После ужина папа залез на стремянку, чтобы заменить лампочки в прихожей. Он одержим лампочками. Если они продаются со скидкой, он обязательно берет одну-две коробки, а то и десяток. У нас в доме есть целый шкаф, целиком набитый лампочками разных форм и размеров. Светодиодные, флуоресцентные, галогенные, неоновые, компактные люминесцентные и простые лампы накаливания – у папы есть все. Он меняет лампочки в доме подобно тому, как нормальные люди смотрят любимые сериалы – по расписанию, а иногда и запоями. Клянусь, когда-нибудь он сделает в гостиной стену из лампочек.
Я ущипнула его за большой палец ноги и сказала, задрав голову:
– В доме страшная вонь, па. Ты даже перед приходом гостей ноги не помыл?
– Мытье для слабаков. Вонючие ноги – признак настоящего мужчины, – отозвался он. Я поморщилась и зажала нос. Наверняка папа специально меня поджидал, потому что заметил, что я расстроилась. Он всегда начинает менять лампочки рядом со мной, когда я хочу побыть одна.
– Ты закончил?
– Осталась только твоя комната, – жизнерадостно ответил он, слезая со стремянки. За последние годы он слегка располнел.
Я потыкала мягкую складочку у него на животе.
– Это классическая отцовская фигура, – сказал папа. – Твоя заслуга – и твоего брата.
– Лучше подушки и не придумаешь, – улыбнулась я.
– Ай-я. Не так уж сильно я потолстел. – Притворно обидевшись, он направился вверх по лестнице. В папиной походке есть что-то развязное, даже когда он ходит по дому в одних носках. Детство, проведенное на улицах Чайна-тауна, дает о себе знать. Папа любит сиу е, поздний ужин. Яичные тарталетки покупает только в пекарне «Голден Гейт» на Грант-авеню в Чайна-тауне. Всегда садится спиной к стене, чтобы видеть все выходы из помещения. Я спросила как-то раз, почему он так делает, но он сменил тему.
Когда я зашла к себе в комнату, он уже возился с освещением.
– Йем, передай вон ту лампочку, – сказал папа, стоя одной ногой на спинке кровати, другой – на книжной полке. «Йем» – это «Мэй» наоборот и одновременно слово «ем». Такие вот у папы шутки.
– Ты же менял ее на прошлой неделе.
– Это светодиодные лампочки, они энергосберегающие. И продавались со скидкой. Не волнуйся, старые я оставлю про запас. – Его нога чуть не соскользнула с края полки.
– Осторожней, па.
– Все нормально, – легкомысленно ответил он. Затем добавил вполголоса: – Как у тебя дела, Йем?
– М-м. – Я знала, что он просто хочет меня подбодрить, но не собиралась обсуждать наш ужин. И маму тоже.
Папа молча вкрутил лампочку в патрон. Потом сказал заговорщическим тоном:
– Помнишь, когда я менял эту лампочку в прошлый раз, ты рассказывала мне про мальчика в школе. Как там его зовут? Джон, Джо, Джейкоб…
– Джош.
– Точно, Джош. Тихий мальчик, играет в футбол. Сын важного венчурного инвестора. Видишь? Я все помню. Он пишет тебе смешные записки в классе.
– Да, складывает их в маленькие бумажные мячики.
– Скажи ему, что тебе нельзя ходить на свидания, пока не исполнится сорок пять.
– Свидания? Какие еще свидания? Это для стариков, па. В наше время люди просто ищут, с кем бы замутить. – Я сделала вид, будто не заметила, как папа обеспокоенно вскинул брови, и залезла на кровать, чтобы найти телефон. Он у меня вечно теряется где-то под одеялом или между стеной и матрасом. – Да и вообще, он меня не интересует. Мы просто друзья.
– Если он благоразумен, то пусть и дальше ограничивается записками. Ну вот и готово. – Папа с грохотом спрыгнул на пол и похлопал меня по спине. Стоя в дверях, он непринужденно добавил: – Твоя мама сейчас на кухне. Ты бы сходила, поговорила с ней.
Когда я вошла на кухню, мама кивнула мне и молча продолжила убирать остатки еды в холодильник.
