Мужчина в черном костюме из «Дисней уорлд» сказал папе, что, если мы пожелаем вернуться в другой день, нас пустят бесплатно.

Этим субботним вечером люди, заходившие в приемное отделение неотложной помощи, привлекали больше внимания, чем передача по телевизору. Появились двое подростков, на вид старшеклассники, у которых в одинаковых местах кровоточил лоб. Они смеялись каждый раз, когда смотрели друг на друга. А еще был старик в блестящих штанах, который держался за правый бок, девушка, говорившая по-испански и нянчившая на руках двух орущих близнецов.

Из дверей с правой стороны вылетела мама, за ней бежала медсестра и еще одна женщина в узкой полосатой юбке и в красных туфлях на высоком каблуке.

– Справка! – выкрикнула мама. – Шон, что ты с ней сделал?

– Какая справка? – спросил папа, но я уже знала, о чем она.

Меня чуть не стошнило.

– Миссис О’Киф, – сказала женщина, – прошу вас, давайте поговорим обо всем в уединенном месте.

Она коснулась маминой руки, но мама будто сложилась пополам, иначе и не скажешь. Нас отвели в комнату с потрепанным красным диваном и маленьким овальным столиком, на котором в вазе стояли искусственные цветы. Я пристально смотрела на изображение двух панд на стене, пока с родителями говорила женщина в узкой юбке, которая представилась Донной Роман, сотрудником отдела по делам несовершеннолетних.

– Доктор Райс связался с нами, потому что переживает из-за травм Уиллоу, – сказала она. – Ее вывернутая рука и рентген показали, что это не первый перелом, так?

– У Уиллоу несовершенный остеогенез, – сказал папа.

– Я уже ей это говорила, – отозвалась мама. – Но она не хочет слушать.

– Не имея заключения терапевта, нам нужно изучить этот вопрос. Мы всего лишь следуем протоколу, чтобы защитить детей…

– Я тоже хочу защитить своего ребенка, – резким, словно бритва, голосом сказала мама. – Поэтому прошу отпустить меня туда, где я смогу это сделать.

– Доктор Райс – профессионал…

– Будь он профессионалом, то знал бы, что я говорю правду, – огрызнулась мама.

– Насколько я поняла, доктор Райс пытается связаться с лечащим врачом вашей дочери, – сказала Донна Роман. – Но вечером в субботу это довольно проблематично. Тем временем я бы попросила вас подписать разрешение и позволить нам провести полное обследование Уиллоу – рентген костей и нейрологическое обследование. Давайте это обговорим.

– Уиллоу вовсе не нуждается в очередных обследованиях, – заявила мама.

– Послушайте, мисс Роман, – вмешался в разговор отец. – Я полицейский. Вы же не думаете, что я стал бы вас обманывать?

– Я уже поговорила с вашей женой, мистер О’Киф, и, конечно, мне нужно будет побеседовать с вами… но сперва я бы хотела пообщаться с сестрой Уиллоу.

Я открыла было рот, но была не в силах ничего сказать. Мама смотрела на меня так, будто пыталась пообщаться со мной телепатически, а я уставилась в пол, глядя, как ко мне приближаются красные туфли.

– Должно быть, ты Амелия, – сказала женщина, и я кивнула. – Почему бы нам не пройтись?

Когда мы вышли в коридор, в дверном проеме появился офицер полиции, похожий на моего отца при исполнении.

– Разведи их по комнатам, – проговорила Донна Роман, и тот кивнул, потом она подвела меня к автомату с конфетами в дальнем конце коридора. – Что бы ты хотела? Я обожаю шоколад, но, может, ты больше любишь картофельные чипсы?

В отсутствие родителей она разговаривала со мной очень дружелюбно, и я немедленно показала на батончик «Сникерс», решив, что нельзя упускать случай.

– Могу поспорить, не о таком отдыхе ты мечтала, да? – сказала женщина, и я покачала головой. – Такое раньше случалось с Уиллоу?

– Да. У нее все время что-то ломается.

– Как же так?

Сначала женщина показалась мне умнее. Разве она не знает, как ломаются кости?

– От падения. Или удара.

– Что за удар? – проговорила Донна Роман. – Кто ее ударил?

Как-то в садике на детской площадке в тебя врезался ребенок. Ты научилась уклоняться, но в тот день не успела.

– Ну… – сказала я, – всякое случается.

– Амелия, кто был с Уиллоу, когда она пострадала в этот раз?

Я вспомнила фургон с мороженым, папу, который держал тебя за руку.

– Мой папа.

