Я хотела, чтобы он горел, она хотела спать в темноте. «Накрой голову подушкой, – говорила я ей, – и тебе будет темно, а я не могу сделать, чтобы было светло».
– Она не собирается…
– Да, собирается. – Он смотрит на меня, его лицо искажено болью. – Она умирает, Сара. Она умрет, может быть, сегодня, или завтра, или через год, если нам повезет. Ты слышала, что сказал доктор Чанс. Мышьяк не лекарство. Это лишь отсрочка неизбежного.
Лечебное воздействие пуповинной крови, аллогенной трансплантации, радиации, химии и ПТРК Кейт уже испытала на себе, и оно истощилось. Она прожила на десять лет дольше, чем мы ожидали.
– Если я буду стричь газон, ну, например, пока не выйду замуж, могу я получить сейчас шестьсот четырнадцать долларов девяносто шесть центов? – спрашивает она.
Но она уже не та женщина, которую я знал, не та, что ездила за город и считала норы луговых собачек, читала вслух списки одиноких ковбоев, ищущих женщин, и клялась во мраке ночи, что будет любить меня, пока луна не упадет с неба.
– Если ты возьмешь сторону Анны, судья решит, что хотя бы один из родителей готов поддержать ходатайство дочери, и вынесет решение в ее пользу.
– Я знаю. Иначе не стал бы этого делать.
Если Анна действительно не собирается отказываться от слушаний в понедельник, давай обсудим твои показания.
– Вообще-то… – Я опускаю взгляд и смотрю на свои руки. – Я собираюсь свидетельствовать в пользу Анны.