Глава 3

Двухмесячные летние лагерные сборы, как и положено, начались первого июля. Кроме новоиспеченных второкурсников, уехавших в отпуск, весь кадетский корпус разбил палатки на плацу. Орри получил новый опыт ночного дежурства в карауле, где ему пришлось столкнуться с излюбленной забавой старших кадетов, которые обожали прятаться в темноте и пугать новых часовых.

Бент теперь был капралом. Он уже трижды заносил Орри в рапорт за разные нарушения. Два из них Орри считал просто выдуманными, а третий – сильно преувеличенным. Джордж настаивал на том, чтобы его друг подал письменное объяснение капитану Томасу, командиру кадетов. Если его доводы будут убедительными, рапорт Бента сочтут недействительным. Но Орри слышал, что Томас был дотошным ревнителем грамотности и изящного стиля письма и порой по целому часу задерживал у себя какого-нибудь бедолагу-кадета, чтобы вместе с ним снова и снова оттачивать одну и ту же фразу. А это уже очень напоминало экзамен у классной доски, поэтому Орри решил оставить все рапорты на себя без ответа и собирать штрафные баллы.

Но все-таки излюбленной мишенью Бента стал Джордж, который самым невероятным образом всегда попадал в прицел злопамятного капрала. Когда младшие кадеты наводили порядок в лагере, Бент доводил Джорджа до изнеможения, заставляя без конца подбирать камешки и расправлять стебли травы, которые казались ему согнутыми. К немалому восторгу Бента, Джордж не слишком умел сдерживаться и собирал штрафные баллы (кадеты иногда называли их «кожурки») с огромной скоростью. Очень быстро он набрал их в три раза больше, чем Орри.

Несмотря на тесные палатки, дурную пищу и непрестанные поддразнивания нескольких старшекурсников, которых раздражало в новичках абсолютно все – от их манеры отдавать честь до их предков, – походная жизнь приводила Орри в восторг. Он наслаждался пехотными и артиллерийскими учениями, занимавшими основную часть дня. А вечерние парады, за которыми наблюдали гости из гостиницы, становились великолепной демонстрацией воинской доблести, заставляя забывать обо всех тяготах изнурительной муштровки.

Раз в неделю для кадетов устраивались танцевальные вечера. Чтобы всем приглашенным дамам наверняка хватило достойного партнера, Академия предложила слушателям услуги учителя танцев из Германии. Джордж не пропускал ни одного бала, если только не стоял в карауле. Новичкам не возбранялось общаться с дамами, но, разумеется, их всегда оттесняли старшие. Несмотря на это, Джордж всегда веселился от души и несколько раз даже позволял себе прогуливаться с какой-нибудь девушкой на виду у всех, совершенно обдуманно нарушая правила, которые налагали определенные ограничения на слушателей его ранга.

Как-то раз после такого вечера Джордж забрался в палатку, источая аромат сигар. Орри еще не спал, и Джордж стал уговаривать друга пойти вместе с ним на танцы на следующей неделе.

– Да из меня никудышный танцор. – Орри зевнул. – У меня никогда не хватало смелости как следует держать девушку. Наверное, моя беда в том, что я привык смотреть на женщин как на предмет поклонения издали, как на статую.

– Глупости! – прошептал Джордж. – Женщины созданы для того, чтобы их трогали и чтобы ими пользовались. Ну, скажем, как уютными старыми зимними перчатками. Им это нравится.

– Этого не может быть, Джордж! Женщины устроены совсем не так, как мужчины. Они нежные существа. Утонченные.

– Они только притворяются нежными и утонченными, когда им это на руку. Поверь, Орри, женщина хочет того же, что и мужчина. Она просто не позволяет себе признаться в этом, вот и все. Тебе лучше избавиться от такого романтического взгляда на слабый пол, а то однажды какая-нибудь прелестница разобьет тебе сердце.

Орри был склонен поверить другу. Но на танцы тем летом все-таки не ходил.

