Закат лет? Что за странное выражение! Закат означает конец, финал, скорое наступление темноты. Отчего-то меня не покидало ощущение, что Ронни ожидал меня здесь найти. Его манера держаться, так он выглядел и на фабричном дворе, и в автобусе, и за кухонным столом, сидя напротив. Раз увидишь этот взгляд и этот вид – и уже не забудешь, даже спустя целую жизнь.

– …поэтому, пожалуйста, поприветствуйте нового жильца двенадцатой квартиры – мистера Габриэля Прайса!

В полной тишине прошло полсекунды, и я услышала свой собственный голос:

– Как Габриэля Прайса?!

Все сдерживаемое дыхание вырвалось с этим возгласом. Скрипнула ножка какого-то стула, кто-то подался вперед, посмотреть. Мисс Амброуз наклонила голову и уставилась на меня.

– К вашим услугам, – Ронни Батлер тронул край мягкой фетровой шляпы.

Он шагнул навстречу, спинка стула врезалась в мои старые кости. Я вновь почувствовала запах той ночи, когда он умер. Я почти могла дотянуться через все эти годы, взять ту ночь руками и унести с собой из комнаты. Пульс бился в горле с такой силой, что я не могла понять, как другие его не слышат.

Ронни взглянул мне прямо в глаза и улыбнулся, и маленький шрам в уголке рта исчез.

Как по волшебству.

– Мы что, уходим?

Я дождалась Элси у дамской комнаты и, едва она вышла, подхватила ее под локоть.

– Уходим, – подтвердила я.

– Давай подождем? Я настроилась на мандариновые дольки…

– Я тебе дома открою целую банку.

– Но как же лотерея? На эту неделю перенесен приз с прошлого раза!

– У меня в нижнем шкафчике коробка печенья, можешь его съесть.

– Дорога не победа, а спортивный азарт, – возразила Элси.

– Слушай, я очень хочу отсюда выбраться.

На дорожке, которая шла по задворкам жилых корпусов, я отпустила руку Элси. Здесь мало кто ходил – по краям скопились желтые листья, и трава, казалось, забыла, что надо расти. Большинство людей предпочитали парадные аллеи с их бордюрчиками и возможностью скоротать время – старики любят компанию. Но я предпочитаю эту тропку. Забытая тропинка, которая может привести к решению проблемы.

В глазах Элси читалось замешательство.

– Фло, что происходит, черт побери?

– Ничего. Ничего не происходит. С чего ты взяла?

Элси опустила взгляд:

– Потому что у тебя руки дрожат.

Мисс Амброуз

– Совсем с катушек съехала, если хотите мое мнение!

Его мнение никого не интересовало, однако диалог для Хэнди Саймона был необязательным условием. Он считал, что мир нуждается в постоянных комментариях, так что он по своей инициативе влезал с объяснениями на случай, если они кому-нибудь пригодятся.

– Хм? – Антея Амброуз разглядывала себя в карманном зеркальце, купленном за способность все увеличивать в десять раз. О покупке она уже пожалела, но отвести взгляд не могла, как невозможно не смотреть на аварию на соседней полосе дороги.

– Вскакивать и так орать! – Хэнди Саймон поволок стол по полу на его законное место. Забытое блюдо сандвичей с яйцом задребезжало на всю опустевшую гостиную. – Как, бишь, ее там…

Мисс Амброуз со щелчком сложила зеркальце, скрывая волнение.

– Флоренс, – подсказала она, – мисс Клэйборн. Боюсь, отправка в «Зеленый берег» для нее всего лишь вопрос времени.

– И как вы их различаете?

Мисс Амброуз бросила зеркальце в сумочку.

– Это моя работа.

Хэнди Саймон взял сандвич с яйцом и отправил в рот.

– Их тут так много, и все похожи одна на другую, – проговорил он, не прекращая жевать. – Если вы не против, я выскочу на улицу, почищу трубы, иначе возникнет затор…

Было время, когда мисс Амброуз задумалась о достоинствах Хэнди Саймона. В конце концов, кроссовки можно вымыть, а волосы подстричь, как показывают в телешоу. Люди покупают новую одежду, делают пробор с другой стороны – и неожиданно преображаются. Тогда мисс Амброуз еще всматривалась в горизонт на предмет потенциального мужа, как потерпевший кораблекрушение ждет спасительного корабля.

– …который помешает эффективному стоку дождевой воды. – Саймон взял еще сандвич. – Что может привести к необратимым повреждениям…

Впрочем, на некоторые корабли садиться все-таки не стоит.

