Юан остановил свой красный фургон перед большим домом в георгианском стиле, на первом этаже которого располагался его книжный магазин. Сквозь лобовое стекло я увидела над входом зеленую вывеску с золотыми буквами – The Bookshop. По обеим сторонам от двери стояли небольшие бетонные колонны в виде стопок книг, закручивающиеся вверх спиралью словно цепи ДНК.

По моему телу от волнения пробежала дрожь. Сейчас я выйду из машины и окажусь в том самом городке, который рисовала в воображении, сидя в душной лос-анджелесской квартире… Я чувствовала себя Нилом Армстронгом, готовящимся сделать первый в истории шаг по поверхности Луны. Я нервничала – как, должно быть, и сам Армстронг – и гадала, не провалится ли подо мной земля, превратившись в пыль. Действительно ли все это происходит по-настоящему, или это лишь эфемерная иллюзия, продукт моего воображения?

Юан открыл боковую дверь фургона и отступил в сторону, чтобы я могла взять свои вещи. Ухватив тяжелые сумки, я последовала за ним мимо спиральных колонн у входа и вошла в темноту магазина. Переступив порог, я услышала приятный чистый звон и, подняв глаза, увидела золотистый колокольчик. Я затаила дыхание. Прямо как в моем видении, этот изящный звоночек висел над дверью – ничуть не менее реальный, чем мощеный тротуар, по которому я шагала мгновением ранее.

Перед нами во всей красе предстала магия места, пылающего отблесками заходящего солнца. Из комнаты, уставленной потемневшими деревянными стеллажами с книгами, открывался вход в просторную галерею. В воздухе витал терпкий запах старой бумаги и пыли. В стенах дома еще при закладке были встроены камины, пол выложен длинными деревянными досками, с потолка свисали канделябры. В сгущающихся сумерках я успела заметить, что повсюду таились маленькие сокровища и безделушки, радующие глаз и создающие одновременно душевную и величественную атмосферу. На стенах висели написанные масляными красками картины, на самом виду тут и там были ловко и не без юмора разбросаны всевозможные антикварные вещицы – то шляпа-котелок попадется на глаза, то чучело фазана. Мы прошли через очередной дверной проем, мимо стеллажей с детской литературой и оказались в длинном коридоре. Юан показал наверх, и, подняв взгляд, я увидела свисающий с потолка скелет, играющий на скрипке.

– Просто восхитительно! Все это не может быть взаправду, – твердила я снова и снова как заклинание.

Юана смешил мой американский восторг.

– Рад, что тебе нравится. – Его глаза поблескивали, и я поняла, что он доволен.

– Он большой? Кажется, будто он бесконечный, – сказала я, шагая вслед за Юаном.

Мы заходили все дальше вглубь магазина, и из каждой комнаты открывался вход в следующую, непохожую на все предыдущие. Транспортная комната представляла собой небольшое помещение с каменными стенами неподалеку от главного зала, забитое всевозможными книгами про транспорт и перевозки. Юан поднял откидную дверцу люка, скрывающую под деревянными полами комнаты игрушечную модель поезда, который курсировал по макету Уигтаунской площади, – дверца была так хорошо спрятана, что никто из посетителей сам бы в жизни не догадался, что под его ногами скрывается такой секрет. Чуть дальше располагалась Шотландская комната с рядами поднимавшихся до самого потолка полок, заполненных книгами о Шотландии, целый стеллаж был посвящен сэру Вальтеру Скотту. Из коридора открывался выход в сад, где находилось небольшое каменное строение с весьма подходящим названием «Садовый домик», доверху забитое книгами и старинными вещицами.

Вернувшись в основное здание магазина, мы прошли по петляющему туда-сюда коридору и добрались до лестницы – тут обнаружилось еще больше каминов, любопытных закутков и укромных местечек, где было нетрудно заблудиться. Царившая в этом месте атмосфера чем-то напоминала книги про Гарри Поттера. И впрямь, идеальный книжный магазин.

