Глава пятая

Между тем, как Флора похитила шкуру, и тем, как спрятала ее в сундуке, прошло менее получаса, но за это время вопли гнева и отчаяния молодого шелки донеслись до всех северных кланов: медуз-корнеротов, акул, моржей и дельфинов, альбатросов и говорушек, серых тюленей и гринд. Никто из них не знал, куда пропала шкура, и потому не мог помочь юноше. Так он тщетно взывал к своим друзьям и возлюбленной, один на пустом берегу. Скоро воспоминания стали ускользать от него, и слезы на лице – соленые, как море, – постепенно высохли.

Вождь клана Серых Тюленей уловила плач сына и печально склонила голову, понимая, что он для них потерян. Услышали его и серебристые чайки и отнесли по морю далеко-далеко, к маяку на острове Сул-Скерри, лишив сна смотрителя маяка. А там горький зов перехватили гренландские тюлени и передали молодой шелки, давней подруге юноши. И хотя она понимала, что не успеет добраться до него прежде, чем он лишится своих воспоминаний, все же поплыла к острову Народа – так быстро, как только могла. Когда она приблизилась к роковому берегу, шелки уже пропал – ушел за Флорой, закутанный в обитый мехом плащ, робкий и беспомощный, словно детеныш дикого зверя, еще не ведающий страха перед охотником.

Юная шелки легла на песок, еще хранивший следы ее старого друга и похитившей его женщины, и хотя она не плакала, ведь тюлени не могут ронять слезы, сердце ее болело от горя и ярости.

– Если он забыл обо всем, я должна помнить его за нас обоих, и, если он не может говорить за себя, я должна говорить за нас, – решила она.

И с этим развернулась и уплыла в море, в то время как на острове плененный шелки готовился к своей новой жизни с Народом.

Глава шестая

Шелки брел босиком по дороге, кутаясь в теплый плащ. Хотя эта одежда отчего-то тревожила его, она дарила ему тепло, и потому он плотнее запахнул плащ, оглядываясь по сторонам.

Все было ему незнакомо: маленькая гавань с пирсом и рыбацкими лодками, узкие мощеные улочки, магазинчики и таверны. По пути им почти никто не встречался (все люди собрались в церкви на утреннюю службу), и лишь изредка взгляд юноши падал на чуждые лица, по-рыбьи бледные и с узкими глазами. Одна только рыжая девушка, вручившая ему плащ, вызывала смутные воспоминания, но они никак не могли всплыть наружу, будто голос, скрытый в глубинах вод.

Все тело ломило. Мышцы ныли, суставы болели, ступни сочились кровью. Голова была словно набита стеклом, отражавшим сцены, больше ему не доступные, и голоса птиц будто кричали об опасности. Флора взяла его за руку и повела к дому своих родителей – каменному, построенному на вершине утеса, с торфяным очагом, низкой крышей и окнами, выходящими на море.

Там она дала ему одежду, сапоги и пальто с воротником на волчьем меху, и подивилась тому, какой он красавец. Конечно, шелки выглядел совсем потерянным и не таким довольным, как она надеялась, но этого, наверное, следовало ожидать. Скоро он обживется на новом месте – если ничего не будет напоминать ему о потерянной шкуре, – и они заживут счастливо.

Флора поставила чайник и принялась готовить для любимого традиционный островной завтрак, дожидаясь возвращения родителей из церкви. Она уже придумала для них объяснение, и даже если мать стала бы сомневаться в правдивости ее слов, то вряд ли озвучила бы свои подозрения. А отец, китобой, был человеком простым и не подумал бы жаловаться на возможного зятя, если тот окажется трудолюбив, будет относиться к старшим с уважением и стараться соответствовать ожиданиям.

Шелки разглядывал комнату с нарастающим замешательством и тревогой. Домик был симпатичный, каменный, с уютным очагом. На стенах висели гарпуны и тюленьи шкуры. На полу лежал ковер, на полках – акульи зубы, рога нарвалов и бивни моржей, украшенные гравировкой. Шелки не понимал, что именно его смущало, но во рту почему-то пересохло от страха, и он дрожал, несмотря на яркий огонь в очаге. Здесь стоял жуткий запах смерти и мучений, но шелки больше некуда было пойти, и ему приходилось молча это терпеть.

