Глава 5. Хрупкая

– Ну давай, Светик, – мужчина, что держит камеру, старается говорить мягко, – вставай на колени.

В свои восемнадцать она была еще стройнее, казалась еще более хрупкой, но язвительности в ней было не столько. По крайней мере в сторону камеры она стреляет глазами недовольно.

– А снимать обязательно?

– Обязательно, если ты хочешь сделать мне приятно, – мужчина из-за кадра тянет руку к ней, покровительственно треплет по щеке, – я хочу, чтоб у меня сохранились доказательства, какой ты бываешь послушной. Послушной только для меня.

– Только для тебя, – повторяет она задумчиво и все-таки опускается на колени. Смотрит внимательными глазами в кадр, облизывает губы.

– Что еще ты мне прикажешь, Господин?

Палец, уже готовый к остановке, падает на нужную клавишу. С пару секунд Алекс смотрит в эти глаза, темные, дымчатые, бескрайние.

Её голос мягкий, непривычно мирный, удивительно искренний еще некоторое время будто отражается в его душе эхом.

“Что еще прикажешь?”

“Что еще ты хочешь?”

“Господин”.

Ко своему посетителю Алекс разворачивается, только когда внутри настает полная тишина. Мешать эмоции от увиденного с тем, что вот-вот поднимется в нем волной, не хочется. Как не хочется мешать любимое вино и неприятную горькую микстуру, которую необходимо выпить.

Не за себя выпить, за неё.

Посетитель ерзает на стуле. Он уже успел проораться на тех парней, что его сюда привезли. Грозил им братом-прокурором, зеками, которые непременно их опустят, вот только стоило самому Алексу войти в свой кабинет – гость заткнулся. Кажется, фамилия Козырей все-таки слишком на слуху, раз такая шваль знает его в лицо.

– Ну и что ты мне скажешь, Петр Алексеевич? – Алекс позволяет себе слегка дернуть краем рта. Настоящей улыбки этому мудню не полагается, но если не оживить мимику хоть на сколько-нибудь – тот просто обделается от страха. А какая важная персона этот Петр Алексеевич Шубин – аж второй заместитель мэра города Саратова.

– Н-ну, н-ну что тут с-скажешь, – нервно начинает блеять этот утырок, – н-ну да, я с ней спал. А что в этом такого? Вы-то как мужчина должны меня понимать…

– Должен? – если бы Алекс был волком – он сейчас выщерил бы хищно зубы. – С чего вы взяли, Петр Алексеевич, что я вам что-то должен?

– Н-ну, в-вы же тоже женаты, – заикаться Шубин начал еще сильнее, – и думаю, вы понимаете…

– Лучше б вы оставили обязанность думать тем, кто умеет пользоваться мозгами, Петр, – уже жестче цедит Алекс, постукивая пальцами по столешнице, – вы ведь понимаете, что вы здесь совершенно не потому, что когда-то изменяли вашей жене с этой девушкой? И опережу ваше умозаключение, даже тот факт, что именно вы были первый, кто практиковал со Светланой Клингер тематические отношения, мне не особо интересен. Мне интересно, почему она уехала из вашего города и за пять лет ни разу туда не возвращалась. Интересно, почему, оставшись в Теме, она резко сменила роль с сабы на доминантку. Иными словами, мне интересно, чем именно ты её сломал, удод?

Там на видео – нет ничего крамольного. Есть прелюдия к сексу, есть обнажение на камеру. Красивое. Во всем. От плавных, будто танцующих движений девушки на камеру, до каждого элемента белья.

Александра Козыря сложно удивить конкретным эротичным бельем, но можно удивить чувством удивительного вкуса, с которым Сапфира выбирает вещи, которые надевает на себя. Кружево стринг смотрится на её коже дороже и изящнее, паутина бондажа на груди – вопиюще эстетичной. Эта девочка даже в юном возрасте умела себя подать.

Жаль только, оценить её по достоинству этот мудень был попросту не способен. Он целый год дурил Сапфире голову, судя по нарытой переписке – обещал ей бросить жену, да так и не бросил.

Потом – сам порвал с ней, и пару месяцев в их переписке стояла мертвая тишина. Два месяца ровно. А после – одна лишь СМС от Сапфиры: “Я надеюсь, что ты будешь подыхать долго и мучительно”. За час до того, как она автостопом стартовала из Саратова в Москву.

Это было спонтанное решение, она еще долго вела переписку с брошенным саратовским универом, добивалась от них документов на перевод. Она не вела подготовку, не планировала свой побег, она уезжала навсегда. И такое ощущение, что у неё земля горела под ногами.