– …и потенциальной угрозе для строений, если срочно не заняться ситуацией.

Иначе тебе всю оставшуюся жизнь будут разжевывать каждую мелочь.

Антея Амброуз направлялась в свою квартиру в дальнем углу пансионата. Она жила отдельно от престарелых, но в ее квартире был точно такой же бежевый палас (мисс Биссель считала бежевый универсальным цветом, который со всем сочетается), и дверь закрывалась с таким же слабым извиняющимся щелчком. Вид из окон точно такой же, и сами окна открывались лишь на крошечную щелочку (опасение, что жильцы станут выбрасываться из окон, распространялось, видимо, и на персонал). Квартира была служебная и предоставлялась вместе с должностью, на которой мисс Амброуз планировала задержаться не дольше года. Она отправляла резюме и в другие компании, и даже один раз ее позвали на собеседование, но в тот день новая старушка решила сбежать еще в пути прямо на светофоре. Антея долго успокаивала бедную женщину и никуда не смогла пойти. А ей даже не перезвонили.

Мисс Амброуз никогда не ходила быстро – не то стыдясь энергично передвигаться в царстве тростей и ходунков, или же старость понемногу пропитывала ее тело, уговаривая присоединяться. Антея не собиралась работать с престарелыми – она мечтала стать стюардессой или пойти в крупное издательство, заняться чем-то гламурным, где можно ходить легко и стремительно. Но жизнь оказалась сродни глубинному течению: как ни старалась Антея бороться и своевольничать, та увлекала ее за собой. Куда проще, думала мисс Амброуз, было бы знать с самого начала, какие у Вселенной на тебя планы. Сколько бы сил это сберегло! Вместо бесцельного барахтанья можно было бы уверенно плыть к своей цели, игнорируя искушения, отвлекающие моменты – и других пловцов, которые борются с приливом.

На территории было тихо. Мисс Амброуз прошла мимо скамеек и пустой беседки, бросив взгляд на японский садик. Она целую вечность убеждала мисс Биссель, что это стоящая идея. Она прочла в журнале, что японские сады якобы помогают обрести внутренний покой и склоняют к внутреннему созерцанию, но мисс Биссель возражала, что неразумно поощрять здешних обитателей углубляться в себя, в их-то возрасте.

Вообще-то, мисс Биссель сказала только: «Я так не думаю, Антея», и мисс Амброуз потратила массу сил, чтобы хотя бы затеять дискуссию. Она редко спорила с мисс Биссель, но в этом случае настаивала на своем несколько месяцев, и начальница в конце концов сдалась. Правда, от фонариков пришлось отказаться из-за мотыльков. Мисс Амброуз гадала, заходит ли кто в этот сад или он просто служит гигантским японским памятником тем временам, когда ей казалось, что она сможет что-то изменить. Сейчас в саду, конечно, никого не было – в это время дня в «Вишневом дереве» безлюдно. Жильцы дремлют перед своими радиолами и чашками остывшего чая. Здесь привыкли спать на ходу, и было очень привлекательным поддержать традицию. Каждый день мисс Амброуз боролась с собой: борьба шла между отрицанием и принятием. Принятием того факта, что хотя в ее квартире и нет поручней, но на стене сколько угодно места, чтобы их привинтить.

Свернув за угол, мисс Амброуз увидела Габриэля Прайса. Он сидел на самой последней скамейке у ее двери под серым и тонким, как бумажный лист, небом, вольготно откинувшись на спинку скамьи. Мисс Амброуз не ожидала увидеть человека, бодрствующего в такой час, и у нее вырвался возглас удивления. Подойдя поближе, она разглядела улыбку на лице нового жильца, но Антея уже начала понимать, что с Габриэлем Прайсом ни в чем нельзя быть уверенной.

– Мисс Амброуз!

– О, зовите меня Антея, мистер Прайс!

Он промолчал, но мисс Амброуз решила не отступать:

– Удивлена увидеть вас на прогулке. Большинство наших жильцов в это время отдыхают.

– Я не верю в пользу отдыха, мисс Амброуз. Для праздных рук дьявол всегда найдет занятие, согласны?

Мисс Амброуз затеребила застежку серьги.

– Хотя откуда вам это знать, конечно. Крутиться тут круглые сутки… Могу себе представить.

– Ну, я бы не сказала. Я…

– Вы прекрасно справляетесь. Взять хотя бы, как вы разрулили маленькую неловкость в общей гостиной.