Рыжая девушка подала ему миску с едой, жирной и неожиданно теплой. Видимо, он не привык к местным блюдам. А значит, это не его родина. Но куда пропали все воспоминания? Почему на нем не было одежды? Его обокрали? Скорее всего. И, вероятно, нещадно побили, судя по тому, как в теле все болело. Наверное, он лишился памяти из-за сильного удара по голове.

Шелки испытал внезапный прилив ярости по отношению к своим безликим обидчикам и представил, как жестоко отомстит им, когда к нему вернутся воспоминания. Значит, он и сам не чужд насилию? Пожалуй, в нем была такая склонность. Почему же он остался один на неизвестном берегу, нагой и беспомощный? Как разобраться, где его друзья, а где враги? И отчего ему до сих пор так холодно?

Рыжая девушка улыбнулась и вложила свои мягкие белые руки в его ладони.

– Ты сын вождя с островов шелка и специй. Ты прибыл сюда на торговом судне с товарами со своей родины. Мы встречались втайне и обручились без ведома моих родителей, но вот пришло время открыться им и отпраздновать радостное событие.

– Какое? – спросил шелки.

– Я ношу под сердцем твое дитя, – ответила девушка. – И скоро ты встретишься со своей новой семьей.

Это было уже слишком. Вонь смерти, непривычная обстановка, масляный привкус странного блюда, необъяснимый мороз, липнущий к коже, – а теперь еще это откровение. Все поплыло перед глазами шелки, и он услышал голоса у себя в голове, словно пытавшиеся предупредить его о чем-то на языке, который был ему больше неведом.

Флора нежно улыбнулась.

– Не волнуйся, я о тебе позабочусь, – сказала она.

Шелки поежился. Он чувствовал подвох, нутром чуял, что здесь что-то не так, и каждая частица его тела призывала бежать отсюда, хотя он не видел явных признаков опасности.

– Выпей еще бульону, – предложила Флора, наливая теплую жирную массу в глиняную миску. Шелки становилось дурно от одного запаха, но он не хотел показаться неблагодарным и лишь спросил:

– Из чего он?

– Из тюленя, разумеется, – с улыбкой ответила Флора. – Это серый тюлень, сваренный в собственном жире. На островах мы часто его едим, и ты быстро привыкнешь к этому вкусу.

Глава седьмая

Родители Флоры вернулись домой из церкви и обнаружили, что их дочь пьет чай с незнакомцем. Флора повторила выдуманную историю их отношений, приукрасив родословную юноши, и объявила о своей беременности.

– Говорила же, что не пройдет и года, как я найду настоящего принца и выношу для него малыша, – сказала она. – Теперь все девушки на острове будут мне завидовать, а молодые люди – сожалеть о том, что упустили свой шанс.

Мать задумчиво на нее посмотрела. Она помнила старые легенды не хуже дочери, и этот юноша с темными, словно тюленьими, глазами не походил на обычного чужестранца. А ведь нередко она просыпалась этим летом посреди ночи и слышала, как Флора выходит из дома. И в церковь ее дочь являлась не всегда, и на завтрак спускалась позже обычного. Матери не составило труда догадаться об истинной сущности их гостя, но она сказала себе, что девушке в двадцать пять лет непросто найти жениха, и потому не стала возражать.

А еще она подумала, что шелки будет верен своей жене, послушен и заботлив и никогда не станет ей перечить. Прирученный шелки станет хорошим отцом и ловким охотником и постарается сделать все возможное ради светлого будущего детей. А главное, он будет уважать свою тещу, работать и охотиться для нее, заботиться о ней в старости. Поэтому мать Флоры улыбнулась и сказала лишь:

– Какая удача! Надеюсь, ты сумеешь его удержать.

Как ни странно, убедить отца Флоры оказалось намного сложнее. Это был грубоватый и неприветливый, закаленный долгими годами работы в море человек, с глазами темными, как глубины океана, и он сразу отнесся к шелки с подозрением.

– Как его зовут и кто его семья? Где золото на свадебный подарок? Каким ремеслом он владеет?

