Воздух в помещении галереи звенел, гудел и трясся от напряжения их мускулов, сердец, яиц, позвоночников, голов, черных густых волос, пота, их грубого низкого баса и тенора, их мужской мочи.
– Э-эй! Кому-то надо в туалет! – выкрикнул трансгендер.
– Это я! Ребята, это я виноват! – Философ побежал за угол.
Постепенно, где-то через один час непрерывного остервенелого танца одиночества истинных мужчин, круг распался.
И уже лежа на диване, трансгендер изрек:
– А давайте создадим наш клуб – клуб Четырех одиноких сердец!
Но его прервал музыкант:
– …Я не согласен. У меня есть женщина, и потом – этот клуб уже был у «Beatles», – очень тихо проговорил он.
– Да иди ты к черту, музыкант! Давай, Аполлон, жги! – подбодрил трансгендера политик. – Как ты его назовешь? – И затаил дыхание.
– Назовем его мы. И звучать он будет так…
– Союз Четырех?
– Не-е-ет.
– Земля Аполлона?
– Греческий сувенир! – победоносно изрек трансгендер.
– Браво! Ну ты молоток, четкий мужик! – восхитился политик.
– Что-то, что-то без меня тут решили, – ворвался в комнату философ.
– Пока ты был в комнате задумчивости целых три часа, мы придумали название нашему объединению – «Греческий сувенир»! – ответил посерьезневший музыкант.
– О! Как замечательно! «Греческий сувенир»! Так ведь это в традиции всех поэтических и рыцарских орденов. Очень хорошо! Давайте я сейчас сяду и напишу устав нашего Ордена!
– Ордена?! – задал вопрос удивленный трансгендер.
– Ну, конечно, у нас все будет по-взрослому! Перестаньте, это все очень просто! Пишем:
ГЕДОНИСТИЧЕСКИЙ ОРДЕН
«ГРЕЧЕСКИЙ СУВЕНИР»
Двадцать второе апреля. Год две тысячи двадцать второй.
Место: проставим по требованию. Состав участников:
1. Аполлон.
2. Музыкант.
3. Политик.
4. Философ.
Постановляем на общем собрании, что количество участников неизменно отныне и во веки веков.
Основная задача нашего Ордена:
– преумножение стройных мужских тел,
– изгнание жира из пресса,
– строительство элегантных мускулатурных созвездий на наших телах,
– развитие умственных, волевых качеств.
– Ну вот. Так кратенько, – закончил писать философ.
– Давай мне бумагу, я подпишу. Я все-таки и политик, и сенатор. Печать всегда с собой таскаю, – и он дохнул на печать и отжал оттиск на бумагу.
– Послушайте, а как же с бабами? Ведь я женат, – испуганно проговорил музыкант.
– Что указано в уставе нашего ордена, то и есть на деле! Ничего иного не возбраняется, если не указано в уставе. Стало быть, можешь делать все, что захочешь. Самое главное – преумножить красоту своего единственного, несравненного мужского тела!
– А… Теперь понял, – поблагодарил музыкант. – Слушайте, а мы не на импульсе это делаем? Ну, в смысле, мы не упоролись?
– Это с виски… двадцатилетнего? – ответил трансгендер.
– А у меня зеленый чай! – радостно хлопнул философ.
– А у меня… водка! – крикнул политик.
– А ты что налил себе, музыкант, а?!
– Тебе-то не все равно? Виски, виски, на-на, понюхай! Народный избранник! – смеясь, поднес стакан с алкоголем к носу политика музыкант.
– Это что ты слушаешь, а? Дай послушать, – попросил его политик.
– Это – Nigel Stanford! Ну, вам это не понять, – высокомерно поставил точку музыкант.
– Слушай, музыкант, а ты чего такой высокомерный?.. Не понять… А ты дай послушать – я не глухой, и Брайана Ино вашего слушал! – обиженно-агрессивно произнес политик. – Знаю я вас, музыкантов, этакие аристократы! Больше других понимают в своем деле… Ну и понимай! Никто твоего аристократического понимания не отбирает! Вечно на пафосе, как бабы! – Политик встал и отошел от музыканта.
– Уважаемые, не ссорьтесь! Нас объединяет одно мощное и сильное чувство…
– …Которое мы должны суметь распределить на целых сто дней, – съязвил музыкант. – А мне надо на репетицию! У меня гастроли!
– Вот надоедливый какой! – отпарировал политик. – Сказано тебе, закрыты мы!
– А я сбегу!
– Как ты сбежишь?.. Вокруг нас зона поражения…
– Как так?