Женщина поджала губы и бросила в автомат монеты. Оттуда выпрыгнула бутылка воды. Донна Роман открутила крышку. Я хотела пить, но попросить не решилась.

– Он был расстроен?

Я вспомнила папино лицо, когда мы мчались к больнице, следуя за машиной «скорой помощи». Как он сжимал кулаки, пока мы ждали новостей о переломе Уиллоу.

– Да, очень расстроен.

– Как думаешь, он сделал это, потому что разозлился на Уиллоу?

– Что сделал?

Донна Роман опустилась на колени, глядя мне в глаза:

– Амелия, ты можешь поделиться со мной, что произошло на самом деле. Я сделаю так, что он не обидит тебя.

Наконец я поняла смысл ее слов.

– Мой папа не злился на Уиллоу, – сказала я. – Он не бил ее. Это несчастный случай!

– Такое не должно происходить.

– Нет, вы не понимаете, это все из-за Уиллоу.

– Ни один поступок ребенка не оправдывает насилия, – выдохнула Донна Роман, но ее слова звучали приглушенно.

Женщина направилась к комнате, где держали родителей, и хотя я умоляла послушать меня, она не реагировала.

– Мистер и миссис О’Киф, мы помещаем ваших детей под защиту органов опеки.

– Почему бы нам не пройти в участок и не поговорить? – сказал полицейский папе.

Мама обхватила меня руками:

– Органы опеки? О чем вы говорите?

Твердой рукой, не без помощи полицейского, Донна Роман пыталась оторвать меня от мамы.

– Мы поместим детей в безопасное место, пока все не прояснится. Уиллоу проведет ночь здесь.

Женщина попыталась вывести меня из комнаты, но я ухватилась за дверной косяк.

– Амелия? – разъяренно спросила мама. – Что ты сказала?

– Я говорила правду!

– Куда вы забираете мою дочь?

– Мам! – завизжала я, потянувшись к ней.

– Идем, милая, – потянув меня за руки, проговорила Донна Роман.

Пришлось отпустить косяк, и меня, визжащую и отбивающуюся, вывели из больницы. Я буйствовала пять минут, пока не пришло отупение. Пока я не поняла, почему ты не плакала, пусть и было больно: есть такая боль, от которой не будешь кричать.

Я и раньше встречала слово «детский дом» – в книгах и по телевизору. Тогда я думала, что он нужен для сирот и бродяг, для детей, чьи родители были наркоманами, но не для таких девочек, как я, которые жили в уютном доме, получали кучу подарков на Рождество и не ложились спать голодными. Миссис Уорд, руководившая моим временным приютом, могла оказаться и сама матерью. Судя по фотографиям, покрывавшим каждый сантиметр стен, она и была такой. Женщина встретила нас у двери в красном халате и тапочках, похожих на розовых поросят.

– Должно быть, ты Амелия, – сказала она, распахивая дверь шире.

Я ожидала увидеть ватагу детей, но оказалось, что здесь только я. Она провела меня на кухню, где стоял запах порошка для посуды и вареных макарон. Миссис Уорд поставила передо мной стакан молока и положила на тарелку несколько печений «Орео».

– Возможно, ты голодна, – сказала она.

Хотя так и было, я покачала головой. Взять у нее что-то – словно сдаться.

В моей спальне стояла тумбочка и небольшая кровать, покрытая одеялом с изображением вишенок. А еще телевизор и пульт. Родители не разрешали мне иметь в комнате телевизор. Мама говорила, что это «корень всех бед». Когда я сказала об этом миссис Уорд, она рассмеялась:

– Возможно, и так, но иногда «Симпсоны» – это лучшее лекарство.

Женщина открыла ящик и достала чистое полотенце и ночную сорочку, вдвое больше меня. Интересно, откуда она у нее? Сколько времени провела тут предыдущая девочка?

– Если понадоблюсь, найдешь меня дальше по коридору, – сказала миссис Уорд. – Могу я еще чем-нибудь помочь?

Мне нужна мама.

И папа.

И ты.

Дом.

– Сколько… – выдавила я первые слова, которые произнесла в этом доме. – Насколько я тут останусь?

Миссис Уорд печально улыбнулась:

– Я не могу сказать этого, Амелия.

– А мои родители… они тоже в приюте?

Она замешкалась:

– Что-то вроде того.

– Я хочу увидеть Уиллоу.

– Утром поедем сразу же к ней, – сказала миссис Уорд. – Мы заглянем в больницу. Хорошо?

