– Я тебя щас прикончу, сука полубритая! – ругаясь и брызжа слюной, Рэйт пошел на нее. Рэкки поймал его за левую руку, Сориорн за правую – вдвоем им удалось его забороть. В конце концов, навык сложился у них уже спокон веку.
Колючка Бату не двинулась. Если не считать вздутых желваков с выбритой стороны головы.
– Давайте-ка все просто остынем, – высказался ее муж, Бранд, и замахал ладонями, как пастух в попытке усмирить встревоженную отару. – Ну будет вам, мы же союзники, а? – Никакой он не мужик, а здоровенная, сильная корова. Твердости – ни на зуб. – Давайте, ну хоть минутку… давайте пребывать в свете.
Рэйт всем объявил, что он думает об этом предложении, сумев выкрутиться из хватки брата настолько, чтобы плюнуть Бранду в лицо. К сожалению, не попал, но его намек поняли.
Колючка закусила губу:
– По-моему, псина нарывается на взбучку.
У каждого есть своя больная мозоль – сейчас наступили на Рэйтову. Он тут же расслабился и обмяк, опустил голову набок и, скалясь в ленивой ухмылке, покосился на Бранда.
– Слушай, Колючка, может, лучше взамен я прибью твою робкую женушку?
Он здорово наловчился затевать драки и неплохо умел их заканчивать, но никак не был готов к той скорости, с какой Колючка бросилась к нему.
– Ты труп, мудак с молочными волосами.
Рэйт отшатнулся, едва не повалив на причал брата и Сориорна. Чтоб ее оттащить, понадобилось трое гетландцев – старый мастер оружия Хуннан, пожилой лысый кормчий Ральф и Бранд, чья покрытая шрамами рука заломила ей шею. Здоровенные мужики пыхтели от напряжения, но ее кулак, даже сбившись с курса, все равно дал хорошего тумака Рэйтовой макушке.
– Мира! – прорычал Бранд, борясь изо всех сил с брыкающейся женой. – Ради богов, прошу мира!
Но всеми овладел отнюдь не мирный настрой. И гетландцы, и ванстерцы уже выкрикивали новые оскорбления. Рэйт увидел чей-то побелевший кулак на рукояти меча, услышал шорох, с которым Сориорн извлек кинжал из ножен. Он чуял запах скорого насилия, и оно угрожало зайти гораздо дальше, чем он намеревался вначале. Но что вы от насилия хотите? Такова его суть. Оно редко растет в пределах отведенной заранее грядки.
Рэйт раздвинул губы в полуулыбке-полуоскале: в груди разгоралось ярое пламя, дыхание забурлило в глотке, затрепетали тугие мышцы.
Еще немного, и сказители воспели б сражение на мокрых от дождя пристанях Торлбю, когда бы не явился Гром-гиль-Горм. Точно бык сквозь стадо блеющих коз, шествовал он, рассекая ожесточенную давку.
– Хорош! – проревел владыка Ванстерланда. – Чего тут расчирикались, пичужки?
Сутолока стихла. Рэйт стряхнул с себя брата, улыбаясь волчьей усмешкой, и Колючка оторвалась от мужа, рыча проклятия. Впереди у Бранда неуютная ночка, но для Рэйта все сложилось как нельзя лучше. В конце концов, он приехал драться, и его не слишком заботило с кем.
С воинственным видом гетландцы расступились, пропуская короля Атиля. На руках у него, как дитя, лежал обнаженный меч. Само собой, Рэйт его ненавидел. Всякому доброму ванстерцу полагалось ненавидеть гетландского короля. Но в остальном таким человеком, как он, стоило восхищаться: суровый, с волосами серого цвета, как железный брус – и столь же жесткий и неподатливый, он произносил мало слов, но побеждал во многих боях. Сумасшедший блеск впалых глаз говорил о ледяной пустоте там, куда обычно боги помещают в людей милосердие.
– Ты меня расстроила, Колючка Бату, – проскрежетал он грубым, словно мельничные жернова, голосом. – От тебя я ждал лучшего.