Я загрузила и включила посудомоечную машину. Не считая шума воды, на кухне царила мертвая тишина. Дурацкий бегемот нарезал круги вокруг меня, как на арене цирка, пока я оттирала губкой кастрюли.
Наконец мама заговорила.
– Селеста чжэньдэ хэнь сяошунь[13], – сказала она. «Сяошунь» – это, считай, мамино любимое слово. Как-то раз я вбила его в поисковик и узнала, что оно переводится как «сыновняя почтительность». Не понимаю, почему не «дочерняя»? В общем, это уважение, послушание, забота и все остальные положительные качества в одном флаконе. Все хорошие китайские дети должны проявлять сяошунь.
Меня задело, что мама, оказывается, весь вечер думала про Селесту, в то время как я думала про нее. Пусть не очень лестные мысли, но все же про нее.
– Да, мам, она прямо идеал.
Я прикусила язык, чтобы не наговорить лишнего. Мама резко повернулась ко мне, почуяв невежливость.
– В чем дело, Мэйбелин?
– Ни в чем.
– Селеста думает о своем будущем и очень старается. Тебе есть чему у нее поучиться.
– Я тоже стараюсь, мам.
– Да ну? – Она защелкнула крышку на стеклянном контейнере. – Селеста хэнь лихай[14], но ты тоже могла бы попасть на стажировку в Google.
– Не хочу я ни на какую стажировку.
– Тогда чего ты хочешь?
Я почуяла подвох и не стала отвечать.
– Дэнни в твоем возрасте вступал во все клубы и был капитаном баскетбольной команды.
Я изо всех сил терла кастрюлю, будто пытаясь отскрести тефлоновое покрытие. В моей голове эхом отдавались обрывки предыдущих разговоров. «Надо было записать тебя в летнюю школу или на образовательную программу. Дэнни в этом никогда не нуждался, он сам проявлял инициативу». Бегемот неодобрения уставился на меня не мигая, а мама продолжила складывать еду в контейнеры.
Впрочем, она еще не договорила.
– Ты тоже умна. Так умна, что не думаешь об учебе. Просто плывешь по течению. Тебя ничего не волнует.
– У меня хорошие оценки, мам.
– Хороших оценок недостаточно, Мэйбелин. – Она поставила контейнер в холодильник и повернулась ко мне. – Ты должна думать о будущем.
– Ладно, мам. – Моя рука с губкой будто двигалась сама по себе. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Медленно, чтобы мама не обвинила меня в дерзости.
Взглядом она сверлила мне затылок. Потом вздохнула:
– Я пытаюсь тебе помочь, Мэйбелин.
Я не ответила. От этого стало бы только хуже.
Время тянулось невыносимо медленно. Я убедилась, что тефлоновое покрытие не пострадало, и убрала кастрюлю на сушилку для посуды. Потом принялась за большие миски, не влезавшие в посудомойку. В последнюю очередь я сполоснула палочки и ложки. Мыть приборы совсем не интересно, так что я всегда оставляю их на потом. Закончив, я вытерла руки кухонным полотенцем и молча прошла мимо мамы.
Переодевшись в мешковатые спортивные штаны и свободную футболку, я рухнула на кровать. Она приняла меня в свои мягкие объятия, и я уткнулась лицом в подушку. Мое раздражение чуть поутихло.
Я выудила из-под матраса свой дневник. Пролистав старые рисунки, стихи, чувства и воспоминания, принялась писать на чистой странице.
Дверь отворилась, и в мою комнату проскользнула тень. Я поспешно запихнула дневник обратно под матрас. Я никому не показывала то, что пишу, даже старшему брату.
Дэнни подкрался ко мне, тихонько напевая «Lay Me Down», песню Сэма Смита. Постепенно его пение становилось все экспрессивнее.
– Позволишь лечь рядом с тобой? – Он драматично растягивал гласные. – Ря-я-я-я-я-я-я-ядом с тобо-о-о-о-о-ой, тобо-о-о-о-о-о-о-о-о-ой. Все ли с тобой хорошоо-о-о-о-о-о-о?
Я улыбнулась:
– Боже, Дэнни. Это еще хуже, чем обычно.
Он плюхнулся на кровать рядом со мной и завернулся в одеяло.
