Я обнимаю ее в два раза крепче, чем обычно, пытаясь удержать в памяти этот момент так же, как мне нравится рисовать на задней стенке мозга фреску с косыми лучами летнего солнца, чтобы любоваться ею зимой.
Может быть, Кэмпбелл считает, что тут дело в законе, но, вообще-то, дело в моей маме. Я встаю с пола и бросаюсь в ее объятия, которые немного напоминают то место, о котором я говорила раньше, такое знакомое, что, попав туда, ты идеально в него вписываешься.
В рождественское утро я нашла под елкой салазки, компьютерную игру и одеяло из вываренной ткани, которые упоминала в разговорах с мамой, но хомяка среди подарков не оказалось, потому что родители о нем не знали.
– Вы имеете в виду, что если моя клиентка согласится отдать почку, то в дальнейшем будет освобождена от всех прочих медицинских процедур, которые могут понадобиться для продления жизни Кейт?
Но в отличие от Кэмпбелла, который носит этот кабинет, как пальто, которое можно надеть или снять, моя мать выглядит в конторе адвоката чужеродным элементом.
Может быть, есть такое место в вашей жизни, похожее на разъезженную колею на дороге, или, еще лучше, – на продавленный диван. И не важно, что происходит с вами, вы все время возвращаетесь к нему.
– Если бы мы не попробовали мышьяк, то всю жизнь задавались бы вопросом, почему не сделали этого? – Он зачесывает назад светлые волосы, окружающие лицо Кейт. – Она такая хорошая девочка. Всегда делает то, о чем ты ее просишь. – (Я киваю, не в силах произнести ни слова.) – Вот почему она до сих пор с нами, понимаешь. Она хочет получить у тебя разрешение на уход.
Никогда не понимала выражения «потерять ребенка». Родители не бывают такими беспечными. Мы всегда знаем, где находятся наши сыновья и дочери, просто нам не всегда хочется, чтобы они были там.