5. Сон вне закона и его послевкусие

Во сне мне жарко. Очень жарко. Настолько, что мне даже странно, как это на моей коже не выступает хрустящей корочки. И, увы мне, причиной этой жары является не явившееся мне в лазурной яви жаркое солнце мальдивского острова. А руки… Жадные, сильные, меткие руки, так точно попадавшие в самые чуткие мои места. Будто сделавшие из моего тела фортепиано, и этими настойчивыми, нежными ласками писавшие дивную и такую жаркую сюиту.

Я точно сплю. Я ощущаю это каким-то задним умом, прагматичным, который даже особенно не осознает, кому принадлежат эти руки. Неважно. Это все неважно. Будильник, заткнись, сделай милость…

Не хочу, не хочу, чтобы это заканчивалось или обрывалось. Хочу лишь стонать: «Дальше, дальше, давай дальше», – только во сне я не особенно разговорчива, язык кажется таким ватным, тяжелым… Ну и плевать на него!

Я не владею техникой осознанных сновидений. Спасибо, что в этом сне я хоть не лежу бревнышком, а гнусь лозой в руках своего композитора. И ничего, что в моих заплывах я беру долгие перерывы, я очень даже в форме, могу дать мастер-класс хоть сейчас. Наверное, именно для этой цели я с тихим стоном изнеможения выгибаюсь, стремясь поплотнее прижаться к влажной коже моего партнера.

Какой же это по счету акт в нашей дивной пьесе? Второй? Третий? И когда у нас планируется переход к кульминации?

Все это время я прожаривалась, не раскрывая глаз. Почему-то мне так хотелось. Это логика сна, с неё спрос маленький.

И вот именно в эту минуту я решаюсь все-таки полюбоваться на него, на моего композитора. Да и не только полюбоваться, поторопить – в конце концов, сколько можно меня мучить? Я тут уже в стадии прожарки «well done»: еще чуть-чуть – и начну обугливаться. Тем более, что это так вкусно – потянуться к нему, наслаждаясь тяжестью мужского тела, со вкусом куснуть за мочку ближайшего уха, скользнуть щекой по едва шершавой скуле, подставить губы для законного поцелуя – мне срочно нужен хоть один, иначе я засохну на корню. А потом наконец распахнуть глаза, чтобы встретить наконец его прямой взгляд, утонуть в бездонном, беспощадном… ультрамарине!

Этот цвет – как холодный душ, как мое стоп-слово, то самое, после которого мозг будто встряхивает мое тело ударом электрошока, заставляя в срочном порядке эвакуироваться из этого сна. И проснуться!

Я застаю себя в сумрачной, предрассветной комнате, сидящей на кровати и стискивающей одеяло с такой силой, что на колене под ним совершенно точно останутся синие отпечатки моих пальцев.

И я даже не знаю, от чего именно сильнее встают дыбом волосы на моем затылке – от бешенства или от ужаса.

Мне приснился не кто-нибудь – не Ник, не Брэд Питт, и не какой-нибудь случайный рандомный непонятный мужик, к которому у дедушки Фрейда не возникло бы никаких вопросов.

Господи, Ветров… А уж в мои-то сны ты как влезть умудрился?

Рядом, повернувшись спинкой ко мне и как всегда во время сна сбросив одеяло, успокаивающе сопит Маруська.

Обычно этого умиротворяющего сопения мне хватает, чтобы унять бешеное сердцебиение от наснившейся с нервяка хтони и снова уснуть. На крайний случай есть радикальный метод: лечь поближе к плюшке, ткнуться носом в её темные растрепанные косички, которые она всегда просит заплести ей на ночь, закрыть глаза и начать считать её тихие выдохи. Это всегда успокаивает.

Не сейчас.

Справедливости ради, мне и Ветров давно не снился. Очень давно. Или я так хорошо постаралась эти "встречи" забыть…

Я лежу и таращусь в темноту, и мой счет постоянно сбивает скачущее в груди сердце.

Бесит.

Бесит, бесит, бесит.

Все бесит.

Какая жалость, что явление в эротических снах не канает за домогательство. Ух, я бы накатала на этого мудака заявление…

Ну, нет, не накатала бы, конечно, – в таких вещах признаваться ему? Да ни за что на свете! Пускай сначала он облезет и неровно обрастет. Чешуей. Золотой, в серебряную полосочку!