– Всем сердцем каюсь, государь, – хрипло буркнула она, меча кинжалы из глаз сперва на Рэйта, потом на Бранда, который поморщился, словно кинжалы от нее ему далеко не в новинку.
– А я от тебя лучшего и не ждал. – Гром-гиль-Горм насупил на Рэйта черную бровь – Но, по крайней мере, надеялся.
– Нам что, безропотно сносить оскорбления? – огрызнулся Рэйт.
– Тот, кто желает упрочить союз, стерпит детские обзывалки, – сухо прозвучал голос матери Скейр.
– А наш союз подобен судну в штормовых морях, – проговорил отец Ярви, со своей слащавой улыбочкой, что прямо криком просила обуха. – Затопите его своими дрязгами, и поодиночке мы пойдем на дно.
В ответ на это Рэйт зло заворчал. Он ненавидел служителей и их двуличные речи об Отче Мире и наибольшем благе. Как по нему, лучшее средство против любой неприятности – пробить ее насквозь кулаком.
– Мужи Ванстера оскорблений не забывают. – Горм упер палец в пояс, где топорщились боевые ножи. – Однако меня одолела жажда, и поелику мы – гости… – Он подтянулся, цепь, сделанная из наверший мечей побежденных врагов, поползла по его могучей груди. – То я, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот, король Ванстерланда, верный и любящий сын Матери Войны… войду в город вторым.
Его воины сердито зароптали. Они целый час ругались и спорили, кто войдет первым, а теперь эта битва проиграна. Их государь встанет на менее почетное место, значит, меньше чести достанется им, и, боги, как же они колючи в вопросах чести!
– Мудрый поступок, – прищурившись, произнес король Атиль. – Только не жди ответных подарков.
– Волк не нуждается в подарках овец, – молвил Горм, сверкнув глазами в ответ. Ближняя дружина короля Атиля, подбоченясь, шагала мимо. Золоченые пряжки, рукояти и кольца-гривны сверкали на солнце. Наглецы зазнались, как никогда. Рэйт оскалился и харкнул им под ноги.
– От ведь псина, – ехидно ухмыльнулся Хуннан.
Рэйт бы прыгнул на старого выродка и вышиб ему мозги о причал, да только Рэкки приобнял его и на ухо проворковал:
– Тише, братик, остынь.
– Синий Дженнер! Вот так сюрприз!
Рэйт хмуро оглянулся через плечо и увидел, что отца Ярви увлек в сторонку какой-то старый моряк с просоленной рожей.
– Надеюсь, приятный, – произнес Дженнер, пожимая руки Ральфу, словно давнему одновесельнику.
– Поживем – увидим, – ответил служитель. – Ты приехал принять золото Лайтлин?
– Я приму чье угодно золото, только предложи. – Дженнер с опаской пострелял глазами по сторонам, как будто собрался поведать о тайном кладе. – Но меня привели сюда причины поважнее золота.
– Важнее золота? – усмехнулся Ральф. – Да ты ли это?
– Намного важнее. – Дженнер вывел вперед кого-то, кто прятался за его спиной, – и Рэйту словно пробили черепушку кинжалом, и боевой задор вытек из него моментально.
Она была невысокой и худенькой и утопала в полинялом плаще. Волосы переплелись нечесаным клубком: облаком темных локонов, что сбивались и трепетали на соленом ветру. Кожа ее была бледной, ободок ноздрей розоватый, а скулы – хрупкие и изящные, казалось, готовы надломиться от грубого слова.
Она смотрела прямо на Рэйта большими глазами, темными и зелеными, как Матерь Море пред бурей. Она не улыбалась. И не проронила ни слова. Печальная и торжественная, полная загадок, и у Рэйта встали дыбом все волоски. Никакой удар секирой по голове не смог бы так его вырубить, как этот единственный взгляд.
Несколько мгновений отец Ярви стоял, придурковато раззявив рот. Потом захлопнул его, клацнув челюстью.
– Ральф, отведи Синего Дженнера и его гостью к королеве Лайтлин. Немедленно.