Преодолев изящный пролет ступенек, вдоль которого также тянулись книжные полки, мы оказались на первой лестничной площадке, ведущей в зал, куда выходило множество дверей из разных комнат. Сверху на меня неодобрительно взирала голова огромного лося, пока я стояла там, стараясь осознать все увиденное. Холл, украшенный мрачными, загадочными пейзажами в позолоченных рамах, показался мне величественно-эксцентричным, как и все в этом доме. Вытянув шею, я посмотрела на уходящую вверх лестницу и увидела еще два пролета и арочный, украшенный витиеватыми карнизами потолок, который по высоте, казалось, мог потягаться с куполом собора.

– Это поразительно! – снова сказала я и тут же спохватилась: вот я заладила. – Прости, я все повторяю одно и то же, но твой дом… я просто потеряла дар речи.

Юан снова рассмеялся. Мои щеки залились румянцем, но в душе я ликовала. Я и не подозревала, что так хорошо умею смешить.

– Обещаю, что завтра, когда будет светло, проведу для тебя полноценную экскурсию, – сказал он, открывая дверь по правую руку от себя. – А сейчас ты, должно быть, проголодалась.

Я вежливо улыбнулась, хотя мне совершенно не хотелось есть. Единственное, чего мне хотелось, так это копаться в бесконечных стопках книг внизу. Тот необъяснимый порыв, что привел меня сюда, тот сон наяву внезапно начал жить собственной жизнью, демонстрируя мне нечто новое, интересное и выходившее далеко за рамки того, что я когда-либо могла себе представить. Последовав за белым кроликом, я провалилась в нору и теперь не хотела упустить из виду ни малейшей детали.

Юан открыл дверь справа от нас, и в коридоре послышалось мягкое бормотание голосов. Еще гости? Столкнувшись с неожиданной необходимостью общаться с незнакомыми людьми, я почувствовала, как воодушевление меня покидает, уступая место невыносимой усталости. Юан жестом пригласил меня следовать за ним. Я послушно скользнула в дверной проем и оказалась в большой прелестной кухне. Приглушенный свет падал на кремовые стены и мятно-зеленые шкафчики. По одну сторону комнаты находилась прикрепленная к потолку с помощью лебедки старомодная деревянная сушилка, с которой свисали недавно выстиранные вещи. Над уставленной цветами каминной полкой висели большие деревянные настенные часы, а в очаге топилась чугунная печка. На столе среди множества пустых бутылок и стаканов мерцали свечи.

Вокруг большого деревянного стола сидели четверо гостей – две женщины и двое мужчин. Когда мы вошли, все они выжидающе подняли на меня глаза. Мужчины, увидев меня, сразу встали. Я бы и представить себе не могла подобной галантной учтивости в США, тем более на дружеской вечеринке в Лос-Анджелесе.

Поприветствовав меня беспорядочным хором дружелюбных голосов, гости с любопытством принялись меня разглядывать. Одна из них, молодая женщина с длинными светлыми волосами и голубыми глазами, раздобыла мне стул.

– Юан, будь обходительней, – сказала она с необъяснимой радостью, причина которой была известна только ей одной, наблюдая, как Юан пробирается к столу. В ее мелодичном голосе безошибочно угадывался местный акцент. – Прояви гостеприимство, налей нашей американке выпить. Мы вас заждались. Проходи, садись рядом со мной. Меня зовут Ханна. Давай я положу тебе пирога.

Как по команде я села на стул рядом с Ханной, и она поставила передо мной тарелку с ежевичным пирогом. Ее красивое открытое лицо показалось мне столь же обезоруживающим, как и ее манера себя вести. Я послушно погрузила вилку в пирог, но тут же почувствовала, что совершенно вымотана. Вот теперь-то смена часовых поясов действительно давала о себе знать.

– Это Ханна, – сказал Юан и добавил: – Моя сотрудница.

– Самая любимая сотрудница! – перебила она.

Юан покачал головой:

– Моя самая баламутная сотрудница.

Я засмеялась, а пока Ханна притворялась оскорбленной, Юан бросил на меня озорной взгляд. По другую сторону от Ханны сидела женщина в толстом свитере цвета фуксии, обтягивающем ее округлые формы. У нее были длинные темные волосы, и, хотя она выглядела молодо, я предположила, что ей было хорошо за тридцать, как и Юану.