– Ты это про что, сенатор? – Все встревоженно уставились на политика.
– А вот так! Не хотел вас тревожить и беспокоить вашего, нашего мужского праздника! Ах, как тошно на душе! Дайте выпить!
Ему наливают.
– Мы же на острове! Ну вот здесь рядом зоопарк частный. И там всех животных срочно уничтожили… санитарная зона… Мы в ней…
– Охренеть…
– Нет! Ну это надо?!
– Долбаный остров! И кто придумал здесь и зоопарк, и галерею, и всякую дребедень построить?..
– М-м-м… Как вкусно… Такие приятные желудочные ощущения, и в области ягодиц тоже… А это все они – сенаторы! Пилили государственный бюджет и все территории пораздавали под разные объекты, – серьезно проговорил трансгендер.
– А ты не шутишь, маэстро? – ошарашенный философ переспросил у политика. – Я хоть и философ, но понимаю многое и многое знаю…
– Перестаньте вы… все тут… закудахтали… как бабы… Самому тошно… – Депутат обхватил голову руками и рухнул на стул.
Трансгендеру надоел этот безумный разговор, и он, отделившись от всех, подошел к книжному шкафу, связал две пачки книг в стопки, нашел швабру, отделил от швабры щетку и привязал палку к пачкам книг – начал качаться.
– Во! – поднял большой палец музыкант. – Молодец! Не унываешь никогда! Тебе и музыка не нужна для поднятия духа!
– Кислые рожи ваши видеть не хочу… – спокойно и с достоинством произнес трансгендер. – Были бы вы умными – нашли бы себе занятия по душе… или по телу.
– А ведь верно! – ударил себя по лбу философ. – Зачем унывать? Надо чем-то заняться стоящим! – И аккуратно сполз с дивана, пошел стирать свои носки. – Мужики, давайте мне ваши носки, я постираю все за один заход! Ведь мужчины – это лучшие хозяйки!
– И не только! Это лучшие повара и кулинары! Лучшие автогонщики! Лучшие строители! – Приободренный политик затарахтел.
– И лучшие музыканты! – радостно добавил музыкант.
– Мы вообще красавчики! – подытожил трансгендер, и все дружно из разных углов галереи рассмеялись.
В помещении постепенно распространился дух радости и добра. А дух напряжения, злости, недоверия, уныния сам по себе куда-то ушел, растворился, исчез!
– Думаю… Так на нас непонятно влияют стены. Точнее, эти картины… Наследие предков контролирует наш мозг. Наше поведение, – продолжил мыслить трансгендер.
– Думаю, вы правы, уважаемый. Абсолютно в дырочку! – высказался философ. – Надо что-то придумать с этими картинами… – И внимательно посмотрел на политика.
Политик очень медленно, испуганно поднял голову и посмотрел на философа. Философ смотрел долго, его взгляд укорял, подавлял политика, делал ему нравственное внушение: «Ну что же ты? Ответь мне что-нибудь?»
– Это я их развешивал, – спокойно произнес политик. И не спеша начал вставать с дивана округлой формы, который, скорее, был бесформенным по современным дизайнерским решениям. Простые вещи в быту также были неприглядными: тарелки, кружки, чашки, ложки из серой глины, стол и стулья из металлического профиля уродливой формы – все вещи напоминали как бы: «Мы из экостиля». То есть – ни о чем.
– Я их развешивал – я их и сниму, – виновато простонал политик.
– А все-таки странно… Что? Ни одной картины американского художника не нашлось? – неожиданно задал вопрос музыкант. – А ведь у нас богатая школа живописи, несмотря на то, что история нашей страны насчитывает всего, – и он стал загибать пальцы на одной руке, – всего пять или шесть… Нет, пять… веков… – удовлетворенно разогнул пять пальцев на одной руке, а на второй обратно согнул палец.
– Секундочку, секундочку, то есть пьяный куратор – это вы? – перехватил нить разговора философ.
– Да! Это – я! – признался политик.
– А… Ведь есть же процедура досмотра, атрибуции художественных ценностей с занесением в реестр. Нужен второй представитель, точнее – несколько представителей, – пытался грузить информацией философ.
– Да отстань ты! – И политик полез резко срывать картины.
– Прекратите, что вы делаете! Нужны специальные рабочие, стремянки, лестницы, инструменты – пассатижи, резак, ножницы… – парировал философ.
– Смотри не подавись знаниями! – злобно, с ожесточением, рьяно огрызался политик и продолжал лезть на стены.
– Не дам! Не дам уродовать Гейнсборо! За нас с вами спросят! И спросит, между прочим, ваша родная партия! – выдохнул последний аргумент философ.
