгал по ступеням, два его спутника поспешно поднимались следом. Лестница была основательная, с тяжелыми перилами, ковром в тусклый цветочек и латунными прутьями, прижимавшими его к ступеням. Она являлась символом добропорядочного английского дома, где нет места жестокости и насилию, и ни разу не скрипнула под их ногами. Поднявшись наверх, они увидели прямо напротив, через холл, открытую двойную дверь. Тусклый свет проникал через нее на лестничную площадку. Он шел из комнаты, в которой два человека застыли на пороге, а третий сидел в кресле, обхватив голову руками.

Через порог вытянулось тело мужчины. Оно лежало вполоборота: частью на спине, а частью на правом боку. В желтом свете лампы его хорошо было видно: тени играли на искаженном судорогой лице и между пальцами, которые еще шевелились. Веки тоже еще подрагивали, открывая белки закатившихся глаз. Рот был открыт. Спина как будто немного выгнулась, словно от боли, и Мельсон мог бы поклясться, что ногти еще скребли по ковру. Но это, очевидно, были лишь конвульсивные подергивания трупа, потому что кровь изо рта уже перестала течь. Пятки, стукнув по полу, дернулись в последний раз, глаза открылись и замерли.

Мельсон почувствовал легкую дурноту. Он неожиданно отступил на шаг и едва не угодил ногой мимо ступеньки. В добавление к зрелищу умирающего человека этот пустяк – кому не случалось оступаться? – едва не довел его до обморока.

Один из двух людей, стоявших у порога, оказался женщиной – той самой, что кричала. Мельсон мог видеть только контуры ее фигуры и отсвет лампы в золотистых волосах. Неожиданно она бросилась к ним. Обогнув мертвеца и потеряв при этом ночную туфельку, которая гротескно закувыркалась по полу, она схватила констебля за руку.

– Он мертв, – выпалила она. – Посмотрите на него. – Ее голос дрожал, она была на грани истерики. – Ну?.. Ну же? Вы что, не собираетесь его арестовывать? – Она указала на человека в дверном проеме, тупо глядящего себе под ноги. – Он застрелил его. Посмотрите, у него в руке пистолет.

Человек в дверях пришел в себя. Он вдруг осознал, что держит в правой руке – палец на спусковом крючке – автоматический пистолет с необычайно длинным и толстым стволом. Увидев, что констебль шагнул к нему, он сунул пистолет в карман, едва не уронив его при этом. Затем он отступил назад, встав к ним боком, и они заметили, что голова у него трясется мелкой жуткой дрожью, как у паралитика. В неярком свете его можно было рассмотреть более отчетливо. Это оказался аккуратного вида, ухоженный человечек с гладко выбритым лицом, на котором поблескивали стекла пенсне, золотая цепочка, протянувшаяся за ухо, покачивалась в такт его дрожи. Заостренная челюсть и резко очерченный рот должны были в обычной жизни придавать ему решительный вид. У него были темные кустистые брови, длинный нос и какого-то неопределенного, мышиного цвета волосы, высоко зачесанные ото лба назад. Но сейчас лицо покрывали морщины, и оно все как-то расползлось – то ли от ужаса, то ли от трусости, то ли от полного замешательства. Человечек попытался придать себе вид величавого достоинства (адвокат богатого семейства?), подняв руку в протестующем жесте и даже добившись подобия улыбки, отчего лицо сделалось совсем уродливым.

– Моя дорогая Элеонора… – произнес он, судорожно сглотнув.

– Не подпускайте его ко мне, – заметалась девушка. – Почему вы его не арестуете? Он же застрелил этого человека. Вы что, не видите – у него пистолет!

Рокочущий, рассудительный, почти добродушный голос покрыл ее истеричные выкрики. Доктор Фелл, держа шляпу в руке, с копной взъерошенных волос, в беспорядке упавших на лоб, вырос перед девушкой, благожелательно ее разглядывая.

– Кхэ-р-румпф, – сказал доктор Фелл, почесывая нос. – Так-так. А вы в этом уверены? Как же тогда быть с выстрелом? Вот мы, все трое, находились рядом с домом снаружи и не слышали никакого выстрела.

– Так неужели вы не заметили этой штуки? Там, когда он держал его в руке? У него на конце был такой… глушитель – кажется, так их называют.

Увидев, что полицейский склонился над телом, она быстро отвернулась. Тот флегматично выпрямился и подошел к ошеломленному человечку в проходе.