Один из мужчин в возрасте сорока с небольшим лет, с миловидными, почти женственными чертами лица, неловко протянул мне руку:

– Привет, я Элиот.

Мне, американке, совершенно не привыкшей разбираться в британских акцентах, своей речью он напомнил мистера Чарльза Бингли из «Гордости и предубеждения» – эдакий лондонский аристократ.

– Элиот, – заговорила женщина в свитере цвета фуксии, – наш фестивальный диктатор.

– Директор, – торопливо поправил Элиот.

– А я – Лора, друг Юана, – представилась она. – Его единственный друг.

– А как же я?! – возмутилась Ханна, шлепнув ее по плечу.

– Ты скорее мой враг, – отозвался Юан.

Ханна удовлетворенно улыбнулась.

Когда-то я удивлялась, на скольких языках говорят в НАСА, но в разговоре людей, находившихся в этой комнате, разобраться было гораздо сложнее. Все они говорили по-разному, и моим ушам то и дело приходилось перестраиваться и приспосабливаться к непрестанно менявшимся особенностям произношения.

– Привет, рад познакомиться, – присоединился к разговору последний из гостей, демонстрируя явный североирландский акцент. – Меня зовут Каллум. – Он был высокого роста, плечистый и смотрел на меня сквозь очки в проволочной оправе. Каллум протянул мне руку и с дружелюбной уверенностью одарил меня крепким рукопожатием.

– Подкинуть дров? – спросил Юан, наливая мне бокал вина. Никто не ответил. Все, навострив уши, уставились на меня.

– Так откуда ты? – спросил Каллум.

– Из Америки, ясное дело. – Ханна закатила глаза и попыталась пнуть Юана, который как раз открывал дверцу старой чугунной печки, собираясь подкинуть туда щепок и газетной бумаги.

– Ну, в последнее время, – попыталась выговорить я, не успев прожевать кусок ежевичного пирога, – я жила в Лос-Анджелесе.

– А так и не скажешь. – Лора уже какое-то время глазела на мой топик с надписью «Я ♥ Лос-Анджелес». Я зарделась и внезапно пожалела, что надела его. Как будто недостаточно было того, что мой акцент и манера себя вести кричали о моем американском происхождении, так еще и одежда не давала повода усомниться.

– Ну, как бы то ни было, мы рады, что ты действительно существуешь, – улыбнулся Каллум, чокаясь со мной пивом. – А то мы думали, может, Юан тебя выдумал.

Ханна потянулась к нему через стол, чтобы ударить его по плечу. Ей, похоже, нравилось бить людей.

– Не обращай на него внимания, рассказывай.

– Я – режиссер. Ну, вообще-то я работаю в НАСА. – Мне по-прежнему было трудно объяснять людям, чем я занимаюсь.

– И ты решила приехать в Уигтаун? – Элиот нахмурил брови.

– Мне хотелось взять отпуск и поехать в Шотландию, чтобы поработать в букинистическом магазине.

– И теперь ты, бедняжка, застряла тут, с нами, – решила подразнить меня Лора. Она шутила колко, но с теплотой. Мне она сразу понравилась. – Это Юан тебя заманил…

– Никого я не заманивал, – запротестовал все еще возившийся с печкой Юан.

– …в какую-то глухомань и поселил в дом, где можно окоченеть от холода, – продолжала Лора, не удостоив его реплику вниманием. – Ничего страшного. Твой американский оптимизм тебя согреет.

– Я всеми силами стараюсь поскорее развести огонь, – послышался приглушенный голос Юана.

– Но почему ты выбрала Уигтаун? – Элиота это, похоже, ужасало.

– Сам знаешь почему, – сказала Ханна. – Мы же все читали ее письма.

Внезапно мне стало неловко. Похоже, в Уигтауне не было принято беспокоиться о соблюдении личных границ.

– А чем ты занималась в НАСА? – Каллум откинулся на спинку стула и достал из кармана небольшую жестяную коробочку. Открыв крышку, он извлек из нее табак и бумагу для самокруток.