«А ведь верно, черт, он прав!» – И политик медленно осел и прекратил срывать картины.
– А что же делать?
– Погодите, погодите, надо остыть, все на нервах… – Задыхаясь, философ снял очки и стал их протирать.
– Для начала расскажи нам, откуда у тебя это богатство, – спокойно задал вопрос трансгендер. – Наверное, опять афера? У вас там в партиях всегда аферы… Одно и то же… Одно и то же… Каждый день… Никакой красоты в душах! Где же быть тут красивому телу? А нигде! Совесть грязная – страх заедаешь в ресторанах ведрами еды… А я, наивный дурачок, душу тут перед ним расковыривал, про Аполлона рассуждал, про идеальный пресс мечтал! Все как всегда, – трансгендер продолжал качать мускулы рук.
– Да… Это… Из арестованных картин… Подпадают под предметы роскоши… – начал неохотно политик.
– Так… Продолжай… – тихо проговорил трансгендер.
В галерее воцарилась полная тишина.
– Ну… Вы знаете, что… в мире неспокойно… в каких-то местах… и это… это… – Он встал и замолчал, как осел.
– Это картины в залоге из арестованных, – продолжил мысль трансгендер.
– Это как? – спросил музыкант.
– Ну… У русских олигархов отобраны под арест по всему миру, потому что они, русские олигархи, поддерживают правительственный, недружественный нам режим, – выдавил из себя политик. – Со всяких там выставок, на таможнях, в галереях. Аресты.
– Да!
– Так… Уже яснее. А документы на них как оформлены? – задал следующий вопрос трансгендер.
– Никак. С таможенником выпили в аэропорту Даллеса…
– Вы смотрите, да ты нас в политику втягиваешь?! – агрессивно задал вопрос музыкант. – Мне проблемы с законом не нужны! У меня перелеты по всему земному шару…
– Да погоди ты, музыкант, – остановил его трансгендер. – В общем, ты в преступном сговоре с властями штата?
Политик горестно кивнул.
– Так…
Все вдруг ясно и отчетливо поняли – надо бежать из галереи, надо бежать с острова. А куда бежать? Санитарная зона! Расстрел!
– Здесь неподалеку от галереи шахта с ракетами… – уйдя в себя, промычал политик и спрятал глаза.
Воцарилось немое безмолвие стен. Даже стены замолчали…
Первым из «комы» вышел трансгендер.
– То есть ты хочешь сказать, что это был план? У тебя изначально был план? Ты нас сюда специально заманил? – Догадка, как молния, пронзила мозг трансгендера. Он опустил штангу из книг. Взял полотенце и начал им обтираться.
– Ты нас испытываешь, как подопытных обезьян?
И все сгрудились вокруг политика.
– Это не я.
– А кто? Кто, скажи нам, заставил тебя собрать нас здесь всех вместе?! На верную погибель! – кричали все трое.
Политик закрыл себя руками, боясь, как бы его не побили.
– Меня заставили!
– Кто? Назови имя!
– Назови имя! Кто? Скажи нам!
– Назови по-хорошему, – произнес трансгендер. – Иначе философ сейчас внесет поправку в наш устав: «Любого, кто отступится от клятвы верности гедоническому ордену “Греческий сувенир”, ждет казнь».
– Философ… – повелительно потребовал трансгендер.
– Я записал…
– Ну что? Политик, говори! Кто тебе нас заказал?
И трое встали в круг позора и казни, обрамляя ссутулившееся тело политика.
– Трансгендер, – в отчаянии начал политик. – Ты же умный, ты все понимаешь…
– Допустим. Расскажи нам, кто ты есть на самом деле. Бежать тебе некуда – тебя бросили свои же подыхать в этом дерьме вместе с нами. Один – телесно красивый. Эталон красоты. Другой – величайший композитор тяжелой музыки. – И на этих словах музыкант встрепенулся. – Да, да, я узнал тебя, музыкант! Ты знаменит своей музыкой «Вечерний ноктюрн»! Я слушал его очень часто… Дальше. Третий – философ. Философ как футурист, как мыслитель будущего! No-no FUTURE! NO FUTURE! Черт побери, как же актуален «SEX PISTOLS»! – горячо воскликнул трансгендер.
– То есть все три среза общества, которые отвечают за тело, душу, общество в целом – должны быть уничтожены?
– Я этого не говорил… – со стыдом в голосе выдавил из себя политик.
Музыкант не выдержал:
– Мужики, надо искать выход. Родненькие, у меня гастроли! Меня ребята из группы не поймут!