– Итак, что же ты сделал, Петр Алексеевич, – пальцы выстукивают на столешнице траурный марш. Преждевременно, конечно, но что поделать, если рвется изнутри вот это вот желание?

– Ничего, – Шубин снова начинает ерзать, – она хотела, чтобы я ушел от жены. Но мало ли у меня таких сикулеток тогда было…

– Таких как она? – Алекс откидывается в кресле, смотрит на собеседника тяжело.

Два варианта – или он говорит с идиотом, или – с прожженым лжецом. Или он не понимал, насколько редкая и необычная птичка залетала в его руки, или – он попросту лжет, пытаясь сбить цену, которую сам Алекс Свете обозначил.

Впрочем… Он идиот, в обоих случаях. В первом – слепой идиот, во втором— самоуверенный. И с чего он взял, что его мнение интересно хоть кому-то в стенах этого кабинета?

– Ну… Может, и не таких… – в глазах Шубина все-таки отображается что-то понимаемое.

Все он понимал. Видео, которое сейчас показывал своему собеседнику Алекс, хакер из его службы безопасности достал из запаролированного архива с рабочего компа Шубина. Судя по дампам памяти – Шубин его до сих пор регулярно пересматривал. Все остальные его записи из общения с сабами появлялись и удалялись. Только Сапфира оставалась в видеоархиве Шубина до сих пор. Его и выманить из Саратова удалось по маленькой осознанной утечке. Он только услышал, что есть инфа о Свете, и сорвался с места, явно желая с ней снова пересечься. Но почему они разбежались тогда? Хороший вопрос. Животрепещущий.

– Да ничего там особенного, – Шубин пытается казаться важным, небрежно кривит морду лица, – просто она взбрыкнула. Как это у Светочки водится – взбрыкнула, как она считает, насмерть. Я дал ей отойти, а она укатила в Москву. Доказать мне что-то хотела. До сих пор интересно, что?

– Взбрыкнула, значит? – Алекс повторяет медленно, ощущая, как тихо-тихо начинает пульсировать чувствительная жилка рядом с крылом носа. – А из-за чего взбрыкнула?

– Это же Светочка, – Петр Алексеевич закатывает глаза, – Светочка любит красиво жить и ни в чем себе не отказывать. Захотела на время отпуска смотаться со мной на Малибу, поваляться на пляжике. А мне некогда было.

– Супруга не отпустила? – Алекс впервые за время разговора позволяет прорваться наружу холодному ледяному яду.

Такое обвинение практикующему доминанту должно было послужить чем-то вроде пощечины. И она послужила, конечно. Как не нервничал бы Шубин, его лицо характерно вытягивается, а глаза злеют.

– Дела были, – в учтивый, подрагивающий голос собеседника прорываются шипящие нотки, – вопросы предвыборной компании решали.

– Ну да, ну да, – скучающе кивает Козырь. Он даже не пытается делать вид, что верит, это и не обязательно. В вопросах такого рода, если все всё правильно понимают – они обычно разыгрывают спектакли в лицах. Всё отражается в глазах.

В глазах Шубина сейчас дрожит скотский страх.

– Так, просто формально спрошу, – то, что она три недели в больнице избитая лежала, вы, конечно, не в курсе были?

Алекс без спешки тянется к бумажному пакету, вытаскивает из него амбулаторную карту, выкупленную из саратовской поликлиники. На титульном листе потрепанной коричневой книжки кардиографическим почерком врача выведено “Светлана Клингер”.

Забавно. Такое ощущение, что за пределами Москвы начинается доисторическая эпоха. Пять лет назад во всех и даже в бюджетных больничках столицы вполне себе умели пользоваться принтерами. А тут…

Скажите спасибо, что ручкой, а не гусиным пером с чернилами. Или что карта из бумажных листов сшита, а не из берестяных кусков.

– Ну как же, в курсе, – Петр Алексеевич фальшиво морщится, – что поделать, у неё совершенно асоциальная семейка. Мать-сектантка, отчим – Глава их секты. Они частенько… Распускали руки. Хотели, чтобы и она служила благу их… общины. Светочка рада была съехать от них, только они периодически находили её. Нашли и в тот раз. Судя по всему – этот раз стал для неё критическим. После него она и решила уехать из города. Жаль-жаль. Ей стоило обратиться ко мне за помощью, я бы её принял обратно, конечно. И защитил.

