Зал постепенно наполнялся людьми. Мне показалось, что народу здесь собралось куда больше, чем в церкви, и среди нарядных воскресных платьев мелькали джинсы. Похоже было, что Иисус может собрать куда большую аудиторию, стоит только предложить публике печенье. Были здесь и жители нашей улицы – Форбсы и мужчина, который постоянно стриг газон на своей лужайке, и женщина из углового дома, которая заявилась в сопровождении целой кучи ребятишек. Они цеплялись за ее юбку, липли к ногам, и я заметила, как она сует печенья в карман этой самой своей юбки. Все стояли с газетами, сдвинув солнечные очки на лбы, а в углу чей-то рыжий шпиц затеял свару с колли. Люди говорили о нехватке воды, о Джеймсе Каллагане^[6] и о том, вернется ли домой миссис Кризи. Она так до сих пор и не вернулась.

И ни один из них ни словом не упомянул об Иисусе.

Если честно, думаю, что, если б даже Иисус в этот момент вошел в зал, никто бы его не заметил. Ну, разве что он принес бы с собой рулет-мороженое под названием «Арктический ролл».

– А ты веришь в Бога? – спросила я Тилли.

Мы с ней устроились в уголке на синих пластиковых стульях. Прохладные сиденья стерли пот с нашей кожи. Тилли все принюхивалась к своему «Боврилу», я прижала колени к животу, прикрылась ими, точно щитом. В отдалении стояла миссис Мортон, зажатая между столиком и двумя крупными женщинами в цветастых фартуках.

– Наверное, – ответила Тилли. – Думаю, это Бог меня спас, когда я лежала в больнице.

– С чего ты взяла?

– Мама просила Его об этом каждый день. – Тилли, хмурясь, уставилась в чашку с бульоном. – Ну и перестала просить, когда мне стало лучше.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала. Всегда говорила, что была совсем маленькая и ничего не помнишь.

– Помню, – пробормотала она. – И еще помню, что тогда было Рождество и что нянечки и сестры вплели в волосы мишуру. Больше ничего не запомнила.

Она не запомнила. А ведь я спрашивала ее много раз. Детям лучше не знать всех фактов, она сама всегда так говорила, и слова эти всегда вылетали у нее изо рта курсивом.

Когда впервые сказала мне об этом, как бы между прочим, то выбросила эти слова с видом полного безразличия, точно игральную карту на стол. Прежде я никогда не встречала человека, который едва не умер, и это с самого начала дико интересовало меня. Вскоре мой интерес еще усилился. Мне хотелось знать все подробности, мельчайшие детали и хитросплетения – очевидно, чтобы выстроить защиту. Словно, узнав правду, можно спастись от смерти. Если б я сама чуть не умерла, то запомнила бы все и тут же рассказала, но Тилли почему-то помнила только какие-то мелочи и еще что у нее было что-то не так с кровью. Но этого было явно недостаточно – даже если б я связала все слова вместе, как в молитве.

После того как она мне это рассказала, я сделалась тайным союзником ее мамаши по части наблюдения за дочкой. За Тилли неотступно наблюдали, пока мы с ней бегали под безоблачным августовским небом; запыхавшись, я бросала на нее взгляд через плечо, посмотреть, поспевает ли она за мной. От палящих лучей солнца ее защищал зонт моего отца с поля для гольфа; основная задача сводилась к тому, чтобы держаться как можно дальше от обочин дороги и трещин на тротуаре. А когда сентябрь приносил с собой туман и дожди, ее усаживали так близко к газовой плите, что ноги покрывались красными пятнами.

Я наблюдала за ней постоянно, оберегала, а она ни о чем не догадывалась. С виду я ничем не выражала беспокойства; ни словом не упоминала о тайных опасениях, что единственную подругу могут отнять у меня лишь по той причине, что я не проявила должной бдительности.

Нестройный шум в зале перешел в ровный рокот голосов. Машина работала, неспешно набирала скорость на жаре, подпитывалась бесконечными сплетнями и пересудами, и мы уставились в самое сердце этого двигателя, состоящее из перегретой плоти и множества ног. Перед нами стоял мистер Форбс. Он проплыл через толпу, держа вишневый пирог над головой, и теперь собирался поделиться с нами своим мнением. Его рубашка на груди пропиталась потом.

– Он проснулся в понедельник утром, а жены и след простыл. Исчезла.

– Сказки для нищих, – заметил Эрик Лэмб. К нижней части его брюк все еще липли сухие травинки.

– Живите моментом, вот что я вам скажу, – откликнулся мистер Форбс и, словно в подтверждение своих слов, пронес тарелку с еще одним куском вишневого пирога над головами.

Миссис Форбс молчала. Шаркала подошвами сандалий по паркету в елочку и крутила чайную чашку на блюдце. Лицо у нее словно скукожилось от волнения.

Быстро расправляясь с вишневым пирогом, мистер Форбс окинул супругу критическим взглядом.

– Да прекрати ты терзаться по этому поводу, Дороти. Это не имеет к делу ни малейшего отношения.

– Все имеет к этому отношение, – возразила она. – Я просто знаю, и все тут.

Мистер Форбс покачал головой.

– Ну хоть ты скажи ей, Эрик. Она меня не слушает.

– Все это давно в прошлом. И дело тут в чем-то другом. Просто небольшая размолвка, вот и все, – сказал Эрик Лэмб. Мне показалось, голос его звучит мягко и утешительно, но миссис Форбс продолжала шаркать, пряча свои мысли за хмурой гримасой.

– Или жара всему виной, – заметил мистер Форбс, похлопывая себя по животу – Он словно желал убедиться, что вишневый пирог благополучно достиг места назначения. – В такую погоду люди порой совершают самые странные поступки.