– Как ты, Мэй-Мэй? Я слышал только часть разговора. – Прозвище, которое он придумал для меня, – шутливое. Одновременно мое имя и китайское слово «мэймэй», младшая сестра.
– Все как обычно. Так каждый раз, когда приходит Селеста. – Я прижалась к Дэнни, и он похлопал меня по голове, как пуделя, а потом вздохнул:
– Еще и эта ее стажировка.
Я взмахнула руками:
– Ну конечно, ее позвали на стажировку в Google. Она же безупречна. Готовится выпуститься с отличием, получает престижные приглашения, а я что делаю? Попусту трачу свою жизнь, потому что у меня нет планов на лето.
Дэнни фыркнул:
– Могло бы быть и хуже.
– Да, я могла бы забеременеть.
– Прогулять уроки китайского.
– Сделать пирсинг в носу, как Кэлвин.
– Я слышал, его мама выдрала это кольцо с мясом. – Дэнни содрогнулся и потер собственный нос.
– Ну еще бы. – Я передразнила маму. – «Кольца в носу – это для свиней и коров!»
– У него нос, наверное, железный. – Мы вместе рассмеялись, потом затихли в колыбели нашего смеха.
Я немного выждала и перевернулась на спину.
– Почему ты не рассказал мне про Принстон, гэ?[15]
Дэнни посерьезнел и будто бы съежился, глядя в потолок.
– Не знаю, – прошептал он. – Я как-то не особо рад.
– Не рад? Это же Принстон.
– Знаю. Надо радоваться, да? Кто угодно обрадовался бы.
– Но не ты. – Я повернулась и вгляделась в его лицо. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох и покачал головой.
– Я ничего не чувствую.
– Ну, можешь не поступать туда, если не хочешь. Тебя возьмут куда угодно, раз уж взяли в Принстон.
Он снова покачал головой, и несколько минут мы лежали в тишине.
– Тебе все же ответили из Стэнфорда? – спросила я.
Он кивнул, не открывая глаз.
– Меня не взяли. – Он помолчал. – Я не хотел портить настроение за ужином. Все так радовались.
Дэнни мечтал попасть в Стэнфорд с тех пор, как несколько баскетболистов оттуда посетили нашу школу. Я тогда ходила в подготовительный класс и ничего не помню, но Дэнни уже учился во втором. Он пришел в полный восторг, выпросил у родителей стэнфордскую толстовку и носил ее так часто, что она даже после стирки продолжала пованивать. Прошлой осенью он уже подавал документы в Стэнфорд, но ему сказали подождать до следующего года.
– Гэ, мне так жаль. – Я обняла его и прижалась поближе. – Они понятия не имеют, что теряют.
Он поморщился и тихо сказал:
– Надо радоваться, что взяли в Принстон, да? Но я очень хотел в Стэнфорд.
– Ты так много учишься. Ты заслужил Стэнфорд! Но из нашей школы туда попадают только дети выпускников или сотрудников. Это дурацкая система, Дэнни. Они совершают ошибку. – Я ударила подушку кулаком. – Эй, ты чего?
Дэнни молчал, глядя в потолок. Молчание напоминало черную дыру, и я продолжила говорить, чтобы чем-то ее заполнить.
– Тебе понравится в Принстоне, гэ. Они даже не представляют, что их ждет! – Я через силу улыбнулась и потыкала его в бок.
Он приподнялся на локте и усмехнулся, указав широким жестом на свое внушительное телосложение:
– Со мной им точно не совладать.
Я рассмеялась. Дэнни снова похлопал меня по голове.
– Не расстраивайся из-за мамы, – сказал он. – Она просто переживает. Она всегда будет о тебе заботиться… Даже если ты вставишь кольцо в нос. – Он засунул пальцы в ноздри и показал мне язык. Мой брат снова стал собой.
Резкое перевоплощение застало меня врасплох. На секунду я подумала, что Дэнни-черная-дыра мне привиделся.
– Ты не ответил. Как ты себя чувствуешь?
Его телефон завибрировал.