– То есть доверившуюся тебе неопытную сабу и любовницу ты оставил без защиты после какого-то её пустячного каприза, правильно я понимаю? – повторяет Алекс, переставая глядеть на собеседника. Мараться не хочется даже глазами.

У тишины бывают разные вкусы. И вообще, она редко бывает абсолютной, всегда есть какие-то шорохи, звуки дальних шагов, тиканье часов…

У тишины, что сейчас повисла между Алексом и Шубиным, привкус взаимного раздражения, приглушенных, но все еще уверенных опасений, и недовольного сопения.

Люди вообще редко любят, когда им правду о них самих рассказывают.

– Она ушла сама, – Петр Алексеевич все-таки находится с враньем, – ушла, хлопнула дверью, ошейник вышвырнула в помойку. Из квартиры, что я для неё снимал – съехала. Тряпки, которые для неё покупал – на клочья порезала. Цацки – отправила курьером, под роспись. Я решил – выкаблучивается, так выкаблучивается.

– И оставил её без защиты, зная о мамаше-психопатке?

– Это был её выбор!

– Сколько времени она на тебя потратила? – Шубин аж вздрагивает от такой постановки вопроса.

– В смысле?

– Сколько своего драгоценного времени она потратила на тебя, удод, – мрачно повторяет Алекс. Был бы этот персонаж умным – не заставлял бы повторять. Но ладно. Значит, огребет еще и за отсутствие мозгов.

– Сколько я с ней спал? – Шубин перефразирует вопрос в лестной для себя формулировке. – Полтора года.

– Полтора года, – Алекс кивает, получая еще один факт в свою копилочку, – полтора года девочка слушала твою лапшу, ложилась с тобой в постель, надевала для тебя ошейник и разрешала себя содержать.

– Разрешала? – Шубин ядовито кривится, мол, разве это не в её интересах было.

– Разрешала, – снова повторяет Алекс, ставя еще один плюсик в графе “степень жестокости грядущего наказания”, – ты и сам понимаешь это. Она была с тобой не ради бабла твоего. И не ради лапши. Поэтому ты до сих пор на её видео дрочишь. Потому что она настоящая была. Ты не понимаешь, что упустил, но гнилой своей паскудной натурой чуешь.

– А тебе-то что? – агрессивно вскидывается враг. Палится еще сильнее.

– Я не люблю, когда мне врут, Петр Алексеевич, – Алекс скучающе покачивает головой, – а врать мне так нагло – вообще опасно для жизни. Света ушла от тебя не из-за того, что ты отказался везти её на острова. И не мамаша её отправила в больницу с кучей переломов и ушибов. Их было слишком много.

– Так она не одна была, – он все еще пытается скрывать, – и отчим…

– Когда она вышла из больницы, она написала тебе, – Алекс поднимается из-за стола, – тебе она пожелала сдохнуть. Если бы была причастна её мать – разве не ей Света бы адресовала эти свои пожелания?

– У неё ветер в башке, – Шубин тем временем будто пытается отползти назад от нависшего над столом Алекса, вместе с креслом, – мало ли что…

– Мало ли что могло её на это подвигнуть? – хрипло проговаривает Алекс. – Мало ли что взбрендило девушке после сотрясения? Например, захотелось ей поскандалить из-за неверного диагноза – это все сотрясение виновато. Не было ничего. Никого не было. И она никого не теряла! У неё память путается.

Он говорит это и через силу смотрит на врага.

Было в его жизни много неприятных уебней, и бандиты были, и мерзавцы, но вот такого уровня мудозвоны, бьющие слабых и неравных, всегда вызывали только невыносимую внутреннюю дрожь.

А Шубин – бледнеет, зеленеет, все больше покрывается разноцветными пятнами.

Кажется он понял, что Алекс уже все понял сам. И опровергать бессмысленно.

Света не просто так от него ушла. Не одна. Света выбрала жить для себя и для того, что зародилось внутри неё.

А этот мудозвон…

А этот мудозвон, побоялся что выплывший ребенок даже от бывшей любовницы уничтожит его политическую карьеру. И все организовал. И даже информацию о выкидыше у Светы из карты скрыли. Она это заметила, все поняла, кому спасибо сказать надо.

И уехала из города, что умер для неё окончательно.

Не удивительно, что за прошедшие пять лет она вообще ни с кем из родного, казалось бы, Саратова не связывалась.

– Ты… Ты не докажешь ничего! – рявкает Шубин, набираясь смелости. – Не докажешь. А её у нас сожрут, если вздумает вернуться.

Ну что ж, будем считать это за чистосердечное признание.

Осталось только детальки приговора обмозговать!