Окончательной и невыносимой трагедией для меня стало то, что, как все бесчисленные мертвые, Гас раз и навсегда разжалован из мыслящего в мысль.
Огастус подошел к нему и поглядел сверху вниз. – Полегчало? – поинтересовался он. – Нет, – буркнул Айзек, тяжело дыша. – В том-то и дело, – сказал Огастус и взглянул на меня. – Боль хочет, чтобы ее чувствовали.