– Итак, сэр, – произнес он совершенно бесстрастно. – Этот пистолет. Давайте-ка его сюда.

Человечек бессильно уронил руки.

– Вы не можете этого сделать, констебль, – торопливо заговорил он. – Вы не должны. Господи, помоги и укрепи… я не имею к этому ни малейшего отношения. – Руки начали подергиваться.

– Успокойтесь, сэр. Теперь – пистолет. Минутку, а то вы рукой… если вас не затруднит, протяните мне его рукояткой вперед. Вот так. А теперь ваше имя?

– Это пор-разительно нелепая ошибка. Кальвин Боскомб. Я…

– А как зовут умершего?

– Я не знаю.

– Ну-ну, полно! – сказал Пирс, устало шлепнув ладонью по записной книжке.

– Говорю же вам, я не знаю. – Боскомб напрягся.

Он сложил руки на груди и прислонился спиной к створке двери, словно заняв оборонительную позицию. На нем был опрятный халат из темно-серой шерсти, пояс халата был завязан аккуратным бантом.

Пирс тяжело повернулся к девушке:

– Кто это, мисс?

– Я… я тоже не знаю. Я никогда не видела его раньше.

Мельсон взглянул на нее. Сейчас она стояла лицом к свету, и он сравнил образ, запечатлевшийся у него сегодня утром, когда она выбежала на улицу, с этой Элеонорой (Карвер?), которую теперь видел совсем близко. Лет, пожалуй, двадцать семь или восемь. Определенно красива – в обычном понимании этого слова, которое, да простит нас кинематограф, все-таки является самым лучшим его пониманием. Среднего роста, тонкая, но с цветущей чувственной фигурой; чувственность проявлялась также и в ее глазах, крыльях носа и слегка вздернутой верхней губе. Кое-что в ее внешности поразило Мельсона как настолько загадочное и одновременно с этим настолько очевидное, что в первое мгновение он никак не мог сообразить, что же это было. Судя по всему, она выскочила сюда прямо из постели: ее длинные, ровно подрезанные волосы спутались, потерянная туфелька лежала рядом с мертвецом, она была в черно-красной пижамной паре, поверх которой набросила довольно пыльный кожаный плащ синего цвета с поднятым воротником. Но румяна и губная помада на лице были свежие, что было особенно заметно из-за ее бледности. Голубые глаза, устремленные на Пирса, смотрели со все возрастающей тревогой. Она плотнее запахнула полы плаща.

– Я вам говорю, я никогда не видела его раньше! – повторила она. – И не смотрите на меня так! – Быстрый взгляд на труп, сменившийся озадаченным выражением. – Он… он похож на вора как будто? И я не представляю, как он проник в дом, если только он, – кивок в сторону Боскомба, – его не впустил. Дверь каждый вечер запирают на замок и на цепочку.

Пирс хмыкнул и что-то записал в свою книжку.

– Хм. Вон оно что. А как ваше имя, мисс?

– Элеонора. – Она замолчала в нерешительности, потом добавила: – То есть Элеонора Карвер.

– Ну полно, мисс, перестаньте! Уж как вас-то зовут – вы должны знать?

– Ну… что же. А почему вы, собственно, так кипятитесь? – спросила она с неубедительной суровостью, но тут же сменила тон: – Простите, пожалуйста, но я сейчас сама не своя. На самом деле мое имя Элеонора Смит. Только мистер Карвер мой опекун – ну, что-то вроде опекуна, – и он хочет, чтобы я носила его имя.

– И вы утверждаете, что этот джентльмен застрелил…

– О, я уже не знаю, что я утверждала!

– Спасибо, Элеонора, – неожиданно и несколько просяще заговорил Боскомб. Его тощая грудь ходила ходуном. – Может быть, вы – вы все – пройдете ко мне в комнату и присядете, и мы закроем дверь, чтобы не видеть этого ужасного зрелища.

– Пока нельзя, сэр. Итак, мисс, – терпеливо продолжал констебль, скрывая свое раздражение, – вы скажете нам, наконец, что тут произошло?