– Точно, – кивнул Эрик Лэмб. – Это все из-за жары.

Миссис Форбс перестала крутить чашку, подняла глаза. На губах ее играла еле заметная улыбка.

– И мы сильно облажаемся, если это не так, верно? – спросила она.

Все трое замерли в молчании. Я видела, как они обменялись взглядами, затем мистер Форбс смахнул крошки с губ тыльной стороной ладони. Эрик Лэмб не говорил ни слова. Когда взгляды присутствующих обратились к нему, он уставился в пол, избегая их.

Через некоторое время миссис Форбс заметила: «В чае не хватает молока», – развернулась и исчезла в толпе.

Я похлопала Тилли по руке, отчего из голубой пластиковой чашки у нее выплеснулось немного бульона.

– Ты слышала? – спросила я. – Миссис Форбс сказала, что все они облажаются…

– Не слишком-то приличное выражение для церкви. Я права? – заметила Тилли, которая так и не сняла непромокаемую шапочку. Затем она вытерла пятно от бульона краем рукава. – Последнее время эта миссис Форбс ведет себя довольно необычно.

Что правда, то правда. Я сама накануне днем видела, как она расхаживает по садику перед домом в ночной рубашке и разговаривает о чем-то с цветочными клумбами.

Всему виной жара, так сказал мистер Форбс, уводя жену в глубину зала с недопитой чашкой чая и журналом «Радио таймс».

– Почему это люди сваливают все на жару? – спросила Тилли.

– Так проще, – ответила я.

– Проще, чем что?

– Проще, чем назвать истинные причины.

В зале появился викарий.

Мы поняли, что он вот-вот придет, еще до того, как увидели его, поскольку разговоры в помещении начали стихать, перешли в деликатное покашливание. Викарий прорезал толпу, и она снова смыкалась позади – так поверхность моря смыкается за кораблем. Он плавно перемещался в своем облачении, как бы очерчивая круг неподвижности, отчего каждый, к кому он приближался, начинал казаться излишне активным, даже истеричным. Люди выпрямлялись, когда он пожимал им руки. Я увидела, как миссис Форбс изобразила нечто вроде реверанса.

– О чем он говорил сегодня в церкви? – спросила Тилли, пока викарий обходил присутствующих.

– Сказал, что Господь гоняется за людьми с ножами, если они не слушаются его должным образом.

Тилли снова понюхала свой бульон.

– Вот уж не знала, что Бог на такое способен, – заметила она после паузы.

Порой мне стоило немалых усилий оторвать от нее взгляд. Она казалась почти прозрачной, хрупкой как стекло.

– Еще он сказал, что, если мы найдем Бога, он всегда нас защитит.

Тилли приподняла голову. На кончике носа у нее красовалась полоска от крема против загара.

– Как думаешь, Грейси, кто-нибудь еще у нас исчезнет?

Я вспомнила о надгробных плитах, и миссис Кризи, и лужайках с пожелтевшей травой в проплешинах.

– Неужели только Бог нас хранит? Разве без него мы не в безопасности? – не унималась она.

– Ну, не знаю, не уверена. Я еще толком не разобралась.

Я наблюдала за ней и перебирала все свои опасения, как бусины ожерелья.

Викарий завершил обход зала и тотчас исчез – словно помощник фокусника скрылся за занавесом сцены. Снова загудели голоса, поначалу тихие, не слишком уверенные, но постепенно они становились все громче, и вот речь снова пошла о нехватке воды и таинственном исчезновении соседки.

Наверняка все эти сплетни и домыслы продолжались бы до тех пор, пока люди не разошлись по домам, чтобы наесться брюссельской капусты, но в этот момент сквозь двойные двери в помещение вдруг ворвался мистер Кризи и промаршировал через весь зал. Тотчас воцарилась полная тишина, и единственными звуками, нарушавшими ее, было позвякиванье чашек о блюдца да приглушенный стук локтя в бок соседу.

Он остановился перед мистером Форбсом и Эриком Лэмбом, лицо его было искажено от гнева. Позже Тилли говорила: в тот момент ей показалось, что он вот-вот кого-нибудь ударит, но, на мой взгляд, запала для мордобоя у него оказалось недостаточно.

Несколько секунд он молча и вопросительно смотрел на эту пару, потом спросил:

– Это ведь вы ей рассказали, да?

То был крик души, но произнес он эти слова яростным шепотом, брызгая слюной.

Мистер Форбс отошел от толпы и отвел мистера Кризи в сторонку, к стене. Я слышала лишь отдельные его слова: «Господи», «да успокойся ты» и «ради бога», а потом вполне отчетливо уловила:

– Мы ничего ей не говорили.

– Тогда почему она вдруг сорвалась с места и ушла? – спросил мистер Кризи. Похоже, гнев обездвижил его, лишил каких-либо сил, превратил в статую, застывшую на месте. И лишь покрасневшие грудь и шея, видневшиеся из-под расстегнутой рубашки, свидетельствовали о том, что это живой человек.

– Не знаю, – пробормотал в ответ мистер Форбс. – Если она что и узнала, то точно не от нас.

– Мы не такие дураки, – подхватил Эрик Лэмб. Оглянулся через плечо на море чайных чашек и любопытных глаз. – Давай-ка выйдем отсюда, друг. Позволь нам угостить тебя выпивкой.

– Не нужна мне ваша чертова выпивка, – точно змея прошипел мистер Кризи. – Мне нужно, чтобы жена вернулась.

Но выбора у него не было. Они вывели его из зала, точно тюремные надсмотрщики.

Я взглянула на миссис Форбс.

Она долго не сводила глаз с закрывшейся за ними двери.