– И величайшее искусство живописи тоже должно быть уничтожено? Вы там все с ума посходили, что ли? – зло спросил трансгендер.
– Какой тяжелый разговор! – Философ не выдержал. – Какой тяжелый разговор! Я сойду с ума!
– Прекрати скулить, философ! – остановил его трансгендер.
– Это что же? Мужики, мы должны жить в клетке? – пораженный собственным открытием, проговорил музыкант. – Я в жизни никогда не жил в клетке! Никогда! Слышите! Никогда! Я всегда был свободен! И душой и телом! Я – свободный художник! Я – свободный музыкант!
– Кому это интересно? – сдержанно проговорил трансгендер. – Сейчас нигде и ни у кого нет никаких прав!
– Не-ет! Не-ет! Так не пойдет! Так не пойдет! Я так не играю! – агрессивно заключил музыкант.
– Да подожди ты, музыкант… Дай подумать, – сказал трансгендер.
Он сидел и думал, понимал, что от музыканта толку мало – его первого и единственного нужно отсюда выкинуть. Только мешает. И… И у него, возможно, есть будущее. Парадокс?
«Философ… Философ – крепкий мужик. За идею, за искусство жизнь отдаст. Он – на своем месте.
Политик… Политика нельзя отпускать. Эта гнида вместе со мной уйдет под воду: должно же быть воздаяние за грехи здесь и сейчас на этой грешной земле?»
Трансгендер облегченно и незаметно вздохнул. Уже было легче. Он разобрался в ситуации. Хотя бы частично.
На ночь трансгендер расписал план побега музыканта:
– Философ, – он подозвал философа в сторону. – Ты будешь сидеть рядом со связанным политиком и охранять его. Он не должен сбежать. Мы все здесь остаемся. Мы не знаем, что будет завтра. Но мы должны выпустить только одного из нас – музыканта.
– Почему?
– Потому что только он способен дать будущее этой планете. Ты понимаешь, о чем я?
– Не совсем, – растерянно проговорил философ.
– Ну, малыш, соберись, ты же ученый!
– Ха! Я ученый… Ученый – дурак!
– Ну-ну! Не надо! Не унижай себя! Ты способен на подвиг. Ты способен на жертву. Я верю в тебя! Ты – мой герой!
– Как? Трансгендер? Ты что? Это ты – мой герой!
– Перестань! Ты все понял? Политика надо остановить!
– Я понял.
– Ну вот и хорошо. Посиди рядом со мной – мы свяжем с тобой политика. Но вначале я переговорю с музыкантом.
– Музыкант, – трансгендер подошел к музыканту. – Есть разговор.
И трансгендер с музыкантом отошли к окну. И стали они разговаривать. Очень долго разговаривать. Трансгендер задавал вопросы, музыкант отвечал. На лице трансгендера не дрогнул ни один мускул: он был как сама скала, сама сталь. А музыкант оживился. Повеселел. В его жизни наметились перспективы…
«Много счастья не бывает… Только на одного. Счастье всегда есть только на одного. И, спасая его, мы, возможно, спасаем какую-то девчонку, которая влюбится в него и родит ребенка. И тем самым продлит наш общечеловеческий род», – размышления заставили трансгендера действовать.
Он нашел отличную веревку, как раз приготовленную для крепежа картин, и вместе с философом подошел сзади к сидящему политику. Трансгендер подумал, что неплохо было бы его удавить прямо сейчас. Но на такое тяжелое решение даже он – радикально настроенный – не мог пойти.
Они сделали все молча.
Политику заткнули рот кляпом, который сделал из собственного носового платка философ. Усадили на диван.
«Всё – игрушки закончились», – так подумал трансгендер. Так же подумал и философ. Так же подумал политик.
На всех троих внимательно, по диагонали от окна, посмотрел музыкант, и этот тревожный взгляд перехватил трансгендер. Он почувствовал недоброе.
Музыкант…
Этой ночью трансгендер и музыкант собрались бежать.
Точнее, трансгендер должен был обеспечить ему «гуманитарный коридор» – провести через светошумовые растяжки, заграждения с колючей проволкой, сторожевые вышки, автоматчиков, – и его образ трансгендера идеально для этого подходил. Он сможет разыграть любую сценку: и как женщина – защитит, и как мужчина – трахнет. Жизнь – такая сложная и такая простая одновременно! Ты вся состоишь из актерства! Ты вся лжива! Ты вся правдива в своем каждодневном подвиге! Ведь ты каждый день даешь надежду на жизнь!
О проекте
О подписке