Трясучка думал, в Талине диковин с избытком. Вестпорт оказался много хуже. Сквозь толпу вели караван соединенных тонкими цепочками невиданных длинношеих зверей, чьи маленькие головки скорбно покачивались в высоте. Трясучка крепко зажмурился. Открыл глаза, но чудища никуда не делись. Головки так и качались над толпой, их словно вовсе не замечавшей. Город походил на сон. И не самый приятный.

Затем они свернули на другую улицу, поуже, по обеим сторонам которой тянулись лавки и торговые лотки. В нос начали сшибать один за другим запахи – рыбы, хлеба, краски, фруктов, масла, специй и много чего еще, Трясучке незнакомого. Дыхание у него сперло, желудок свело. Какой-то мальчишка, проезжавший мимо на телеге, пихнул ему в лицо плетеную корзину. Внутри сидела крохотная обезьянка, которая зашипела и плюнула в него, и Трясучка, изумившись, чуть не выпал из седла. Крик вокруг стоял на самых разных языках – двадцати, наверное. А потом вроде как песня зазвучала, делаясь все громче и громче, ни на что не похожая, но до того красивая, что у Трясучки даже встали дыбом волоски на руках.

На другой стороне площади стоял дом с огромным каменным куполом. Из передней стены его вырастало шесть высоких башенок, на крышах которых сверкали золотые шпили. Оттуда-то и доносилось пение. Сотен голосов – низких и высоких, сливавшихся в один.

– Это храм. – Рядом с Трясучкой придержала коня Меркатто, по-прежнему прятавшая лицо под капюшоном. Только хмурый взгляд и видать.

Если уж быть честным с собой, Трясучка ее побаивался. И не так чтобы чуточку. Видеть, как она убивает человека молотом и, судя по всему, получает от этого удовольствие, уже было неприятно. После же, когда они сговаривались, ему и вовсе казалось, что его она тоже собиралась прикончить. Еще и рука эта, с которой она не снимала перчатку… Никогда прежде ему не случалось бояться женщины. Трясучка стыдился своего страха и одновременно нервничал. Но не мог скрыть от себя самого, что как женщина, – коли отставить в сторону перчатку, молот и тошнотное чувство опасности, – она ему все-таки нравилась. Очень. Возможно, ему на самом деле и опасность нравилась, больше, чем дозволял разум. И в результате он, черт возьми, не очень-то понимал, как и о чем с нею разговаривать.

– Храм?

– Место, где южане молятся богу.

– Богу? – У него даже шея заболела, пока он таращился, задравши голову, на шпили – выше самых высоких деревьев в его родной долине. Слышал он и раньше, что некоторые люди на Юге верят, будто на небе живет человек, который создал мир и все видит. Мысль эта всегда казалась Трясучке полным бредом. Но, глядя на золотые шпили, он недалек был от того, чтобы и самому поверить. – Красивый дом.

– Лет сто тому назад, когда гурки завоевали Даву, оттуда бежало множество южан. Некоторые переплыли море и обосновались здесь. И в благодарность за свое спасение возвели храмы. Вестпорт – столько же часть Юга, сколько часть Стирии. И часть Союза к тому же, с тех пор как градоправитель выбрал, наконец, сторону, к которой примкнуть, и подкупил Высокого короля своей победой над гурками. Город этот называют Перекрестком миров. Те, кто не зовет его притоном лжецов, конечно. Здесь есть переселенцы с Тысячи островов, из Сулджука и Сиккура, из Тхонда и Старой империи. Даже северяне.

– Ох уж эти глупые ублюдки…

– Дикари все до единого. Некоторые, я слышала, носят длинные волосы, как женщины. Но здесь способны завлечь каждого. – Рукой в перчатке она показала в дальний конец площади, где на невысоких помостах в ряд стояло множество людей, казавшихся чертовски странным сборищем даже для этого города.

Средь них были молодые и старые, высокие и низенькие, худые и толстые, одни в причудливых одеяниях и головных уборах, другие полуголые, с разрисованными телами. На лице у одного Трясучка заметил костяные украшения. За спинами у некоторых – расписанные буквами самых разных видов вывески, на коих подвешены были бусины и еще какие-то безделушки. И все эти люди танцевали, прыгали, глазели в небо, падали на колени, плакали, смеялись, пели, кривлялись, завывали, пытаясь перекричать друг друга на таком количестве языков, какого он и представить себе не мог.