– С мисс Клэйборн? Ну, разве что…

Прайс снова улыбнулся.

– Они ведь становятся такими странными, эти престарелые. – Он говорил будто о первобытном племени, за которым наблюдал со стороны. – Легко путаются, бестолковые…

Мисс Амброуз хотела понимающе кивнуть, но отвлеклась, когда Прайс непринужденно вытянул руки по спинке скамьи. Свет падал так, что морщины на его лице исчезли, а седина в волосах стала незаметной.

– Сколько, говорите, вам лет, мистер Прайс?

– А я вам этого не говорил, мисс Амброуз. – Он поправил мягкую фетровую шляпу и поднялся со скамьи так легко, будто кто-то ему помог. – Я еще не готов к «Умирающему свету»^[3]…

– О нет, конечно нет…

– Но молодая женщина вроде вас не может ничего об этом знать.

Щеки мисс Амброуз запылали. На языке теснилось слишком много слов, но, пока она складывала из них предложение, Прайс уже скрылся за углом.

– Как необычно, – вырвалось у нее.

Мисс Амброуз дошла наконец до своей квартиры и, только повернув ключ, услышав извиняющийся щелчок закрывшейся двери и ощутив под ногами бежевый палас, поняла, что двигалась быстрее обыкновенного и с большей, чем обычно, горячностью.

Флоренс

Я ждала. Пока пальто окажутся на вешалке, чайник будет включен, а консервированные фрукты выложены в креманки и утоплены в «Идеальном молоке». Я ждала, пока Элси сосредоточенно ела апельсиновые дольки большой ложкой. Я переждала все это, прежде чем заговорить:

– Мне нужно кое-кого с тобой обсудить. Кое-кого из прошлого.

Элси стала жевать медленнее.

Иногда поделиться проблемой означает ее усугубить. Произнесенные вслух, слова обретают такую силу, которой у них не было, пока они сидели у тебя в голове. Если что-то сдерживать достаточно долго, не давая вырваться, то в конце концов начинает казаться, будто этого никогда и не было. Но едва я сказала Элси, едва я выпустила проблему на свет, у меня возникло чувство, что я потеряла право собственности на мое беспокойство и уже не смогу его заглушить.

– Человека, которого я видела, – проговорила я.

– Кого? – отложив ложку на край тарелки, Элси превратилась в слух.

Мне пришлось силой выдавливать из себя слова. Мне нужно выгнать их из себя.

– Ронни, – сказала я наконец.

Я смотрела на лицо Элси. На нем не отразилось ни малейшей реакции.

– Ронни Батлера, – пояснила я.

Секунду Элси глядела на меня круглыми глазами, а затем улыбнулась:

– Глупышка, как ты могла его видеть? Он же мертвее мертвого, Ронни! Его похоронили. Ты что, не помнишь?

Она снова взялась за ложку, но я придержала ее руку.

– Нет. Он здесь, я его видела.

– Как ты могла видеть того, кто уже шесть десятков лет как мертв? Ты обозналась!

– Это он! – Я ударила рукой по столу. Креманка задребезжала. Элси вздрогнула. – Он вернулся за мной!

Элси заговорила снова, на этот раз шепотом:

– Он мертв, Флоренс. Никто ни за кем не вернулся.

– Тогда кого я видела?

– Кого-то похожего. Говорят, у каждого из нас есть двойник. Ну, ошиблась ты. Ничего, бывает.

Я подошла к окну и стала слушать шелестящую листвой тишину двора.

– Я наверняка ошиблась. Это не может быть Ронни. Спустя столько-то времени.

Элси умеет распустить узел моего беспокойства, и волнение утихает. Это вторая вещь, которую вам следует знать об Элси. Она всегда может найти слова, чтобы мне стало лучше.

– Конечно, Флоренс. Так не бывает, мертвые не возвращаются.

– Ты права, не возвращаются. Давай забудем, что я сказала.

– Ну вот и прекрасно, потому что, если мисс Амброуз услышит, что ты несешь, ты здесь и двух недель не пробудешь, не то что месяц.

Я потянулась за журналом, взглянула на каминную полку.

Слоник.

Он снова был повернут неправильно.

– Да не переживай ты так, – убеждала меня Элси. – Ты снова ошиблась, вот и все!