От бешенства по-прежнему трясет изнутри.

Нет, я понимаю, что это все какие-то нюансы моего мышления, побочка позавчерашнего «разговора» с этим, понимаю, что это все заряд адреналина, снова ударивший меня в самое неожиданное место, да еще и губами Ветрова. А еще я прекрасно знаю, что позвонить и наорать на него – это самое идиотское, что я сейчас могу сделать, но как же хочется сделать именно так. Сон еще не отпустил до конца, и в сонной логике кажется, что это проканает, и больше я этого мудака в своих снах не встречу совсем, ни в каких, а уж в эротических – тем более, но…

Мозги все еще работают. И даже пытаются проснуться.

Нет, думать мне сейчас не нужно. И анализировать свое состояние тоже. И делать неутешительный вывод о том, что все это бешенство – оно от досады, на самом деле, ведь там, во сне, мы так ничего и не сделали. Только начали…

Мне и не нужно! С ним – вот уж точно! Ни начинать, ни продолжать…

И не надо мне тут про подсознательное говорить, дорогое подсознание, ты у меня накуренное, вообще не пойми каким местом включаешься.

Нет, нереально уснуть в такой ситуации. По крайней мере, без дополнительных мер воздействия.

Я выбираюсь из-под одеяла. Сонному организму хочется то ли холодный душ – чтобы смыл сохранившийся после чертова сна жар, покалывающий из-под кожи, – то ли горячую ванну, чтобы расслабиться, закрыть глаза, задремать в теплой пене и… продолжить?

Бр-р-р…

Я встряхиваюсь, снова сбрасывая с себя это идиотское наваждение.

Нет, водные процедуры в хрущевке в четыре утра – это довольно спорное решение, если ты, конечно, не враг своим домочадцам. И будить Маруську настолько рано – это супержестокое обращение с ребенком.

А вот прокрасться на кухню, выудить из холодильника коробку молока и подогреть его себе – как маленькой, чтобы развести с парой ложек меда, – это можно. Запить этим всем таблеточку успокоительного.

Это расслабляет и настраивает на мирный, спокойный, да и что там – далекий от эротического настроя лад.

Уже вернувшись в кровать, закрыв глаза, я мысленно отвешиваю себе щелбан. Все-таки, долгие перерывы – не есть хорошо. Вот ушла с головой в работу – и тебе снится всякая муть с мутными же персонажами.

Нет, нет, нет. Нужно срочно возвращаться в игру.

Как хорошо, что этого даже долго ждать не надо. Все будет сегодня вечером! Дайте мне только Ника и обещанный им домик.

Уж после этого-то Ветров точно перестанет мне сниться!

Заснуть не получается. Совсем.

Поэтому назло себе, назло Фрейду и Ветрову, который так-то даже не в курсе, чем накосячил, я лежу и планирую вечер. Как все будет? Когда? Когда уснет Маруська? Да, а когда же еще? И какой комплект белья из двух священных «для особого случая» мне-таки выбрать?

Господи, вот нашла из-за чего себя накручивать. Из-за сна.

Да я в нем наверняка Ветрову польстила самым немилосердным образом. Сколько лет прошло? Восемь? За восемь лет он уже наверняка проел свою молодую силу и поджарость. И герой-любовник из него наверняка тот еще, уже поди самолюбие натирает во всех возможных местах и дама должна получать оргазм чисто по факту, что её допустили в постель благородного господина.

И мало ли чего мне там наснилось, сон – это сон, никакой особой связи с реальностью у него не имеется. И логики тоже!

Когда Маруська наконец просыпается строго по поставленному будильнику, я выдыхаю. Ура. Можно без особой боязни вставать с постели, чистить зубы, принимать душ похолоднее и не думать. Отключиться от этой мысленной какофонии.

Ника я жду, практически изнемогая. Даже не особенно думая, что после подъема на два часа раньше срока у меня наверняка мешки под глазами такие, что туда можно все рафармовские денежные запасы утрамбовать. А при должном рвении еще и место останется.

А ну как Ник возьмет и сбежит при виде такой раскрасавицы, которая даже накраситься не удосужилась?

Он не сбегает. Тепло мне улыбается и даже бесстыже врет, что я прекрасно выгляжу. Хорошее вранье, качественное!