В конце августа вернулись отпускники, и все кадеты снова перебрались в казармы. В тот день старшие вволю пользовались бессловесными «плебеями» как вьючными животными, заставляя их таскать свои вещи. Капрал Бент, разумеется, выбрал для этого Джорджа, и тому пришлось совершить четыре перехода с тяжелым грузом по жаре в девяносто восемь градусов. В начале пятого захода Бент приказал Джорджу бежать. С трудом переводя дыхание, Джордж поднялся до середины лестницы в Северных казармах и потерял сознание.

Он в кровь разбил лоб, когда катился по ступеням до нижней площадки. А Бент даже не извинился и не выразил сочувствия. Вместо этого он внес Джорджа в рапорт, обвиняя в порче по небрежности вещей старшекурсника. Орри настаивал на том, чтобы его друг написал объяснительную, но Джордж отказался.

– Тогда мне придется признать, что я хлопнулся в обморок, как какая-нибудь девица, – сказал он. – Не хочу, чтобы это оказалось в моем личном деле. Но ты не волнуйся, с этим мерзавцем я расквитаюсь. Если не на следующей неделе, то в следующем месяце или в следующем году.

Орри и сам уже начал подумывать о том же.

* * *

Утренние стрельбы, вечерние стрельбы, флейты и барабаны – все эти звуки теперь стали для них вполне привычными и даже приятными. Больше всего Орри нравился барабан, который не только служил чем-то вроде часов, но и напоминал юноше, зачем он здесь. Бравурная дробь подбадривала его, когда во время классных занятий он попадал в трудное положение, а случалось это почти каждый раз, когда он стоял у доски.

Утром «плебеи» получали задание по математике, а днем – по французскому языку. Вначале группы были собраны в произвольном порядке, но в конце первой недели новых кадетов рассортировали. В математической группе Орри оказался вторым снизу в списке. В группе французского он был в самом низу – среди «бессмертных», как называли таких кадеты.

Занятия по французскому в его отделении вел лейтенант Теофиль де Оремийо, который родился во Франции и был французом от макушки до пят. Он весьма критично относился к произношению и способностям своих учеников, и выставляемые им оценки говорили об этом.

Успехи классов объявлялись раз в неделю на параде. Некоторые кадеты то опускались на нижние строчки в группе французского, то поднимались выше, и только Орри оставался на месте. Это заставило де Оремийо спросить юношу о его семье. Орри был вынужден сказать, что основатель рода Мэйнов был французом.

– Значит, ваши родные наверняка говорят на этом языке?

– Мне очень стыдно признаваться, но никто не говорит. Моя мать может немного читать, а сестрам взяли учителя французского, но это все.

– Боже мой! – воскликнул преподаватель, носясь по комнате. – Чего от меня ждут? Как можно учить варваров? С тем же успехом я мог бы попытаться научить мсье Аттилу расписывать посуду!

После того разговора их отношения стали еще более натянутыми. Как-то в октябре, когда Орри на занятии читал особенно плохо, де Оремийо взорвался:

– Позвольте сказать вам кое-что, мсье Мэйн! Если бы мсье Христос спросил меня: «Мсье де Оремийо, хотите ли вы слушать, как говорит по-французски мсье Мэйн, или хотите отправиться в ад?», я бы Ему сказал: «Я хочу в ад, s’il vous plait, мсье Христос» Садитесь. Садитесь!

На следующий день Орри начал практиковать свой французский чтением вслух. Он делал это, когда оставался в комнате один. Через два дня его застал за этим занятием проныра Бент, который не переставал зорко следить за друзьями. Уроженец Огайо ворвался в комнату и потребовал объяснить, что происходит. Выслушав Орри, капрал фыркнул:

– Вы тут гостей принимаете, сэр. Развлекаетесь?

Орри покраснел:

– Нет, сэр. Посмотрите сами, сэр…

Но капрал уже вышел за дверь. И внес Орри в рапорт за попытку обмануть старшего по званию.