– Но я не знаю!.. Я спала, вот и все. Моя спальня помещается на первом этаже в задней части дома. Как раз рядом с мастерской моего опекуна. Ну и вот… дверь спальни вдруг стала хлопать от сквозняка. Я удивилась про себя, откуда он мог взяться, и встала, чтобы прикрыть ее поплотнее. Потом я выглянула в коридор и увидела, что входная дверь открыта настежь. Мне стало немного не по себе. Я прошла несколько шагов по коридору, а затем увидела свет наверху и услышала голоса. Я услышала, как он… – опять кивок в сторону Боскомба. В ее взгляде, направленном на него, читались следы пережитого потрясения, отступающий понемногу страх и скрытая злость. Причем страха казалось гораздо больше, чем можно было ожидать в подобной ситуации. – Я услышала, как он сказал: «Боже мой, он мертв…»

– Если вы позволите, я объясню… – отчаянно вставил Боскомб.

Доктор Фелл, моргая, смотрел на Элеонору со слегка озадаченным видом. Он уже приготовился заговорить, но она продолжила:

– Я ужасно перепугалась. Тихонько поднявшись по лестнице – из-за ковра шагов вообще не слышно, – я заглянула сюда. Я увидела его, он стоял в дверях, нагнувшись над ним, а тот, другой, стоял, отвернувшись, в глубине комнаты.

После ее кивка они в первый раз обратили внимание на третьего человека, бдевшего в эту ночь над мертвым телом. Этот человек сидел в комнате Боскомба за столом, на котором горела лампа под абажуром. Одна рука локтем опиралась на стол, ее пальцы пощипывали лоб. Словно обретя наконец полнейшее спокойствие и вернув себе самообладание, он деревянно поднялся на ноги и подошел к ним, засунув руки в карманы, – крупный мужчина с торчащими ушами, чье лицо пока оставалось в тени. Он кивнул несколько раз, не поворачиваясь ни к кому в отдельности. На тело он не смотрел.

– И это абсолютно все, что мне известно, – заявила Элеонора Карвер. – Я только не понимаю, чего он, – она посмотрела на мертвеца, – хотел, забравшись сюда и… перепугав… Послушайте, он и в самом деле похож на вора, разве нет? Или, знаете, мне сейчас показалось, что, если его помыть и одеть во что-нибудь приличное, он будет немного похож на…

Ее взгляд перекочевал с тела на Боскомба. Но она одернула себя, пока другие рассматривали то, что лежало на полу. «Даже при жизни этот субъект не мог вызывать особой симпатии», – заметил про себя Мельсон, когда индивидуальные черты стали отчетливее проглядывать сквозь общую гипнотическую картину убийства. Его порванный костюм, вытершийся до неопределенного цвета, весь лоснился, словно облитый холодным супом. Рукава и штанины подворачивались с помощью булавок до тех пор, пока руки и ноги не стали торчать из них, как у пугала. Неизвестный был человеком лет пятидесяти, одновременно костлявым и обрюзгшим. Медная заколка для воротничка выпирала на шее, красной и морщинистой, как у индюка. Зубы широко раскрытого рта белели в трехдневной щетине там, где их не залила кровь. И все же (по крайней мере, в смерти) этот человек не казался законченным грабителем. Почувствовав это и попытавшись разобраться в своих впечатлениях, Мельсон вдруг заметил одну крайне несообразную деталь – человек был обут в белые тапочки для тенниса, почти новые.

Пирс неожиданно обернулся к Боскомбу.

– Вот этот покойный, – спросил он, – случайно, не ваш родственник, сэр?

Боскомб был искренне поражен. Пожалуй, он был даже шокирован.

– Боже милостивый, нет! Мой родственник? С чего… да с чего вы взяли? – Он нерешительно замолчал, сопя носом, и Мельсон почувствовал, что эта мысль расстроила мистера Кальвина Боскомба почти так же сильно, как подозрение в убийстве. – Констебль, это дело вырастает во что-то невероятное! Уверяю вас, я не знаю, кто этот человек. Вы спрашиваете, что произошло? Ничего! То есть, если быть точным, я и мой друг, – он показал головой на высокого мужчину, стоявшего неподвижно, – я и мой друг сидели у меня в гостиной и разговаривали. Мы как раз выпили по последней, и он уже взялся за шляпу, чтобы идти домой…

– Минутку, сэр. – Записная книжка была приведена в боевую готовность. – Ваше имя?

– Питер Стенли, – ответил высокий. Он говорил тяжелым, скучным голосом, будто только что вспомнил нечто любопытное. – Питер Э. Стенли. – Блеснув белками, он поднял глаза вверх, словно повторял заученный урок, в котором вдруг увидел что-то мрачно-забавное. – Я проживаю в доме номер 211 на Вэлли-Эдж-Роуд, в Хэмпстеде. Я… э… я не живу здесь. И также незнаком с покойным.