И пока я выискиваю свидетельства того, что Ник все-так немножко меня обманывает, этот чудовищный человек отнимает у меня дорожную сумку, чтобы запихнуть её в багажник своей машины, здоровается с моей хмурой плюшкой за лапу, интересуется, почему такое красивое солнышко и вдруг не радует мир своей волшебной улыбкой…

– Потому что в шесть утра солнышко вставать не любит, – практично замечаю я, в уме перебирая содержимое дорожной сумки, чтобы быть твердо уверенной: на два дня нам вещей хватит. Вроде, все взяла. И даже оба «особых» комплекта запихнула на самое дно сумки, вместе с чулками.

Должна же я чем-то создать себе настроение, да?

– Лучше встать в шесть утра, чем приехать в клуб, когда все пони уже спят, – фыркает Ник, и это на самом деле аргумент, чтобы Маруська чуть-чуть улыбнулась. Самую малость. Совсем недостаточно, чтобы я обрадовалась нашему успеху.

Дело, конечно, не только в шести утра, на самом деле. Хандра все еще не отпустила Маруську.

И я точно знаю: следующей недели она очень ждет. Недели после суда. Когда можно будет встретиться с папой и пообижаться на него уже при нем.

И вот как в таких условиях мне подавать апелляции, если что?

Ведь моя-то дочь мне всяко дороже собственного самолюбия. Какая жалость, что мои проблемы не только в нем…

Я практически силой заставляю себя отвлечься от паскудных мыслей.

Суд во вторник.

И мой адвокат – между прочим, отличный адвокат по семейным процессам, мне его контакты достались не от кого-нибудь, а от Клингер. По её словам, Вознесенский ей треть друзей разводил – в хорошем смысле слова. И все, на кого он работал, были в восторге. Я боюсь загадывать, мне он кажется довольно молодым, но я уже успела заметить, что он и правда дока в своей области. Ну, по крайней мере, он настойчиво советует мне пить побольше валерьянки, я, мол, зря переживаю.

Ага, зря…

Я же видела повестку из суда. И формулировки – те самые, из того трижды проклятого иска, что мне принесла Кристина.

И как мне бодаться с Ветровым? С его возможностями и связями?

Это в радужном мире пони, фей и единорогов суд «всегда на стороне матери». В том мире и взяток с кумовством не существует

Вознесенский – прекрасный практик. Наверное, пару лет назад я бы ему позавидовала, сейчас – уже и нет. С той самой поры, как Света предложила мне поработать у неё юристом, я поняла: сейчас у меня уже и не болит это место. Карьера переводчика мне и вправду заманчивей. Поэтому я даже не стала выпендриваться и играть в адвоката, взяв-таки юриста со стороны.

Ну вот… Опять я о суде.

У меня впереди два чудесных выходных в компании замечательного мужчины и моей дочери. Интимные для нас с Ником. Семейные – для меня и Маруськи, да и для Ника слегка, чего уж тут. Отличная перспектива, а я никак не могу распробовать её как следует. Отвлекаюсь. То на суд, то на Ветрова…

– А солнышко-то у нас решило доспать, – фыркает Ник, уже на выезде из Люберец покосившись на Маруську.

– Солнышко молодец, – вздыхаю я, – я ей даже немножко завидую.

У меня-то в голове немножко гудит. Только я нерационально боюсь прикрывать глаза. А вдруг опять этот приснится? А я в полудреме еще и по имени его назову? И как потом это объяснять Нику? И не придется ли мне после таких вот вывертов потом стоять на трассе и автостопом добираться до Люберец с Маруськой под мышкой?

– Здесь по закону жанра я должен поиграть мышцой и посочувствовать, – Ник переходит на суфлерский шепот, – и сказать что-то вроде «ты правильно не рассчитываешь сегодня выспаться, крошка».

– Прекрати, – я тихонько хныкаю, вместо того, чтобы засмеяться, – будешь меня смешить, и я разбужу плюшку…

– Согласен, нельзя допустить такого преступления, – хмыкает Ник и милосердно дарует мне тишину. И правильно – не хочу отвлекать его от дороги. И чувствовать себя преступницей тоже не хочу. Но чувствую.