На этот раз Орри написал объяснительную. И после неловкого разговора с капитаном Томасом рапорт Бента был аннулирован. Позже Орри сказали, что, узнав об этом, Бент пришел в бешенство и ругался добрых десять минут.

* * *

Осень прошла быстрее, чем ожидал Орри. Войсковые учения, строевая подготовка, классные занятия и бесконечная зубрежка отнимали почти все время. Система обучения Вест-Пойнта была построена так, чтобы у кадетов не оставалось ни одной свободной минуты. Только днем в субботу «плебеи» были вольны делать что угодно, но часто это время уходило на дополнительные дежурства в карауле, чтобы отработать полученные замечания.

В дурную погоду караульная служба превращалась в сущее наказание. Суперинтендант Делафилд по прозвищу Старый Дики имел очень странные представления об экономном хозяйствовании. Например, он не разрешал выписывать новичкам теплые шинели до окончания январских экзаменов. Зачем выдавать кадету дорогую шинель, которую он может увезти с собой, если его отчислят? Поэтому под осенними дождями, а то и снегопадами новоиспеченные кадеты стояли в карауле в одних тонких и невероятно замызганных «дежурных» мундирах, которые всегда имелись в караульной будке и копили на себе грязь и паразитов год за годом.

Джордж по-прежнему не слишком много занимался, но всегда оставался первым или вторым и по математике, и по французскому. Он уже набрал сто десять замечаний, у Орри было девяносто три. И две трети из них обеспечил Бент.

С приближением январских экзаменов постоянное преследование уроженца Огайо поутихло. После отбоя Орри стал пробираться в комнату Тома Джексона, и они вместе занимались при слабом свете углей в камине.

Орри считал Джексона очень способным от природы, но, несмотря на блестящий ум, рутинные занятия в классе давалась виргинцу с большим трудом и каждая заработанная им хорошая отметка стоила ему неимоверных усилий. И все же он был полон решимости добиться успеха, и многие его товарищи уже заметили в нем эту необычную целеустремленность, за которую он даже успел заработать прозвище Генерал.

Правда, иногда Джексон казался Орри слегка тронутым. Он вдруг мог ни с того ни с сего застыть в неподвижной позе и просидеть так целых пять минут, чтобы, как он говорил, его внутренние органы «как следует встали на свои места». Джексон был просто помешан на своем здоровье.

Если Джордж писал домой лишь от случая к случаю, то Орри отправлял письма часто и постоянно, столько же получая в ответ. Однако с приближением декабря даже строчки, написанные его родными, не могли развеять печаль. Орри никогда раньше не встречал Рождество вдали от дома и очень переживал разлуку. Даже Джордж, который редко показывал свои чувства, признался, что сильно скучает по дому. Наконец наступило Рождество, и хотя капеллан провел трогательную и воодушевляющую службу в церкви, а в столовой был накрыт праздничный ужин, большинство кадетов чувствовали себя в этот день одиноко.

Вскоре начался холодный январь. Приближались экзамены, да еще серое небо только добавляло мрачного настроения и без того приунывшим кадетам. Гудзон начал замерзать, но Орри едва ли замечал это. Даже стоя в карауле в снежную вьюгу, он думал лишь о том, как бы не срезаться на экзамене по французскому.

И ему все-таки удалось как-то пережить эту пытку у доски. Когда объявили результаты экзаменов, он вопил от радости, а менее везучие кадеты молча укладывали свои сундуки. Шестнадцать новичков отправились по Кентерберийской дороге. А оставшиеся приняли присягу, подписали заявления о зачислении и получили наконец кадетские шинели.

* * *

Февраль успел состариться едва ли на пару дней, когда Джордж сделал своему соседу по комнате неожиданное предложение:

– У меня закончились сигары. А мы ведь так и не отпраздновали по-настоящему наш блестящий успех на экзаменах. Давай сбежим к Бенни.