– Он сын вождя и прибыл издалека, из южного племени, людей темнокожих и темноглазых, – ответила Флора. – Я выйду за него и рожу ему сына, такого же красивого и с отметинами, и в церкви буду сидеть впереди жен обычных моряков.

Отец сердито нахмурился.

– Что плохого в моряках? Как моя дочь может презирать ремесло, которое кормит ее?

Шелки, не вспомнивший ничего из своей прежней жизни по рассказам Флоры, обратился к ее отцу:

– Какая у вас профессия, сэр?

Тот гордо окинул взглядом свои охотничьи трофеи и сувениры из далеких плаваний.

– Я китобой с доброго судна «Кракен» и недавно вернулся домой после трех месяцев у западных островов. Весной мы охотимся на горбатого кита, моржа и серого тюленя и привозим домой масло, тюленьи шкуры, китовые усы, бивни моржей. Если хочешь жениться на моей дочери, ты должен найти свое ремесло, чтобы зарабатывать на жизнь как честный мужчина и обеспечивать свою семью.

У шелки к горлу подкатила тошнота от одной мысли об охоте, неважно, на кого – тюленей, китов, дельфинов, морских свиней или моржей, но он совсем ничего о себе не помнил и не понимал, почему испытывает отвращение к доброму судну «Кракен» и откуда эта тянущая боль в сердце. Поэтому он промолчал, изобразил улыбку и покосился на рыжую девушку, отчаянно желая вспомнить о том, что когда-то ее любил.

– Разумеется, – поддакнула Флора своему отцу, – но для начала мы поженимся: мой сын должен родиться в браке и получить от семьи все, что ему причитается.

В церкви огласили предстоящую свадьбу и назначили дату церемонии. Флора Маккрэканн дала шелки имя Койгрих, «чужестранец», и фамилию Макгилл, «сын незнакомца», которые считала очень красивыми. И в холодные осенние вечера неустанно вышивала свое новое имя, Флора Макгилл, на разных тканях цветными нитками.

Шелки пытался быть признателен китобою и его жене. Учился их традициям и даже ел блюда из тюленей и китов, хоть они и вызывали у него ужас и тошноту. Пытался спать на кровати, как это принято в Народе, пусть это и давалось ему тяжело и на полу он засыпал намного быстрее, но, так или иначе, снились ему одни кошмары. Юноша силился побороть отвращение к охотничьим трофеям, украшавшим стены дома, и шкурам, из которых были сделаны воротники их одежды. Сложнее всего ему было привыкнуть к холоду, щипавшему кожу днем и ночью. Сколько бы слоев одежды он ни надевал на себя, как бы близко ни садился к очагу, его не отпускало ощущение, будто ему не хватает еще одного слоя кожи, будто он обнажен и уязвим.

– Раньше мне тоже все время было холодно, – сказал ему как-то китобой, – но океан излечил меня от этого недуга, как и от многих других. Теперь я обращаю на холод не больше внимания, чем на брызги, которыми обдают меня волны, и он больше не страшен мне, как и морская болезнь, которая постигает всех моряков в их первую неделю на борту.

Он достал пыльную бутылку рома, налил им обоим по щедрой порции и рассмеялся, когда шелки стал плеваться от крепкого алкоголя.

– За тебя, Койгрих Макгилл! Клянусь, что сделаю из тебя настоящего мужчину!

Год постепенно подходил к концу, а воспоминания к юноше все не возвращались, и шелки понял, что его бывшая жизнь навсегда осталась в прошлом, и он никогда не будет чувствовать себя комфортно на новом месте, и по коже всегда будут бегать мурашки от страха при любом упоминании морской охоты. Как бы он ни пытался, юноша не мог привыкнуть ко вкусу рома, одежде из звериной шкуры, плоти серого тюленя на обед и ко сну на перине. Однако ему удавалось притворяться, будто все в порядке, и смиренно улыбаться, и смеяться над шутками китобоя. Благодаря этому он быстро завоевал симпатию родителей Флоры и показал себя приятным, порядочным молодым человеком, достойным войти в их семью.

Время шло, и приближался день свадьбы. Флора вышивала свое имя на приданом, а в сердце шелки нарастал ужас. Он понимал, что его ждет непростое испытание, он потерял аппетит, и по ночам к нему начали приходить кошмары страшнее прежних.