– Это Марк. – Дэнни стремительно набрал ответ. – У Аннетт сегодня вечеринка. Ее родители уехали за город. Наверное, Марк подвезет Тию. – Он свесился с края матраса и пошарил под кроватью. – Где твой телефон, Мэй-Мэй? Тия наверняка тебе написала. Я, пожалуй, схожу развеюсь. Ты со мной?
Я похлопала руками по одеялу в поисках телефона. Он же только что был здесь! Клянусь, мой телефон иногда отращивает ноги, чтобы спрятаться куда подальше. Однажды в поисках я весь дом перевернула вверх дном и в конце концов нашла его в холодильнике.
Наконец я обнаружила телефон – он каким-то образом оказался под наволочкой. Меня и правда ждало несколько сообщений от Тии.
Мэйдэй, настали весенние каникулы!
Поехали веселиться!
Мэйдэй
Мэйдэй
Мэйдэй
Ты куда пропала??
К нам в гости приходила Селеста с родителями
И как оно?
Да как обычно
У Аннетт вечеринка
Приходи, потанцуем
Покрутим попами
Тебе полегчает
Не, побуду дома
Наверняка тут будет Джоооош
Фу. Ты же знаешь, что между нами ничего нет
А он хочет, чтобы было
Завтра все мне расскажешь
Веди себя хорошо
Иммигранты – на нас можно положиться
Не надо на меня ложиться!
P. S. Проверь голосовые
В голосовых меня ждало сообщение от Тии. Я нажала на кнопку воспроизведения и включила громкую связь, чтобы Дэнни тоже послушал.
«ПОЙДЕ-Е-Е-Е-Е-ЕМ ПОТУСИ-И-И-ИМ! Я хочу ПОТУСИ-И-И-И-ИТЬ!» – из динамиков раздался пронзительный голос Тии, исполняющей арию Мими из «Богемы». Я узнала песню, потому что Тия обожала мюзиклы еще со времен средней школы и делилась этой своей любовью со мной. Ей нравилось громко распевать, идеально попадая в ноты, ну а мне нравилось слушать.
Тия Мари Дюверн и я стали лучшими подругами еще в седьмом классе. Нас поставили в пару, чтобы сделать проект по обществознанию, и мы вместе придумали танец, посвященный мировым религиям. Дальше все сложилось само собой. Моя мама любит Тию, потому что та хорошо учится и съедает все, что бы мама ни положила ей на тарелку. Ее мама любит меня по тем же причинам. Оказывается, гаитянские родители-иммигранты не так уж отличаются от китайских.
Телефон Дэнни снова завибрировал. Он прочитал сообщение и подмигнул мне:
– Марк тоже хочет, чтобы ты пошла.
Марк, брат Тии, стал лучшим другом Дэнни благодаря баскетбольной лиге в начальной школе. Они были там единственными не белыми ребятами и потому держались вместе. Дэнни был на год старше Марка, но они оба оказались капитанами баскетбольной команды старшей школы Секвойя-Парк и играли вместе почти каждый день. Они – как пара хорошо разношенных баскетбольных кроссовок. Один без другого никуда.
Я пожала плечами:
– Ты хочешь, чтобы я пошла? Могу и пойти. Или ты можешь остаться дома. Будем есть мороженое и ругать Стэнфорд.
– Нет уж, я вижу, что у тебя плохое настроение. Не хочу всю ночь с тобой нянчиться. – Дэнни улыбнулся и показал пальцами две буквы «V». – Давай отложим мороженое и ругань на завтра.
Он пошел в свою комнату. Оставшись в одиночестве, я улеглась на спину и раскинула в разные стороны руки и ноги. Полежав какое-то время без движения, снова достала дневник и продолжила писать. Это всегда помогает мне привести мысли в порядок. Почему-то мне проще выразить свои идеи на бумаге, нежели вслух.
Краем уха я слышала Дэнни в соседней комнате. Перед уходом он еще раз заглянул ко мне. Он был одет в джинсы, простую белую футболку и носки со «Звездными войнами». Я заметила у него на ногах его любимые кроссовки, KT3. Странно: обычно он надевал их только перед матчами. Кажется, он даже почистил их перед вечеринкой.
В свой восемнадцатый день рождения Дэнни скакал и вопил от восторга не хуже банши[16]
О проекте
О подписке