Орри посмотрел на окно. Лунный свет падал на морозные узоры на стекле; в комнате было холодно, несмотря на горящий камин. Гудзон уже почти полностью замерз.

– В такую погоду? И в такой час?

Орри с сомнением посмотрел на Джорджа. Вскоре должен был прозвучать сигнал отбоя.

Джордж спрыгнул с кровати, он перед этим читал какой-то роман.

– Ну конечно! Должны же мы посетить это прославленное место. Мы просто обязаны устроить себе праздник. Где твой авантюрный дух? – Он уже надевал новую шинель.

Орри хотел отказаться, но последние слова Джорджа задели его. Через полчаса после отбоя они прокрались вниз по железной лестнице, проскользнули мимо караульных и помчались к реке под ледяным ветром.

Спустившись по тропе вдоль обрыва, друзья попытались пробиться сквозь сугробы и замерзшие кусты у берега. Это оказалось нелегко. Джордж прищурился, всматриваясь в сверкающее белое пространство слева от них:

– Было бы легче пойти по льду.

– Думаешь, он достаточно толстый, выдержит нас?

В голубых глазах Джорджа отразился свет луны, повисшей над верховьями Гудзона.

– А вот и узнаем.

Орри последовал за другом, кляня себя за свою вечную осмотрительность. Разве офицеру, который, возможно, поведет людей в бой, можно быть таким рохлей? Он шагнул на скользкий лед и услышал резкий треск.

Джордж, шедший впереди, остановился:

– Что это было?

Орри всмотрелся в черную громаду обрыва:

– Мне показалось, звук шел оттуда.

– Тебе не кажется, что за нами кто-то следит?

Орри огляделся по сторонам. На освещенном луной льду они были прекрасно видны с берега.

– Ну, теперь уже поздно об этом тревожиться.

Джордж согласился. Они пошли дальше. Несколько раз лед угрожающе потрескивал, он действительно был еще слишком тонок для таких прогулок. Но никаких признаков слежки они так и не заметили и уже очень скоро заглядывали в окно уютного, освещенного светом камина маленького питейного заведения Бенни Хейвена на берегу реки. Зябко потирая ладонями и подышав на них, Джордж весело сообщил:

– Нам везет. Старших кадетов не видно.

На самом деле в тот вечер в таверне вообще не было военных, а только двое мужчин из деревни Баттермилк-Фолс, находившейся на отвесном берегу по соседству. Добродушный хозяин заведения, черноволосый и большеносый Бенни Хейвен, чертами лица похожий на индейца, продавал пиво, вино и напитки покрепче дольше, чем могли бы припомнить кадеты или захотели бы знать офицеры. Бенни сердечно приветствовал двух новых гостей. Деревенские окинули их мрачным взглядом.

Джордж заказал три сигары и две кружки пива. Друзья уселись за столик в углу у окна, откуда был виден склон. Если бы показался кто-нибудь из старшекурсников, они успели бы сбежать через задернутую занавеской дверь возле большой каминной трубы, сложенной из плитняка. Орри немного расслабился, наслаждаясь вкусом пива и ароматными запахами, доносящимися из кухни. Он заказал жареную ветчину и хлеб.

После того как Бенни принес еду, ему захотелось поговорить. Он тепло приветствовал Орри, который был здесь в первый раз, но, услышав южный акцент, не мог удержаться от вежливого вопроса о том, что юноше известно о планах его земляков на присоединение Техаса. Значит ли это, что некоторые политики страстно желают добавить к Союзу еще больше рабовладельческих территорий?

Орри слишком часто слышал подобные речи, чтобы обижаться на них. Кроме того, его брат Купер, к большому неудовольствию их отца, говорил, что это правда. Пока он думал, как лучше ответить хозяину таверны, тот вдруг хмуро посмотрел на занавешенную дверь. Из кухни донесся какой-то шум. И за мгновение до того, как отдернулась занавеска, Орри уже все понял по встревоженному лицу Джорджа. В проеме двери стоял капрал Бент собственной персоной, в занесенной снегом шинели и с красным от мороза лицом.