– То был готов убить за право пройти первым, то вообще идти не хочешь? – Рэкки смотрел на него, и до Рэйта дошло, что ратники Горма уже вышагивают вслед за гетландцами, едва не лопаясь от высокомерия. Наверстывают свое за то, что идут вторыми.
– Кто была та девушка? – просипел Рэйт. Перед глазами все кружило, как у пьяного, резко вырванного из хмельной дремоты.
– С каких пор ты стал волноваться о девушках?
– С тех самых, как увидел эту. – Он поморгал, глядя в толпу, надеясь доказать брату и себе, что она ему не померещилась. Но девушка пропала.
– Видать, красуля что надо, раз отвлекла тебя на целую минуту от перебранки.
– Подобных ей я еще не встречал.
– Прости, брат, но женщин ты и в самом деле встречал немногих. Ты ж у нас по части драк. – С ухмылкой Рэкки взвалил на себя громадный черный щит Гром-гиль-Горма. – А по части баб – я, помнишь?
– Ты мне про это вещаешь без устали. – Рэйт водрузил на плечо тяжелый королевский меч и двинулся вслед за братом. И почувствовал, как увесистая длань повелителя потянула его назад.
– Ты, Рэйт, меня крепко расстроил. – Крушитель Мечей придвинул его к себе. – В этих краях полно людей, которых худо иметь во врагах, но я боюсь, что в лице Избранного Щита королевы Лайтлин ты выбрал как раз наихудшего.
Рэйт окрысился:
– Она, государь, меня не пугает.
Горм с лету влепил ему оплеуху. В смысле оплеуху для Горма. Для Рэйта – будто б его хватили веслом. Он пошатнулся, но король поймал его и притянул к себе.
– Меня ранит не то, что ты пытался ее зацепить, но то, что ты не сумел. – Он вмазал другой стороной ладони, и губы Рэйта посолонели от крови. – За каким лешим мне пес, который тявкает? Мне нужен пес, который вонзает клыки. Убийца. – И он отвесил третью пощечину. У Рэйта загудела голова. – Боюсь, Рэйт, в тебе еще прячется зернышко жалости. Раздави его, пока ты сам им не подавился.
На прощание Горм потрепал Рэйта по голове. Как отец треплет сына. А может – как охотник гончего пса.
– Столько крови, чтобы насытить меня до конца, тебе, малыш, никогда не пролить. Ты знаешь об этом и сам.
Гребешок из шлифованной китовой кости шшух-шшухал по волосам Скары.
Игрушечный меч принца Друина хрусть-бум-бамкал по сундуку в углу.
Голос королевы Лайтлин бу-бу-бубнил без роздыху. Она будто почувствовала – воцарись молчание, и Скара начнет орать, а потом опять орать и не остановится никогда.
– За тем окном, в южной части города, стоят лагерем люди моего мужа.
«Почему они не пришли к нам на помощь?» – хотелось завизжать Скаре, когда она недвижно уставилась на кромешное поле военных шатров, но рот, как положено, понес пристойную чепуху:
– Должно быть, их очень много.
– Две с половиной тысячи преданных гетландцев со всех концов нашей страны.
Скара почувствовала, как сильные пальцы королевы Лайтлин слегка повернули ей голову. Бережно, но очень твердо. Принц Друин издал боевой клич писклявого двухлетки и атаковал гобелен. Гребешок снова пошел шшух-шшух-шшухать, словно ни одна на свете напасть не устоит против опрятно уложенных волос.
– За этим окном, к северу – стан Гром-гиль-Горма. – Огни зыбко мерцали в сгущавшихся сумерках, как звезды по небесному полотну, рассыпанные на темных склонах холмов. – Мне и привидеться не могло: две тысячи ванстерцев, на виду у стен Торлбю.
– Уж точно не с мечами в ножнах, как эти, – резко бросила Колючка Бату из глубины комнаты, – так воин бросает во врага секиру.
– Я видела стычку в порту… – пролепетала Скара.