– Что за уроды, дьявол меня побери? – проворчал Трясучка.

– Святые люди. Или сумасшедшие – смотря кого спросишь. В Гуркхуле ты должен молиться так, как велит Пророк. А здесь каждый может поклоняться богу, как ему хочется.

– Так они молятся?

Меркатто пожала плечами:

– Похоже, они скорей пытаются убедить всех остальных, что знают истинный путь.

Перед помостами толпились зеваки. Некоторые слушали и кивали. Другие качали головами, смеялись и что-то выкрикивали в ответ. Третьи просто стояли со скучающим видом. Один из святых людей – или сумасшедших – вдруг обратился к Трясучке, проезжавшему мимо, с речью, из которой тот не понял ни слова. Бедняга даже встал на колени и простер к нему руки, моля о чем-то хриплым, сорванным голосом. И по глазам его с красными воспаленными веками видно было, что ничего важнее этого для него в мире нет.

– Прекрасное, наверно, чувство, – сказал Трясучка.

– Какое?

– Когда думаешь, что знаешь все ответы… – Он придержал коня, пропуская женщину, которая вела за собой на поводке мужчину, высокого, чернокожего, в блестящем ошейнике, тащившего, устремив глаза в землю, в каждой руке по мешку. – Вы видели это?..

– На Юге почти все люди или владеют кем-то или сами принадлежат кому-то.

– Ну и мерзкий обычай, – проворчал Трясучка. – Вы же вроде как сказали, что здесь – часть Союза.

– А в Союзе очень любят свободу, это правда. Там никто не может сделать человека рабом. – Она кивнула в сторону еще нескольких человек, которые смиренно следовали за хозяевами. – Но если ты уже раб, тебя никто не освободит, будь уверен.

– Чертов Союз. Этим ублюдкам, похоже, надобно все больше земли. Добрались уж и до Севера. Весь Уффрис заполонили, как войны начались. И для чего им земля? Видали бы вы тот город, который они уже заполучили. Стал деревня деревней.

Она бросила на него проницательный взгляд.

– Адуя?

– Она самая.

– Ты был там?

– Ну. Сражался с гурками. Заполучил вот это. – Трясучка задрал рукав, показал шрам на запястье. И, когда снова встретился с ней глазами, заметил, что теперь она смотрит на него иначе. Чуть ли не с уважением.

На душе у Трясучки потеплело. Давненько на него так не смотрели… все больше с презрением в последнее время.

– Ты стоял в тени Дома Делателя? – спросила она.

– Да эта тень весь город покрывает, где с утра, где вечером.

– И каково в ней?

– Темнее, чем снаружи. С тенями оно всегда так, по моему опыту.

– Хм. – На лице ее впервые появилось подобие улыбки, и Трясучка счел, что это ей идет. – Всегда мечтала там побывать.

– В Адуе? Что ж вам мешает?

– Шесть человек, которых нужно убить.

Трясучка надул щеки.

– А. Это. – Сердце беспокойно трепыхнулось, и вновь явилась мысль – какого черта он согласился? – Всегда был себе худшим врагом, – пробормотал он.

– Держись в таком случае меня. – Улыбка ее стала чуточку шире. – Обзаведешься вскоре куда худшими. Что ж, вот мы и на месте.

«Место» своим видом не радовало. Узкий переулок, темный, как нора. Нависшие над ним угрюмые дома с обвалившейся с сырых кирпичных стен штукатуркой. Гнилые ставни с облупившейся краской. Трясучка направил коня вслед за фургоном в темный арочный проход. Меркатто, ехавшая последней, закрыла за собой скрипучие двери и задвинула ржавый засов.

Во дворе, заросшем сорняками и усыпанном битой черепицей, Трясучка спешился, привязал коня к прогнившей коновязи. Поглядел на квадрат серого неба высоко вверху, на облезлые стены, окружавшие двор, перекошенные ставни, висевшие на одной петле.