– Так-так, сэр, и что же у нас здесь? Парочка преступников, очевидно, – заявил Елкана Бент со злобной ухмылкой.

Орри бросило в дрожь. Он точно знал, что приход Бента не случаен. Наверняка это его они слышали по дороге сюда. Сколько же ночей он следил за ними, выжидая такой возможности?

И вдруг Джордж швырнул в капрала пустую пивную кружку. Бент взвизгнул и пригнулся, чтобы избежать удара.

– Беги! – крикнул Джордж и метнулся к двери, как пушечное ядро.

Орри помчался следом, а из головы у него не выходила глупая мысль: они ведь не заплатили по счету.

* * *

На одном из самых глубоких снежных заносов вдоль берега Джордж споткнулся. Орри остановился, побежал назад и помог другу подняться. Он увидел, что Бент неуклюже ковыляет сзади, а в дверях таверны стоит Бенни Хейвен и весело наблюдает за ними. Похоже, неоплаченный счет его совсем не беспокоил.

– Ну же, Джордж! – выдохнул Орри, когда его друг снова поскользнулся и забарахтался в снегу. – Теперь этот сукин сын точно получит наши головы.

– Нет, если мы его обгоним.

– Он все равно подаст рапорт, и мы не сможем солгать.

Орри уже едва дышал, но они продолжали карабкаться вверх по склону. Кодекс чести Академии уже был вбит в них окончательно и бесповоротно.

– Думаю, не сможем, – согласился Джордж.

Грузное тело Бента мешало ему, и он сильно отставал. Но Орри и Джорджа снова задержал кустарник. Замерзшие ветки хлестали по лицам и ломались с оглушительным треском ружейных выстрелов, когда юноши на бегу наталкивались на них. Вскоре Джордж крикнул, что надо поворачивать. Перепрыгнув через низкие заросли, он приземлился на лед. Орри увидел, как освещенная луной поверхность треснула и просела.

– Может, если мы напугаем его как следует, он не станет подавать рапорт, – предложил Джордж. – Он ведь тоже вышел после отбоя, не забывай.

Орри не ответил, просто продолжал бежать. В логике Джорджа чувствовался какой-то изъян, которого он никак не мог уловить.

Идти здесь было опасно. С каждым шагом Орри ощущал, как лед отступает под ногами. Оглянувшись, он увидел, что Бент, спотыкаясь и пошатываясь, продолжает преследовать их, он был похож на огромную темную кляксу на светлой плоскости реки.

– Еще двадцать ярдов, и мы будем на тропе! – крикнул Джордж, взмахивая рукой.

В это мгновение позади них раздался крик.

Джордж резко остановился и всмотрелся в темноту.

– О боже… – выдохнул он.

Орри чуть не наткнулся на друга, оборачиваясь. Надо льдом виднелась только половина чернильного пятна. Руки Бента неловко взлетали вверх. Ночную тишину рассекали испуганные крики.

– Он провалился! – воскликнул Орри.

– А чего еще ждать при его-то весе? Идем!

– Джордж, мы не можем его здесь бросить. А что, если он утонет?

Крики Бента стали еще громче. Джордж скривился:

– Я боялся, что ты так скажешь.

– Послушай, я не верю, что ты вот так вдруг взял и потерял совесть…

– Заткнись и пошли! – огрызнулся Джордж, поворачивая назад. Он был вне себя от ярости и чувствовал, что добром это не кончится.

Вдруг Орри увидел, что Бент погружается в воду. Они побежали еще быстрее. Уже скоро голова Бента исчезла. Его фуражка поплыла по воде, блестящий козырек сверкнул под луной. Когда друзья подбежали к пролому во льду, голова капрала снова показалась над поверхностью реки. Бент потянулся к ним, с визгом разбрызгивая воду.