Ну, почему, почему приснился мне не он? Насколько все было бы приемлемей и лучше… А так я с трудом подавила в себе желание увернуться от его руки, когда он приветственно меня обнял. Так накрепко ощущала, что не заслуживаю таких знаков внимания, что было даже желание все переиграть и отказаться от этих выходных.

Но, ну уж нет.

Я не позволю Ветрову даже из моего подсознательного меня достать.

Я не успеваю даже задремать, хотя молчащий Ник явно ожидает от меня этого. У него звонит телефон, закрепленный в держателе. И фамилия абонента заставляет напрячься даже меня, хотя звонят как раз не мне.

– Доброе вам утро, Эдуард Александрович, – деловито и бодро произносит он, дождавшись, когда сработает автоответ на его гарнитуре.

Дальше он в основном слушает, давая краткие ответы. В основном отрицательные.

Нет, он не может сегодня выйти на сверхурочную встречу. И завтра тоже. Он вообще сегодня не в Москве и даже не в пригородах.

Где?

Тут следует подробный адрес конного лагеря, с явной надеждой, что Козырь оценит дальность залета и отложит свои срочные задания на потом.

А потом у Ника замирает лицо. И пальцы на руле крепче стискиваются.

Я помалкиваю, жду, пока он договорит, – завершение разговора у Ника больше похоже на принятие неизбежного. При чем по тону, а не по словам.

«Да, хорошо, Эдуард Александрович, я вас понял, до встречи».

– Что-то случилось? – спрашиваю я, потому что меня все это страшно напрягает.

Ник плотно сжимает губы, косится на Маруську, явно подавляя в себе какое-то крепкое выражение.

– Такахеда, – кратко произносит он так, что фамилия вдруг становится лютым ругательством, – у него там какая-то идея, нужно срочно её обсудить. Срочно! Очень срочно. Козырь же почему-то этому подмахивает. Нет, я понимаю, инвестиции мы получили очень пристойные, но не настолько же, чтобы бегать вокруг этого… Ютаки. Хотя гендиректор всегда прав, и ты этого не слышала.

– И тебе нужно будет уехать? – тихо спрашиваю я, уже до ответа начиная испытывать смутное разочарование. Мне сейчас отсутствие этого мужчины рядом категорически противопоказано. А вдруг я сойду с ума и вечером наберу Ветрова и буду ему в трубку рыдать? Я шучу, конечно, но как известно, в каждой шутке…

Не хватало мне еще одного сна в компании Ветрова. Нет уж. Я хочу, чтобы у меня были крепкие объятия, в которых от этой гадости можно спрятаться.

– Ну уж нет, – недовольно бурчит Ник, раздраженно хмурясь, – я имею право отказаться от таких вот внезапных мероприятий. Я и отказался.

Отважный портняжка. А мне бы решимости не хватило.

– И все хорошо? – на всякий случай переспрашиваю я.

– Ну, как сказать, – Ник невесело ухмыляется, – Козырь приедет к нам сам, сегодня вечером. В компании Ютаки и пары его людей. Устроят переговоры завтра, а после и отдохнут заодно «на природе»…

– Ой…

Интимность наших выходных вдруг начинает разгораться и потрескивать в синем пламени.

Планировался этакий романтично-семейный досуг в кемпинге, получается же то ли корпоратив, то ли тимбилдинг. С переговорами в середине программы.

– Это не все новости, Вик, – Ник явно намерен меня сейчас добить, раз уж я не сплю, – знаешь, почему Козырь решил взять и приехать в наш клуб? Даю подсказку, совсем не из-за меня. Я ему и нужен поскольку-постольку он сам перегружаться не хочет.

– Так почему? – ощущая какую-то глобальную подлянку, переспрашиваю я.

– Потому что Ветров, о чудо, уже находится в том же лагере, – как хирург, сообщающий о необходимости срочной ампутации, приговаривает мой сегодняшний день Ник, – и «раз уж так совпало…»

– Я поняла, – сипло откликаюсь я.

Удивлена ли я? Не очень. Застали ли меня эти новости врасплох? Да тоже нет.

Но как же паршиво проигрывать собственной паранойе.

Не мытьем, так катаньем решил встретиться с Маруськой. И ведь разнюхал же, какие именно у меня планы на выходные. Надо ж мне было в них спалиться.

Самое обидное, из-за Козыря теперь как в учебнике по истории: «отступать нам некуда, позади Москва».

А впереди – Ветров!

Господи, за что?