– Дворец, – проворчал. – Сразу видно.

– Для нас расположение важно, – сказала Меркатто, – не красота.

За входом оказался темный коридор, из которого пустые дверные проемы вели в пустые комнаты.

– Эка сколько тут комнат! – сказал Трясучка.

Балагур кивнул.

– Двадцать две.

Все двинулись вверх по гнилой лестнице, отчаянно скрипевшей под сапогами.

– С чего вы собираетесь начать? – спросила Меркатто у Морвира.

– Уже начал. Рекомендательные письма отосланы. Завтра утром мы вверяем Валинту и Балку свои немалые средства. Столь солидные, что внимание главного служащего нам гарантировано. Я отправляюсь в банк со своей помощницей и вашим… Балагуром. Изображаю купца с компаньонами. Встречаюсь с Мофисом и ищу удобный случай его… убить.

– Так просто?

– От случая в нашем деле порой зависит все. Но если возможность не представится сама собой, я займусь закладкой фундамента для более… организованного подхода.

– А мы туда не пойдем? – спросил Трясучка.

– Нашу нанимательницу могут узнать. У нее запоминающаяся внешность. Что до тебя, – Морвир, оглянувшись, насмешливо ему улыбнулся, – в глаза ты бросаешься, как корова среди волков, и пользы от тебя не больше, чем от нее. Слишком высокий рост, слишком много шрамов, одет, как деревенщина. А уж волосы…

– Фи, – сказала Дэй, качая головой.

– Что это значит?

– Что слышишь. Просто от тебя так и веет… – Морвир повел рукою в воздухе, – …Севером.

Меркатто отперла облупившуюся дверь, к которой привел последний лестничный пролет, пинком распахнула ее. В глаза ударил солнечный свет, и Трясучка, щурясь, шагнул вслед за остальными через порог.

– Чтоб я сдох…

Кругом раскинулось беспорядочное нагромождение крыш разной высоты и самого многообразного вида. Красная черепица, серый сланец, беловатый свинец чередовались с гнилой соломой, позеленевшей медью в потеках грязи, деревянными балками, поросшими мхом, заплатами из холста и потертой кожи, прикрывавшими дыры. В глазах рябило от плоских крыш и двускатных, коньков, фронтонов, чердаков, водосточных желобов, паутины бельевых веревок, пересекавшихся под всеми мыслимыми углами. Бесчисленные трубы извергали дым, сквозь пелену которого солнце выглядело расплывчатым пятном. Кое-где из этого хаоса торчала одинокая башня, вздымался купол, высовывало ветку особо отважное дерево. Море вдалеке казалось грязным серым пятном, мачты кораблей в гавани – лесом, качавшимся на волнах, как на ветру.

Шум города на этой высоте слышался неумолкаемым шипением. Все звуки его – голоса людей и животных, крики продавцов и покупателей, громыхание колес, клацанье молотов, обрывки песен и музыки, возгласы радости и отчаяния – смешивались в единое целое, подобно вареву в огромном котле.

Трясучка подобрался к замшелому парапету крыши, встал рядом с Меркатто. Далеко внизу, по вымощенной камнем улице струился, как по дну каньона, людской поток. На другой же стороне высился огромный дом.

Фасадная стена его из гладкого светлого камня выглядела отвесной скалой. Через каждые двадцать шагов вдоль нее стояли колонны такой толщины, что Трясучке не обхватить и обеими руками. Венчали их вырезанные из камня листья и лики. В стене имелось два ряда маленьких окошек, от силы в половину человеческого роста, и один ряд, повыше, очень большых. Все они забраны были металлическими решетками. По краю плоской крыши, расположенной вровень с той, где стоял Трясучка, шла изгородь из черных железных кольев, похожих на колючки чертополоха.

Морвир, глядя на эти колья, скривил рот в улыбке.

– Дамы, господа и дикари, позвольте представить вам вестпортское отделение… банкирского дома… Валинта и Балка.

Трясучка покачал головой.

– Выглядит как крепость.

– Как тюрьма, – буркнул Балагур.

– Как банк, – глумливо ухмыльнулся Морвир.