– Продолжайте, сэр.

Прежде чем заговорить, Боскомб несколько нервно взглянул на своих слушателей.

– Итак, как я уже говорил, мы просто сидели здесь как… как два законопослушных гражданина. – Предложение показалось нелепым и неестественным даже Боскомбу, и он изобразил на лице бледную улыбку. – В общем, мы сидели здесь. Двойная дверь в комнату была закрыта. Этот мой пистолет, похоже, кажется вам подозрительным. Но ничего подозрительного в нем нет. Я не стрелял из него. Я лишь показывал мистеру Стенли, как выглядит глушитель Гротта. Он никогда раньше не видел такого.

Стенли засмеялся.

Это получилось у него так, будто он не смог удержаться. Он со шлепком прижал руку к груди, словно смех поразил его, как пуля, и причинил боль. Наклонившись вбок и положив руку с набухшими венами на дверной косяк, он смотрел на них, и его лицо казалось лицом трупа: тяжелая мясистость и желтовато-серый цвет делали его похожим на глиняную маску. Сейчас эта маска треснула поперек от его захлебывающегося веселья. Хватая ртом воздух и моргая, он коротко взвизгивал – это звучало отвратительно. Но еще ужаснее звучало эхо его смеха. Элеонора Карвер сжалась и, вскрикнув, отступила назад.

– Извини, старина, – выдавил из себя Стенли, хлопнув Боскомба по спине. Хохот перешел в крупную дрожь. – Из-звините, констебль. Все-все. Прошу прощения. Так дьявольски смешно все это. Хо-хо! Но это совершенная правда. Он показывал мне.

Стенли с преувеличенным старанием потер глаза. Пирс шагнул было вперед, но доктор Фелл удержал его, положив руку на плечо.

– Не спешите, – произнес он очень тихо. – Ну, мистер Боскомб?

– Я не знаю, кто вы, сэр, – ответил Боскомб так же тихо, – и почему вы здесь. Но вы представляетесь мне тем редким явлением, которое известно под названием «здравомыслящий человек». Я повторяю, что мистер Стенли и я сидели здесь, рассматривая пистолет, когда безо всякого предупреждения раздался стук и царапанье в эти двери. – Он положил руку на одну из створок, быстрым движением открыл ее и опустил глаза вниз. – Этот человек толчком распахнул их, поскользнулся и упал на спину, вот так, как вы его сейчас видите. Я клянусь вам, это все, что мне известно. Я не представляю, что он здесь делает и как пробрался в дом. Мы его не трогали.

– Верно, – кивнул доктор Фелл, – но вам следовало это сделать. – После небольшой паузы он кивнул Пирсу и указал на тело тростью. – Вы осмотрели пистолет, констебль, и, вероятно, убедились, что из него не стреляли. Теперь переверните его.

– Не могу этого сделать, сэр, – отрывисто сказал Пирс. – Нужно позвонить в участок и вызвать хирурга. До его приезда мы не можем…

– Переворачивайте, – резко распорядился доктор Фелл. – Я беру ответственность на себя.

Пирс сунул пистолет и записную книжку в карман, опасливо склонился над телом и поднатужился. Левая рука мертвеца описала полукруг и шлепнулась на пол, стукнув костяшками пальцев о ковер, колени расползлись в стороны, подбородок отвалился – труп лег на живот. Вытирая руки, констебль выпрямился и отошел.

Как раз над первым позвонком, откуда, очевидно, что-то тонкое и острое по косой проникло через горло в грудь, торчала полоса металла длиной в ладонь. Это не был нож, – по крайней мере, никто из них никогда не видел таких ножей. Торчавший из шеи конец был испачкан кровью, сквозь нее виднелась яркая позолота. Металлическая полоса была из тонкой стали, примерно полтора дюйма шириной у основания, на конце имелось небольшое квадратное отверстие, придававшее ей сходство с гаечным ключом.

Элеонора Карвер закричала.

– Да, – проговорил доктор Фелл. – Кто-то ударил его сзади как раз в тот момент, когда он поднялся на лестничную площадку. Что же касается этого предмета… – Он посмотрел туда, куда указывал вытянутый палец девушки. – Да. Я буду очень удивлен, если окажется, что это не минутная стрелка часов. Больших часов, предназначенных для установки снаружи дома, очень солидных, с открытой стальной рамой – скажем, таких, какие Карвер изготовлял для сэра такого-то.