Я кивнула. Мне так хотелось ей верить. С этим обещанием, вложенным в мои руки наподобие моего любимого мягкого лосенка, я смогла бы проспать всю ночь. Могла убедить себя, что все обязательно улучшится.

Я легла, вспоминая чепуху, о которой ты бормотала перед сном, когда я просила тебя замолчать: «Лягушки глотают с закрытыми глазами. Одним карандашом можно нарисовать линию в тридцать пять миль. Если произнести слово „Cleveland“ наоборот, получится „ДНК уровня С“».

Не сразу, но я поняла, почему ты цеплялась за эти глупые факты, как другие дети не выпускали из рук любимое одеяло: если повторять их снова и снова, на душе становится легче. Может, все дело в том, что я узнавала новое, когда вся остальная жизнь превратилась в сплошной вопросительный знак, а может, эти факты напоминали о тебе.

Я все еще испытывала голод или же странную пустоту внутри. Когда миссис Уорд ушла в спальню, я выбралась из кровати. На цыпочках прокралась в коридор, включила свет и направилась на кухню. Открыла холодильник, позволяя свету и холоду коснуться моих голых ног. Посмотрела на мясо, запечатанное в целлофановый пакет, на сваленные в кучу яблоки и персики в корзине, на упаковки апельсинового сока и молока, выстроившиеся в ряд, как солдаты. Наверху скрипнуло, и я схватила первое попавшееся под руку: буханку хлеба, контейнер со спагетти, горсть печенья «Орео». Я побежала к себе в комнату и закрыла дверь, потом разложила сокровища перед собой.

Сперва я уничтожила печенье. В животе заурчало, и я руками стала заталкивать в рот спагетти, потому что не было вилки. Съела кусок хлеба, потом еще, а вскоре осталась одна лишь целлофановая упаковка. «Да что со мной не так? – подумала я, поймав в зеркале свое отражение. – Кто станет есть буханку хлеба зараз?» Внешне я вызывала отвращение: тусклые коричневые волосы, которые пушились от влажной погоды, широко расставленные глаза, кривой передний зуб, свисающие над джинсами пельмени по бокам, – но внутри я была еще хуже. Мне виделась огромная черная дыра вроде тех, о которых нам рассказывали на естествознании в прошлом году. Она поглощает все на своем пути. «Вакуум пустоты», – называл ее учитель.

Все доброе и хорошее, что видели во мне окружающие, омрачалось темной стороной моей души, жаждущей иметь другую семью. Настоящая я была омерзительным человеком, мечтавшим о жизни, в которой ты бы не родилась. Настоящая я видела, как тебя погружают в машину «скорой помощи», и мечтала остаться в «Дисней уорлд». Настоящая я не знала меры, могла проглотить буханку хлеба за десять минут и хотеть еще.

Я определенно ненавидела себя.

Не знаю, что заставило меня пойти в ванную, смежную с моей спальней, – на стенах там красовались розочки, на раковине лежало фигурное мыло – и сунуть в рот два пальца. По моим венам словно растекался яд, от которого я хотела избавиться. Может, так я наказывала себя. Или пыталась вернуть себе контроль, чтобы порядок был везде. «Крысу не может стошнить», – как-то раз сказала мне ты, и это засело мне в голову. Придерживая волосы рукой, я выплеснула содержимое желудка в унитаз. Кожа покрылась испариной, я тяжело дышала, испытывая опустошенность и странное чувство облегчения от осознания, что да, я смогла хоть что-то сделать правильно, пусть мне и будет хуже, чем раньше. Живот скрутило, на языке осталась горечь, но в этот раз боль была физическая.

На меня накатила слабость. На шатающихся ногах я поплелась в предложенную мне кровать и потянулась за пультом от телевизора. В глазах резало, горло пересохло, но заснуть я не могла. Вместо этого я щелкала по каналам, просматривая передачи об интерьерах, мультики, поздние ток-шоу и кулинарное соревнование «Железного повара». На канале «Ник эт Найт», на двадцать второй минуте шоу Дика Ван Дайка, появилась старая реклама «Дисней уорлд», будто насмешка, злая шутка, предупреждение. Меня словно пнули в солнечное сплетение: я увидела фею Динь-Динь, счастливых людей и семью на аттракционе «Чашки», которой могли бы оказаться мы.

А что, если мои родители никогда не вернутся?

Что, если ты не поправишься?

Что, если мне придется остаться здесь навсегда?

Всхлипнув, я затолкала уголок подушки в рот, чтобы миссис Уорд ничего не услышала. Включила беззвучный режим на телевизоре, глядя, как кружится на аттракционе семья из «Дисней уорлд».