– Юан, у тебя, по всей видимости, талант уговаривать молодых привлекательных женщин приехать в Уигтаун. – Элиот налил себе еще вина. – Слушай, а может, ты помимо всего прочего мечтала поработать на фестивале?

Лора улыбнулась и подмигнула мне. Дразнить и подтрунивать всегда было не мое, но сейчас все было иначе. Быть может, дело в том, что в детстве я пересмотрела кучу британских комедийных шоу и могла мгновенно и безошибочно распознать особый ритм и ощущение иронии в его словах. Хоть я и не могла парировать, зато могла оценить шутку, и этого оказалось достаточно, чтобы меня приняли. Я обвела взглядом комнату, дожевывая свой ежевичный пирог, и расплылась в улыбке.

В школьном выпускном альбоме про меня написали, что я «милая» – и все, больше никаких прилагательных, существительных или глаголов. Быть может, они недостаточно хорошо меня знали, чтобы вдаваться в детали. Я была не слишком странной, чтобы вписаться в ряды ребят из драмкружка, не так явно следовала популярным трендам, чтобы считаться крутой, и даже училась недостаточно прилежно, чтобы можно было причислить меня к ботанам. Я всегда находилась где-то между, никак не выделяясь на общем фоне учеников провинциальной старшей школы, и поскольку я была ни то ни се, я никогда не ощущала себя частью чего-то большего. Я улыбалась своей «милой» улыбкой, как бабочка порхая по социальному чистилищу школьной столовой, и никогда не садилась за один стол с какой-то конкретной компанией.

Я надеялась, что в колледже все изменится. Аня из зеленых мезонинов говорила, что родственные души встречаются ей в жизни отнюдь не так редко, как она раньше думала, будучи подростком. Спустя месяц учебы в гуманитарном колледже Франклина и Маршалла, я убедилась, что в словах Ани была правда, но она оказалась совсем не такой, как я ожидала. Я жаждала стать частью сообщества, иметь собственную компанию, но вскоре обнаружила, что невозможно предугадать, где именно мне доведется встретить близкого по духу человека, и часто это происходило в самых неожиданных местах. Парень с моего курса, девушка, жившая со мной в одном крыле общежития, несколько преподавателей. Я слышала голоса единомышленников среди писателей, книги которых читала, а иногда даже узнавала родственную душу в вымышленных героях их произведений.

Несмотря на все приключения, пережитые мной с тех пор, как я закончила колледж, мне все еще мучительно не хватало чувства принадлежности к чему-то большему. И хотя мне чрезвычайно повезло иметь друзей в разных уголках планеты, это было неравноценно тому, чтобы ощущать себя частью группы, компании, клана. И теперь, сидя в обществе остроумной и непритязательной элиты Уигтаунского книжного фестиваля, дома у незнакомого человека, над Книжным магазином, за тысячи миль от дома, в отдаленном уголке Шотландии, я с изумлением осознавала, что мне, быть может, наконец-то удалось хоть на миг испытать это чувство общности.

Одно я знала наверняка – если это и был мой личный Алгонкинский круглый стол, то я уж точно была самой трезвой из всех, кто за ним сидел. Спустя полчаса едкой иронии и пьяных подначек я, борясь с жуткой усталостью, взобралась вверх по лестнице, в свою спальню, где под убаюкивающие звуки смеха и болтовни, доносившиеся снизу сквозь трещины в половицах, быстро погрузилась в глубокий, сладостный сон.

При тусклом свете утра, пока воспоминания о вчерашнем вечере всплывали в моей голове, я внезапно поняла, что в доме царила тишина, а вот утренний хор на улице становился все громче.

Я выросла в пригороде Бостона, и звуки, которые обычно приветствовали меня по утрам, в основном издавали люди: мягкое гудение чьей-то газонокосилки, свирепый гудок рассерженного водителя, приглушенные звуки радио из комнаты сестры, пение отца в душе или легкие мамины шаги на лестнице. Живя в Лос-Анджелесе, я успела привыкнуть к утренней тишине. Моя квартирка находилась так высоко над городом, на холмах, в новом сейсмостойком доме со звукоизоляцией, что ни единый звук, даже шум машин на бульваре Сансет не мог просочиться внутрь.