В этом вся Элси. Вечно твердит мне, что я волнуюсь по пустякам, и настаивает, чтобы я не тратила нервы. Я знаю Элси с детства, мы познакомились в школьном автобусе. В автобусе! Интересно, много ли людей знакомятся теперь в общественном транспорте? Понятия не имею, но рискну предположить, что мало. Люди сейчас направляют всю свою энергию на то, чтобы друг друга игнорировать.

Элси не поверила мне насчет слоника, как и насчет Ронни. Я это чувствовала.

– Опять ты поддаешься своим странностям. Перестань забегать вперед и всюду искать катастрофы!

Я притворилась, что согласна – чтобы не ссориться. Я даже перестала высматривать Ронни и отошла от окна, но то и дело невольно туда поглядывала. Несколько раз перехватив мой взгляд, Элси выразительно на меня посмотрела.

– Ты вот точно такой же еще в школе была. «Тебе не кажется, что этой девочке плохо? Что нам делать?» или «Я слышала, отец Нормана его колотит. Кому сказать, как думаешь?».

Я не ответила, лишь подвинулась ближе к окну.

– И чего ты так пеклась о других? – продолжала Элси. – Норман мог и сам за себя постоять.

– Не мог он. – Обернулась к ней. – Норман был тощий хиляк, за него некому было заступиться. Он говорил, что хочет убежать в Лондон. В Лондоне он бы совсем пропал.

– Это было очень давно.

– А кажется, будто вчера, – парировала я. – Иногда я начинаю думать, что между прошлым и настоящим есть короткий путь, но никто о нем не рассказывает, пока не состаришься.

– Ты столько времени тратила на других людей, что на себя едва хватало!

Я снова смотрела в окно, но слышала, как пальцы Элси барабанят по скатерти, в такт ее мыслям.

– Помнишь, мы ведь так и познакомились. Ты совершила очередной правильный поступок. – Элси подалась вперед и заслонила мне обзор.

– У меня сейчас голова другим занята, – отмахнулась я.

– Девчонка с подвернутой ногой. – Элси нарочно еще подалась вперед. – Ты уступила ей свое место в школьном автобусе!

Я перехватила ее взгляд на мои руки. Лежа на коленях, кисти непроизвольно сжимались в кулаки. Иногда я не сознаю, что делаю, пока мне не укажут.

– Не помню никакой девочки с больной ногой, – нетерпеливо ответила я. – Ты меня с кем-то путаешь.

– Да ты это была, Флоренс! Она кое-как поднялась в автобус, и никто ей места не уступил, кроме тебя. Через несколько остановок ты села рядом со мной. Так мы и познакомились.

– Ты придумываешь. – Я плотно сжала губы, чувствуя, как мелкие морщинки сшивают их вместе.

– Не придумываю! Помнишь долгую секунду?

Я успокоила руки.

– Какую еще долгую секунду?

Элси рассказала. Правда, не преминув напомнить, что объясняла это уже много раз, а я вечно забываю. Иногда время будто замедляется, словно ты ловишь и не отпускаешь какую-нибудь секунду, чтобы она продлилась немного дольше, чем должна. В такие мгновения мир дает нам чуть больше времени, чтобы принять правильное решение. Долгих секунд вокруг очень много, мы их просто не замечаем.

– Но ту секунду ты уловила, Флоренс. Ты приняла решение, уступив свое место, и в итоге мы познакомились.

– Я совсем не помню жизни до тебя, – призналась я.

– Мы были как раз в том возрасте, когда ты начала обращать внимание на других ребят и выбирать, с кем дружить. Я выбрала тебя задолго до того, – улыбнулась Элси. – В тебе уже тогда чувствовалась доброта. Будто кто-то собрал всю доброту, от которой отказались другие или у кого она лежала мертвым грузом, сгреб в кучку и затолкал в тебя, чтоб целее было.

Я попыталась нащупать воспоминание и притянуть его, как на резинке, но оно казалось страшно далеким, а растянутая от времени резинка совсем ослабла.

Элси поймала мой взгляд:

– Постарайся вспомнить. Тебе необходимо отыскать события прошлого, Флоренс. Это важно!

– Да?

– Мы еще смеялись, потому что место, которое ты уступила, было рядом с мальчиком-скаутом, и он всю поездку зудел на ухо той девчонке, как оказывать первую помощь. А она ловила каждое его слово. Вот не вспомню, как ее звали… Смуглая брюнетка, у ее родителей был обувной магазин на центральной улице.

Я почувствовала, как резинка натягивается.