– Боюсь, не последнюю. – Лайтлин цокнула языком, распутывая узел. У Скары вечно не получалось справиться с волосами, но королева Гетланда не та женщина, которую отпугнет одна-другая непослушная прядь. – Завтра состоится всеобщий сход. Пять часов перебранки кряду, помяни мое слово! Если мы его переживем и никто не погибнет, я посчитаю это подвигом,
И Лайтлин повернула Скару к зеркалу. Безмолвные невольники королевы выкупали ее и оттерли, а замызганную ночнушку сменили на зеленые шелка, привезенные из дальнего путешествия в Первоград, и живо подогнали их по размеру. Шелка с парчовой каймой ничуть не уступали в красоте и изяществе ни одному платью, что Скара носила прежде – а ей доставалось немало прелестных вещиц. До того много и до того заботливо их развешивала мать Кире, что иногда принцессе казалось: это платья носят ее.
Ее окружили высокими стенами, могучими воинами, рабами и роскошью. Ее голове полагалось кружиться только от облегчения. Но, как у бегуньи, остановившейся передохнуть на минутку, а после обнаружившей, что не в силах стоять на ногах, безмятежный уют принес Скаре лишь слабость и ломоту во всем теле. Она чувствовала себя разбитой и внутри, и снаружи, одним большим синяком. Ей уже хотелось вернуться назад, на корабль Синего Дженнера под названием «Черный пес», чтобы там трястись от холода, пялиться на капли дождя и трижды в час на содранных коленях подползать поблевать за борт.
– Их носила моя мама, сестра короля Финна. – Лайтлин осторожно закрепила серьгу. С золотых цепочек, тонких, как паутинка, на плечо Скары, казалось, капали малиновые самоцветы.
– Очень красиво, – всхрипнула Скара, вложив все силы, чтобы не забрызгать зеркало рвотой. Она не узнавала глядевшую оттуда девушку: боязливую, красноглазую, хрупкую. Та казалась ей собственным привидением. Возможно, она так и не вырвалась из Ялетофта. Возможно, она до сих пор там – в рабстве у Яркого Йиллинга, навсегда.
В глубине зеркала Колючка Бату присела на корточки возле принца, подвинула его ручонки на деревянной рукояти и замурлыкала, объясняя, как делать правильный взмах. Когда он хватил ее по ноге, девушка взъерошила светлые волосы мальчика и улыбнулась. Шрам-звездочка сморщился на ее щеке.
– Молодец.
Но у Скары не шел из головы меч Яркого Йиллинга, его алмазный эфес, вспышка в блеклой темноте Леса – и грудь у девушки в зеркале начала тяжко вздыматься, задрожали ладони и…
– Скара. – Королева Лайтлин крепко обняла ее за плечи. Суровые и проницательные серо-голубые глаза привели ее в чувство, возвращая в настоящее. – Расскажешь мне, что там произошло?
– Дедушка ждал, когда придет подмога. – Слова бесцветно гудели, словно вдалеке жужжала пчела. – Мы ждали воинов Атиля, воинов Горма. Никто не пришел…
– Говори.
– Он совсем пал духом. Мать Кире убедила его пойти на мировую. Она отправила голубя, и праматерь Вексен прислала орла с ответом. Если мы сдадим крепость Мыс Бейла и распустим по домам воинов Тровенланда, если позволим армии Верховного короля свободно пройти по нашей земле – она простит нас.
– Но прощение Вексен неведомо, – промолвила Лайтлин.
– Она послала в Ялетофт Яркого Йиллинга поквитаться с нами. – Скара сглотнула кислые слюни, и вздрогнула тонкая шея бледной девушки в зеркале. Личико принца Друина сморщилось от бойцовской решимости: он рубил Колючку игрушечным мечом, а она пальцами отбивала удары. Детский воинственный клич звучал точь-в-точь как тот вой, полный ярости и боли, раздававшийся в темноте, все ближе к ней с каждой минутой. Все ближе к ней с каждым днем.
– Яркий Йиллинг отрубил голову матери Кире. Пронзил деда мечом – тот упал прямо в очаг.
У королевы Лайтлин расширились зрачки.
– Все это произошло… на твоих глазах?
О проекте
О подписке