– Они эмигрировали, их семья. – Я выговаривала слова очень медленно на случай, если они окажутся не теми. – В Австралию!

– Да! – Элси мной довольна. Я всегда вижу, когда она довольна, потому что у нее начинают по-особому блестеть глаза. – Но девчонка осталась здесь, не поехала с ними.

– Мужчина обрабатывает землю, женщина налаживает быт. Гарантированное трудоустройство. За все про все десять фунтов. Новая жизнь за десять фунтов.

Я повернулась спиной к окну.

– Ронни Батлер тоже был в том автобусе, – сказала я.

Хэнди Саймон

Хэнди Саймон носил на шее образок св. Христофора^[4], хотя в жизни не ездил дальше Саттон Колдфилда. Образок ему подарил отец, когда Саймону исполнилось восемнадцать, и снимал он его только однажды, когда в девяносто пятом ему вырезали аппендицит.

– Он тебя защитит, – обещал отец, – от всякого вреда.

Так оно и вышло. Может, ему и правда все двадцать пять лет покровительствовал святой Христофор, а может, Саймон просто от природы был осторожен. Сейчас он теребил медальон, глядя на водосточный желоб. Предстояло всего лишь забраться по стремянке, но принципиально это ничего не меняло.

Хэнди Саймон не любил высоту. Все плохое с ним случалось, когда ноги не стояли на земле. Даже его мать погибла в самолете – инфаркт на высоте тридцать тысяч футов во время возвращения из Испании. («Ну, хоть домой летела», – заметил отец за ужином из холодной телятины.) Это был первый отпуск родителей за границей. Саймон часто думал – выбери они английский Маргит, а не Малагу, может, мать осталась бы жива. С другой стороны, она слишком любила сладкий шерри и не имела привычки скромничать за столом, так что весьма вероятно, что и нет. Когда у тебя такие пожилые родители, ты рискуешь потерять их прежде, чем вы успеете толком узнать друг друга.

– А я был запланированным? – спросил он однажды у матери.

– Ты был сюрпризом, – ответила она. – Чудом.

– Как Иисус?

– Ну, не совсем, – засмеялась мать.

Хэнди Саймон попинал первую перекладину. Работа в «Вишневом дереве» требовала лазанья по стремянкам намного больше разумного. Однажды он произнес слова «здоровье и безопасность» в разговоре с мисс Биссель в ее кабинете, но она лишь молча изогнула бровь и вернулась к судоку. Саймон считал это главной проблемой современности: люди разучились слушать. Они поглощены звуком собственного голоса и не замечают Саймона, лишаясь, таким образом, бездны полезной информации. Не анекдотов и баек, а статистики и доказательств. Фактов. Важная штука. Факты выдерживают проверку временем. Без них мир превратился бы в гигантский клубок слухов и сплетен, распался бы на части.

Саймон поднял воротник, поеживаясь от ветра – северо-восточного, резкого. С утра облаков было меньше. Заглянув на территорию «Вишневого дерева», ветер, казалось, тут заблудился. Виной тому местная архитектура. Ветер выбирает путь наименьшего сопротивления – отлетает от стен и прячется за углами. Люди думают, что за углом проще скрыться от ветра, но чаще как раз углы опаснее всего. Элементарная физика. Саймон пытался объяснить это мисс Амброуз, но у нее стекленели глаза, и это ей не шло. Однако он не привык сдаваться и распечатал для начальницы информацию из Интернета. В конце концов, у некоторых людей преобладает визуальное восприятие.

Саймон понял, что просчитался, наступив на седьмую перекладину. Ветер ощутимо подтолкнул стремянку, металлические ножки скрипнули по плитке. Саймон подумал, уж не промелькнет ли пред ним сейчас вся жизнь или хотя бы самые значительные события, но увидел только потрескавшуюся крышу и голубя, рассматривающего его сверху с механическим любопытством. Может, в жизни Саймона не было значительных событий, или им еще только предстояло свершиться, а теперь их уже не будет из-за северо-восточного ветра и лишнего сандвича с яйцом. Он уже предчувствовал неизбежность падения заскользившей стремянки и непредвиденное возвращение на асфальт, когда послышался голос:

– Держитесь, молодой человек!

И лестница снова встала ровно. Мир вокруг опять стал вертикальным.

Когда Саймон поглядел вниз (что потребовало от него всего, до последней капли, мужества), он увидел верх мягкой фетровой шляпы и руку, удерживающую стремянку. Новый жилец, тот, из общей гостиной, как, бишь, его зовут.